Темные источники (Трилогия о маленьком лорде - 2) - Юхан Борген

Те, кто стоял близко, рассмеялись. Замечание быстро облетело зал.

- Пусть будет так, - сказала Кристина, взяв тарелки у них из рук. - Это самое большее, чего можно требовать от пищи в наше время. - Она засмеялась. И все вокруг радостно засмеялись в ответ: они были точно цыплята, жмущиеся к наседке. Им предстояло попробовать другие блюда, те, что приготовлены из сельди.

За всеми столами чавкали и причмокивали. Возгласы восторга вознаграждали усилия организаторов. - "Совсем как мясной фарш!" - произнес чей-то голос. - "Подумать только, и это селедка", - отозвался другой. "Селедка очень хорошая еда!" - заметил третий.

- Селедка - еда превосходная, - тотчас вмешалась Кристина. - И питательная, и полезная. Но представьте себе, милые дамы, что вы едите селедку каждый день. Я хочу сказать, селедку в виде селедки...

Единодушный вопль отвращения был ответом на ее слова. "Она снова объединила их в своем торжестве, нет - в их общем торжестве", - подумал Вилфред. В том-то и смысл того, что она делает: им кажется, будто они сами причастны к происходящему. Эта мысль засела в нем. Мастерица на все руки эта Кристина, его тетка Кристина, которую он когда-то любил. Она и в Судный день будет с такой победоносной уверенностью распоряжаться своей лютней или своими кастрюльками, что отвратит гнев господень. И тут на мгновение его кольнуло воспоминание, как однажды весенним вечером он застал ее, одинокую, в слезах, на ступенях веранды, а доносившиеся к ним из комнат отзвуки детского бала надували парусами легкие занавески.

- Неужели ты сама изобрела все эти блюда из селедки? - восторженно спросил он со своей неизменной склонностью переигрывать. Он знал, что это будет истолковано превратно и они решат, будто он их дурачит. Но теперь она чувствовала себя уверенной и спокойно взглянула в его сияющее лицо.

- Дорогой мой мальчик, сама я вообще ничего не изобрела, - сказала она. - И по правде сказать, я терпеть не могу, когда вещи выдают себя не за то, что они есть на самом деле. Как, впрочем, и люди, - добавила она.

Они постояли вдвоем в стороне от всех. Фру Саген с напряженным любопытством разглядывала столы, где стояла еда, которой, судя по всему, вынуждены питаться другие люди: для нее это было равносильно путешествию к дикарям в неведомые страны.

- Вот как, - неуверенно отозвался он. - И люди также?

- Да, - подтвердила Кристина без улыбки. - Суррогаты - самая скверная штука на свете, но они, безусловно, необходимы, даже если люди, подобные вам...

- А ты сама, Кристина? - поддразнил он ее. - Сама ты часто ешь селедку?

- Ем - но только в виде селедки, - ответила она в том же тоне. - Я люблю, чтобы селедка была селедкой. - Нынче вечером во всем, что она говорила, был какой-то скрытый смысл. А может, она так говорила всегда. Все это было давным-давно. Он вспомнил ее маленькую комнату на Арбиенсгате, навеки пропитавшуюся ароматом какао. Вспомнил, что она завела себе собачонку... Неужто она вот так и живет среди своих почитательниц, всегда окружена и всегда одна-одинешенька?

- Надеюсь, ты проведешь этот вечер со мной и с мамой, - предложил он неожиданно для себя самого: у него были совсем другие планы.

Она посмотрела на него, тоже с неожиданной нежностью.

- Думаешь, это будет удобно, Вилфред?

Он за руку вытянул мать из женской толпы.

- Кристина пойдет с нами! - восторженно сказал он. Фру Саген тотчас выказала радость, какую от нее ждали. - Мы угостим ее селедкой! - негромко и весело воскликнул Вилфред. Он хотел нынче вечером доставлять радость им обеим. - Только имей в виду - селедкой, которая будет селедкой... - Он бросил заговорщический взгляд на Кристину, которая засмеялась в ответ.

Мать покосилась на них с подозрением. Ее всегда пугали приливы его восторженности. "Он никогда не умеет вовремя остановиться", - говорил дядя Мартин.

- Насчет селедки ничего обещать не могу, - спокойно ответила она. - Но что верно, то верно, Кристина, у тебя золотые руки. За что ты ни возьмешься, все у тебя спорится. Неужели ты проделываешь это каждый вечер?

- Три раза в неделю, дорогая, - ответила Кристина, умеряя ее восторги, но обрадованная похвалой. - А по утрам мы готовим настоящую еду, которую распределяем среди самых нуждающихся.

Вилфреда кольнуло в сердце. Он подумал о своих приятелях и о многих, многих других завсегдатаях ресторанов, расположенных в пяти минутах ходьбы отсюда. Наступал тот самый час, когда обеденные залы заполнялись до отказа и усталые официанты, с потускневшей улыбкой подносящие шампанское бледнолицым бездельникам, которые проводят время на бирже и у неумолкающих телефонов, всерьез брались за дело. Его место за столом, за любым столом, где поднятая рука означает: еще шампанского, сейчас пустует. Он вызвал бы Селину девушку с дразнящими волосами и дразнящим телом. Но сейчас ему не хочется предавать своих. Он вернулся в свое благонравное детство, в ту его часть, где все было благонравно.

После ухода Кристины - она была верна себе: не хотела, чтобы ее провожали, - мать и сын сидели в эркере, глядя на море. Все лебеди-лодки уже стояли на причале, покрытые брезентом: детям пора спать. Она налила ему стакан неприкосновенного виски дяди Мартина, того, которым он снабжал ее для своих личных надобностей. Звук капель, льющихся в стакан, один нарушал тишину в комнате.

- Сама не знаю, - сказала она с легкой улыбкой в голосе и с легкой печалью, уместной после интересно и приятно проведенного дня, в котором участвовало прошлое.

- Чего ты не знаешь, мама?

- Да нет, я просто подумала, забыла о чем... Как по-твоему, ей это доставляет удовольствие? - И фру Сусанна вдруг взглянула прямо в глаза сыну, чтобы наконец что-то узнать - наконец и ей этого захотелось.

- Ты имеешь в виду Кристину? Думаю, что доставляет... Я понимаю, что ты хочешь сказать, мама, - перебил он сам себя. - Ты не очень-то веришь в ее деятельность, ты считаешь, что люди придумывают себе занятия, чтобы... чтобы...

- Вот именно, - сказала она, - чтобы... Ты тоже не знаешь для чего. Может, чтобы чем-то заняться - и забыться?

- Или для того, чтобы жить, мама. Для некоторых это очень серьезный вопрос.

Она проглотила пилюлю, как всегда проглатывала замечания о том, что люди нуждаются в средствах к существованию.

- Само собой, - неопределенно отозвалась она. - Все это, конечно, превосходно. А ты сам?..

Вопрос прозвучал несколько неожиданно. Так бывало с ней и прежде. Оберегаешь и поддразниваешь ее в должной пропорции, памятуя о ее отрешенности от превратностей здешнего мира, и вдруг, на тебе, она сама проявляет неожиданную прямолинейность.

- Я сам? - переспросил он.

- Да, ты сам - в житейском смысле, - сказала она, снова становясь уклончивой. Она не хотела добиваться ответа, не хотела знать всерьез.

- Хочешь повторить вслед за своим братом Мартином, что пора, мол, мальчику заняться делом?

- Дорогой мой, я имела в виду лишь...

- Да ведь это вполне естественное требование. И, учитывая, что мой опекун считает изучение истории искусств пустейшим занятием, я договорился кое с кем из моих друзей, что они приобщат меня к так называемой практической жизни. Период моих занятий искусством закончился - это было увлечение переходного возраста. - Он коротко усмехнулся.

Сегодня он хотел доставлять ей радость. Но не хотел себя связывать. Он просто хотел, чтобы, когда он уйдет, у нее на душе было хорошо и спокойно. Он вопросительным жестом приподнял драгоценную бутылку дяди Мартина, она едва заметно кивнула. Виски, прохладное и жгучее одновременно, омочило ему горло. Да, он порадует ее чем только сможет.

- Но это вовсе не означает, что надо предать забвению все, чему меня выучили вы с дядей Рене.

- Я не считаю, что история искусств - пустое занятие, - спокойно сказала она и стала глядеть на фьорд. - И, по-моему, печально и глупо, что ты перестал заниматься музыкой. Мне совсем не по душе эта нынешняя деятельность, если ты имеешь в виду ее, и меня совсем не радует, что ты водишься с людьми, которые зарабатывают так много денег.

Она произнесла это с неожиданной твердостью и против обыкновения вполне связно. Стало быть, она обо всем этом думала, он по-прежнему был предметом ее забот.

- Дорогая мама, - сказал он, усевшись на низкий подоконник лицом к морю. - Я думал, ты обрадуешься, если я чем-нибудь займусь, а в наше время единственное стоящее дело - это загребать деньги.

- Только не в моих глазах, - быстро возразила она. - Да, да, я знаю, вы говорите, что мне рассуждать легко: я обеспечена - но разве это такой большой грех? Да, к счастью, я обеспечена и рада, что могу не слышать об этих отвратительных людях, которые высунув язык мечутся между биржей и еще бог весть чем, чтобы в свободное время еще пуще щеголять своими дурными манерами... - Она поднялась в необычной для нее запальчивости и стояла, глядя на темный залив. Послышался шум поезда, который прошел под окнами, разбрасывая искры в темноте. Когда шум затих, она продолжала: - Ты думаешь, я не вижу их здесь в заливе, когда они катаются на своих роскошных яхтах? Они непристойны, они сами и их девицы... Кстати, о девицах, в "Космораме" идет чудесный фильм с Хенни Портен "Женщина, на которой не женятся".