Викинг. Бог возмездия - Джайлс Кристиан

Сигурд бросился на нос, выставил копье, и Улаф ухватился за него, чтобы тот втащил его в лодку.

– Греби! – взревел Сигурд.

Свейн схватил весла и опустил их в воду. Его сильные плечи и могучие руки заработали, чтобы увести лодку подальше от бойни. Улаф все еще находился в воде. Сигурд прижался к Харальду; Аслак делал все, что мог, чтобы удержать ярла от попыток вернуться на корабль и погибнуть вместе со своими людьми.

– Держись, Улаф, – сказал Сигурд.

Он видел, что Слагфид продолжает разить врага вместе с двумя или тремя оставшимися в живых воинами.

Одним из которых был его брат Зигмунд.

Глава 3

Свейн греб, и весла чудом не ломались, сражаясь с водой. Сигурду и Аслаку удалось затащить Улафа в лодку; он лежал на дне, его борода и бринья блестели от воды, грудь вздымалась, точно кузнечные мехи. Сорли, тоже промокший до нитки, стоял, не в силах сдержать ярость; его борода топорщилась от ругательств, которые он отправлял в адрес Торварда, перед смертью успевшего выбросить его за борт. В глазах Сорли стояли слезы или соленая вода, и он проклинал брата за то, что тот лишил его права принять последний бой, – пинал ногами обшивку лодки, дергал себя за светлые косы и поносил Торварда. Но тот его уже не слышал. Сигурд даже не пытался успокоить брата, понимая, что Сорли находится в другой реальности, а не здесь и сейчас, и нужно просто оставить его в покое.

Ярл Харальд походил на человека, которого вытащили из погребального кургана и который еще чувствует аромат лучшего мяса Сехримнира и слышит голоса своих предков. Вцепившись побелевшими, скрюченными, точно когти, пальцами в борта, он не сводил глаз с бойни, бушевавшей в двух бросках копья от кормы лодки. Ярл так и не посмотрел на Сигурда, и это его радовало, хотя он прекрасно понимал, что отцовского гнева ему не избежать.

Люди ярла Рандвера издали крик ликования, означавший, что последний из воинов ярла Харальда мертв, зарублен на корабле своего господина, и его кровь течет по дубовым доскам, смешиваясь с кровью погибших раньше товарищей. У Сигурда возникло ощущение, будто он находится в открытом море во время страшной бури; голова у него кружилась, и мысли засасывал безжалостный водоворот.

– Мои сыновья, – пробормотал Харальд так тихо, что ни один волосок в его бороде не дрогнул. – Мои сыновья.

– Конунг нас предал, – прорычал Улаф; его волосы и бринья были перепачканы кровью, но он не обращал на это никакого внимания. – Вонючий кабан оставил нас умирать.

Сигурд вдруг сообразил, что сжимает копье с такой силой, что костяшки его пальцев, лежавших на вырезанных на древке рунах, побелели. Все внутри у него, будто превратилось в тяжелый жернов, и сердце отчаянно колотилось в груди, точно у зайца, увидевшего ястреба. Его братья Зигмунд и Торвард погибли. Непобедимый Слагфид, воин, внушавший животный страх своим врагам, чья похвальба проникала сквозь щели между балками «Дубового шлема», точно дым из очага, убит. Враги расправились со Стирбьёрном, отцом Свейна, а еще с Хаки, Гудродом и многими другими. Лучшие воины и слуги Харальда мертвы, их оружие, воинские кольца, кольчуги и шлемы сорваны с тел, а жалкая кучка оставшихся в живых мчится прочь от бойни, словно перья птицы, убитой лисой.

– «Олененок»! – крикнул Аслак. Сигурд посмотрел по направлению его вытянутой руки и увидел карви на некотором расстоянии от носа их лодки.

«Олененок» направлялся на юг, и Солмунд, его рулевой и капитан, мудро держался поближе к берегу, понимая, что начался отлив и люди ярла Рандвера не осмелятся последовать за ними, опасаясь, что потяжелевшие от добычи корабли налетят на скалы.

Улаф закричал, привлекая внимание карви, и Солмунд приказал гребцам перестать грести, дожидаясь, когда Свейн подведет лодочку к ним и все смогут перебраться с нее на «Олененка». Сигурд увидел облегчение на лицах тех, кто находился на борту, когда они поняли, что их ярл жив. А годи Асгот, чья борода покраснела от крови, обратил благодарность Одину за то, что он спас одно бревно, оставшееся на плаву, в этот день, закончившийся кровавой катастрофой.

Они бросили рыбачью лодку дрейфовать, а оставшиеся в живых воины, всего двадцать девять человек, гребли к берегу, смотрели на корабли в проливе Кармсунд или следили за камнями и рифами, чтобы старый Солмунд смог доставить их раненого ярла на юг, в Скуденесхавн. Сигурд вспомнил про Руну, но, когда посмотрел вверх, не увидел ее среди людей, стоявших на уступе, и Аслак сказал, что она, наверное, скачет домой, чтобы рассказать в деревне о том, что произошло.

– Нам не следовало оставлять ее там, – сказал Сигурд.

– А у нас был выбор? – резонно спросил Аслак.

И все же Сигурд надеялся, что Руна знает: их отец и Сорли живы, и, по крайней мере, часть воинов Скуденесхавна сумели избежать гибели от рук мятежников и предательства конунга и сейчас возвращаются домой.

– Мы им уже не интересны, – объявил Улаф, когда убедился, что враги не собираются их преследовать.

Он смотрел назад, в пролив, как человек на свою семью, собравшуюся на берегу, когда он сам отправляется на войну, так, будто одновременно хочет вернуться и уехать.

– С какой стати им гнаться за нами? – проговорил ярл Харальд. – Они захватили мои корабли, убили сыновей и лучшего воина. – В плече у него была рана от стрелы, но он, казалось, не обращал на нее внимания. – Они уничтожили меня, – пробормотал он.

– Бифлинди заплатит за свое предательство кровью, – сказал Сорли, закатав рукав рубахи, чтобы взглянуть на жуткий синяк, расползавшийся по левому предплечью. – Мы сдерем с него шкуру и отрежем яйца.

– И как мы это сделаем, мальчик? – спросил Харальд сквозь поджатые губы. – Мои братья по оружию мертвы, а я остался лишь с кучкой воинов, стариками и детьми.

Сигурд почувствовал боль от его слов и знал, что они, точно острые крюки, вонзились в гордость тех, кто сидел на веслах. Воины гребли, опустив головы, чтобы не встречаться глазами со своим ярлом и не видеть страдание на его лице. Харальд стоял у правого борта и смотрел на корабли, которые ему больше не принадлежали.

Вдалеке драккары конунга Горма снова направились на север, возвращаясь домой, в Авальдснес. Он сыграл свою роль, и, судя по всему, предоставил ярлу Рандверу забрать всю добычу.

– Один отвернулся от меня, – сказал Харальд и посмотрел на Асгота, стоявшего на коленях и разложившего перед собой руны. – Ты сказал, что я не должен был сегодня сражаться. Мне следовало тебя послушаться.

Асгот, поджав губы, изучал лежавшие перед ним камни, потом посмотрел на ярла пронзительными и черными, точно кремень, глазами.

– Одноглазый все еще здесь. Иначе тебя не было бы с нами, Харальд. Пролитая сегодня кровь – это первая капля, упавшая в ведро перед бурей. Один расставил фигуры на доске для игры в тафл и теперь потирает руки в предвкушении развлечения.

– Если Одноглазый хочет, чтобы я играл в его игру, ему следовало оставить мне больше людей, – прорычал Харальд.

Асгот приподнял одну бровь, услышав его слова, и начал собирать руны, чтобы снова их бросить.

Солнце, закрытое тучами, уже стояло на западе, когда они вошли в защищенные воды к востоку от южной окраины Кармёя и, обогнув перешеек, оказались в гавани Скуденесхавна. На пристани собралась огромная толпа; все хотела узнать, живы или погибли их мужчины. Сигурд позвал подругу матери и спросил, вернулась ли Руна домой раньше «Олененка». Услышав, что всё в порядке, он с облегчением вздохнул и шепотом поблагодарил богиню Фрейю.

Когда они причалили, Сигурд заметил радость в глазах матери, увидевшей Харальда, хотя она постаралась ее скрыть из уважения к женщинам, которые не нашли своих мужей и любимых на борту «Олененка». Впрочем, ярл не выглядел особенно счастливым от того, что остался жив. Он шагал с жестким, мрачным лицом, и все расступались, стараясь не оказаться у него на пути.

Сигурд видел, что чувство стыда давит на него сильнее великолепной бриньи и скользкого от крови шлема. Оно опутало ярла, точно липкое облако, заставив ссутулиться и прикрыть глаза, чтобы не смотреть на Гримхильду. В следующее мгновение она ударила его кулаком в грудь, по ее щекам потекли слезы, и Сигурд понял, что отец шепотом рассказал ей об их утрате, произнеся вслух то, о чем она уже и так догадалась. Харальд стоял, точно скала, пока Гримхильда колотила его кулаками по груди, ломая ногти о кольца бриньи, и так страшно кричала, что люди отворачивались. Потом Харальд прижал ее к себе, и железная кольчуга заглушила ее стоны, влившиеся в волну боли, прокатившейся по Скуденесхавну и поглотившей его жителей.

Сигурд крепко прижал Руну к груди, и Сорли остался стоять, точно одинокий камень, глядя на море и чаек, чьи жалобные вопли не могли сравниться с криками боли, наполнившими тихие сумерки, спустившиеся на «Олененка», качавшегося на волнах у причала.

Сигурд чувствовал, как дрожит Руна в его объятиях, словно корабль под сильными порывами ветра, и не мог найти слов, чтобы ее успокоить, когда к ним подошел Улаф и положил сильную руку на его плечо.