Теория Большой Игры - Егор Шиенков

Зря он потратил целое утро на пустые размышления. Он, конечно, полностью доверял Васильеву, но все-таки мероприятие знаковое, надо было самому прогнать все варианты. Один управленец хорошо, а два – уже команда.

Тем временем машина подъехала к новой пятиэтажке, построенной турецкими строителями под дворянский стиль девятнадцатого века. Васильев выскочил из машины раньше охраны и побежал на проходную предупредить, чтобы местные остолопы не вздумали требовать пропуск у солидной делегации. Максим, тем временем, вылезал не спеша, окруженный заботой телохранителей.

Когда Холодковский вступил в свои, без пяти минут, владения на него устремились подобострастные взгляды не только местных секьюрити, но и всех присутствующих в холле. Можно было подумать, что Васильеву удалось за несколько минут каким-то образом объяснить всем, в том числе и случайным присутствующим, всю торжественность момента. Завидев Холодковского, люди начинали торопливо здороваться и пытались как можно быстрее, но не теряя достоинства, самоликвидироваться.

Разумеется, разгадка крылась не в уникальных ораторских способностях Сергея, а в болтливости местных секретарш, которые по долгу службы были посвящены практически во все дела компании, а следовательно, и в обстоятельства запланированного визита. Одной секретарше поручили приготовиться к встрече важных гостей, другая распечатывала и оформляла договора на передачу компании в собственность новому владельцу, третья – спала с парнем из юридического отдела. Так, при помощи аськи и трепатни в курилках, путем объединения информации каждого с последующим распространением всем, ближайшая судьба компании был известна даже курьеру, принятому на работу вчера.

Васильеву же, как человеку, вылезшему из дорогой черной машины, подъехавшей к главному входу в сопровождении охраны (обычно гости такого ранга входили через черный ход) даже не пришлось ничего объяснять, все и так были готовы. Каждому хотелось показать свою осведомленность, как следствие близости к высшему начальству, путем проявления понимающего отношения с налетом деловой пренебрежительности.

Проанализировав сложившуюся ситуацию, Холодковский принял свое первое управленческое решение на новом поприще – поручить Васильеву выяснить, почему все так, и, если его подозрения оправдаются, поувольнять нафиг всех местных секретуток и набрать тех, кто умеет справляться с порывами словоизлияний на служебную тему. Окинув присутствующих взором, содержащим именно эту мысль, и давая всем своим видом понять, что он «крутой, но справедливый», Максим двинул свою процессию в недра здания.

Поднявшись за Васильевым по широкой мраморной лестнице на второй этаж, Холодковский оказался в просторной приемной, в которую выходили две двери – большой переговорной и кабинета генерального директора.

Пока он проходил через приемную, его взгляд скользил по окружающему интерьеру, подмечая интересные детали, чтобы потом, если понадобится, проанализировать увиденное. За многие годы активной коммерческой деятельности Холодковский выработал свой стиль оценки партнеров по бизнесу, и не последнее место в этом процессе занимал анализ офиса, особенно его публичной части, к которой хозяин не мог не применить свой собственный вкус. Однако приемная, в которую вошел Максим, не представляла из себя ничего интересного с точки зрения подобного анализа. Классический продукт работы офисного дизайнера при минимальном участии заказчика, что позволяло сделать вывод о том, что в этом бизнесе не было любящего хозяина, по крайней мере в период, когда оформлялась это помещение. С другой стороны, очевидно, что дела тут идут неплохо и счета дизайнеру подписывали не глядя.

Два кожаных дивана, среднего размера фонтанчик, стены пастельных тонов, скрытые освещением, и черно-белые, наверняка, авторские, фотографии в рамках. Солидно и уютно. Разумеется, перед дверью в кабинет генерального была размещена картинного вида секретарша, которую держали на работе с той же целью, что и охрану Холодковского, то есть для солидности. Секретарша была на редкость неприятная: то самое сочетание модельной внешности и уверенности в ее непреходящей ценности, которое Холодковского серьезно раздражало. Таких он никогда не брал на работу, и старался проконтролировать, чтобы никто из его подчиненных тоже не брал. Он был уверен, что модельная красота ставит стопроцентный крест на всех остальных качествах, считая всех красавиц стопроцентными дурами.

Об этом он думал, пересекая приемную, когда, вдруг, случилось нечто неожиданное.

В тот самый момент, когда Максим уже заканчивал осмотр помещения, его взгляд наткнулся на что-то из ряда вон выходящее, настолько диссонирующее с привычным представлением о том, что он должен был увидеть, что Холодковский неожиданно для себя остановился, да так резко, что шедший за ним охранник чуть не наскочил на шефа.

Часть окружающего мира, которая произвела на Максима такое впечатление, была девушкой в оранжевом платье, скромно сидящей на краю кожаного дивана и с интересом наблюдавшей за вошедшими.

Холодковский стоял посреди комнаты и рассматривал девушку. В первый момент он не мог понять, что в ней так привлекло его внимание, но в следующую же секунду понял – все. В ней все было удивительно и невероятно: скромное оранжевое платье жизнерадостного оттенка, веснушки на лице, непослушные волосы, вьющиеся во все стороны, небольшие карие глаза, бледные губки и вздернутый носик. Она будто светилась изнутри. Но самым особенным был ее взгляд, который непонятным образом сочетал в себе чистоту наивности и мудрость. И было совершенно ясно, что эта девушка не принадлежала миру офисных роботов, от которого так мечтал избавиться Максим. Он это понял в тот самый момент, когда ее увидел. Впервые за два десятка лет он смотрел на человека из заветного мира грез.

Шло время, секунда за секундой, Максим смотрел на девушку в оранжевом платье, а девушка смотрела на него и улыбалась. Эта улыбка была не натянутой, как для очередного приветствия в коридоре, а искренней улыбкой человека, который увидел что-то, что ему понравилось, умилило или немного рассмешило. Мир вокруг Максима расширился под воздействием их взаимного взгляда и удалился за границы сознания. Он не помнил ни причины, по которой он очутился здесь, ни того, где именно здесь он очутился.

Холодковский ни за что на свете не вышел бы из этого состояния по собственной воле, но, видимо, окружающий мир не собирался его отпускать так просто, и послал своего приспешника вернуть ренегата обратно. Приспешником оказался маленький, толстый до круглизны, лысый и улыбающийся самой наиприятнейшей, на его взгляд, улыбкой мужчина, который выскочил из распахнувшихся за спиной Холодковского дверей переговорной.

Это был финансовой директор компании Бенсион Абрамович Либерзон, причем, без пяти минут бывший директор, и он сам это прекрасно понимал.

– Здравствуйте-здравствуйте, как ваши дела, как добрались? – замурлыкал встречающий, заставив Холодковского оторвать взгляд от чуда и обернуться на источник шума. – Все в сборе, только вас и ожидаем.

Вернувшийся в повседневное состояние, Холдковский сухо пожал Либерзону руку и, жестом оставив охрану скучать за дверью, вместе с Васильевым прошел в открытую дверь.

Зал переговоров, или попросту переговорная, был устроен с понтом голливудских фильмов про миллионеров. Слишком уж пафосно для компании средней, по московским меркам, руки. «Прямо собрание ордена люминатов какое-то», – подумал Максим. Посреди зала из белого мрамора с колоннами стоял аэродромной величины дубовый стол, обрамленный стульями с высокими спинками. За столом сидели три человека: одного из них Холодковский знал – это был генеральный директор конторы, следовательно, два других должны были быть ее совладельцами.

Пара совладельцев состояла из двух наиболее ярких типажей постсоветского бизнеса. Один – мордастый, тучный, с дебиловатым взглядом и выражением лица демагога – явно бывший коммунистический чиновник, вынесший из Советского Союза самое лучшее, то есть материально ценное. Другой – не менее мордастый, однако в рамках общей величины тела, сложение которого не уступало холодковским охранникам – явный представитель организованной преступности девяностых годов, или попросту бандит.

Максим по привычке произвел оценку участников переговоров: с экс-коммунистом общаться бесполезно, по крайней мере по существу – туп как стул, на котором сидит, при том, что рассуждать может о чем угодно часами, без какого-либо результата (издержки былой профессии). До сих пор продержался в бизнесе только благодаря номенклатурным связям и таким же дармоедам, как он, в данном секторе бизнеса (между собой им легче договориться). А вот бандит – другое дело: если до сих пор жив – значит, котелок варит, а так как не просто жив, а еще и бизнес рулит – варит будь здоров как.