Как футбол объясняет мир: Невероятная теория глобализации - Франклин Фоер

Перед прибытием в Белфаст друзья Джимми начали постепенно приходить в себя. Один из них, в оранжевой футболке «Рэйнджерс», облепившей тучные телеса, прыгал по палубе, напевая «Bouncy Bouncy». «Если ты можешь делать Bouncy Bouncy, ты — Тим». Его футболка была единственным ярким пятном, выделявшимся на фоне ночного неба. Когда мы прибыли в порт, он надел флотскую ветровку, застегнул молнию до подбородка и проверил, не высовывается ли футболка из-под куртки. Натянув на глаза синюю бейсболку «Nike», он повернулся ко мне. «Все в порядке», — произнес он и растворился в толпе.

На пристани пассажиры пожаловались представителям круизной компании на поведение нашей группы. Но обещанной службы безопасности нигде не было видно. Подобные нарушения, происходящие в связи с матчами «Старой фирмы», считаются слишком мелкими, чтобы заниматься ими. В ожидании багажа, который должен был приехать по ленточному конвейеру, Джимми разговаривал с женой по мобильному телефону. Она отчитывала его за долгое отсутствие. Он уговорил меня ночевать не в отеле, а у него. Джимми настоял на том, чтобы сначала заехать выпить в фан-клуб «Рэйнджерс» в Каррикфергасе вместе с водителем грузовика Ральфи. В Белфасте весьма рискованно просить таксиста отвезти вас в фан-клуб «Рэйнджерс», особенно если вы пьяны и настроены немного размять мускулы. За рулем может оказаться болельщик «Селтика» или, хуже того, сторонник ИРА. Сообщив водителю, куда нам нужно, Джимми отследил его реакцию. Увидев, что равнодушное выражение лица таксиста не изменилось, он затянул песню, открыл заднюю дверцу и швырнул свою спортивную сумку на сиденье.

Как только мы тронулись, Джимми принялся звонить девушке из Эдинбурга, с которой Ральфи познакомился в баре после матча. Маленький усатый Ральфи, говоривший с сильным ольстерским акцентом, — воплощение закадычного друга — был очень ею увлечен. Дождавшись ответа, Джимми передал ему телефон. Мы покатывались со смеху, слушая его неуклюжие комплименты. «Она готова», — шепнул ему на ухо Джимми. Но, стоило нам выехать с площади перед паромной пристанью и свернуть на темную улицу, Ральфи неожиданно сказал девушке, что перезвонит позже. Его лицо исказил страх. «Черт возьми, Джимми, это та самая долбаная Фолс-роуд». Фоле пользуется печальной известностью как центр деятельности ИРА — место, где поклоннику «Рэйнджерс» грозит немедленное жестокое избиение. Джимми выхватил у Ральфи телефон и стал звонить друзьям в фан-клуб «Рэйнджерс» Каррикфергаса. Они смогли бы оказать нам поддержку. На худой конец, будут знать, где искать наши изувеченные тела. «В случае чего скажи, что ты американец, и никто тебя не тронет», — посоветовал мне Джимми. Как только он набрал номер, впереди появился знак автострады. Три дня загула лишили их способности ориентироваться в пространстве. Джимми стукнул в перегородку из плексигласа, отделявшую нас от водителя, и показал ему большой палец. С огромным облегчением они с Ральфи затянули песню: «Мы на первом месте в лиге, мы на первом месте в лиге, и ты это знаешь». При этом Джимми торжествующе потрясал руками над головой.

Глава 3

Как футбол объясняет еврейский вопрос

— Хочешь почитать?

— Да, у тебя есть что-нибудь полегче?

— Как насчет брошюры «Знаменитые спортсмены-евреи»?

В юности я думал, что великие еврейские атлеты появляются примерно раз в десятилетие, если с генофондом все обстоит благополучно. Так, в 1960-х годах блистал питчер из «Лос-Анджелес Доджерс» Сэнди Коуфакс, в 1970-х — пловец Марк Спитц. Но затем последовали долгие годы затишья. Правда, мы с отцом подозревали, что некоторые выдающиеся спортсмены той эпохи все же имели еврейское происхождение, хотя и не считались евреями — вроде маранов, переживших преследования испанской инквизиции.[5] Особенно мой отец был непреклонен в отношении долговязого энергичного первого бейсмена из «Атланта Брэйвс» Сида Брима. В самом деле, его имя и фамилия давали определенные основания для соответствующего вывода. Однако сегодня мне вспоминаются некоторые детали, говорящие не в пользу этой версии. Сид Брим любил поговорить о своей страсти к охоте и работал водителем грузовика. Да, он носил усы, как у Марка Спитца, но к тому времени они лет двадцать как уже вышли из моды в нашей общине. Очевидно, нам просто очень хотелось, чтобы Брим оказался евреем.

Еще до того как Брим захватил воображение нашей семьи, мне на глаза попалась история о клубе «Хакоах» из Вены, победителе чемпионата Австрии 1925 года. Триумф «Хакоах» пришелся на то время, когда австрийский футбол представлял собой золотой стандарт стиля и стратегии. Хотя его встречи с другими великими клубами того времени можно пересчитать по пальцам, в этих матчах «Хакоах», как правило, одерживал уверенные победы. Судя по тем свидетельствам, которыми мы располагаем, на протяжении короткого периода времени футболисты-евреи составляли одну из лучших команд на планете.

Впервые «Хакоах» привлек мое внимание, когда однажды в бывшей комнате моего дяди в доме деда и бабки я обнаружил изрядно потрепанную книгу под названием «Знаменитые спортсмены-евреи» с множеством черно-белых фотографий. Когда в восьмилетнем возрасте я завладел ею, она быстро стала моей любимой книгой. Она была издана в начале 1950-х годов — в эпоху великих американских спортсменов-евреев, таких как квотербек из «Чикаго Беарз» Сид Лакман и первый бейсмен из «Детройт Тайгерс» Хэнк Гринберг. В книге всячески подчеркивалось их этническое происхождение. Насколько мне помнится, это была хвалебная песнь достижениям евреев и одновременно их ассимиляции, но преимущественно последней. На обложке книги отсутствовала звезда Давида, и она не содержала анекдотов на тему, как Гринберг пропустил решающую игру в конце сезона ради участия в церемонии, посвященной празднику Йом-киппур. Именно поэтому рассказ о «Хакоах» сразу бросился мне в глаза. Команда совершенно не скрывала своего еврейского происхождения. Клуб носил название на иврите, а надписи на футболках игроков свидетельствовали об их принадлежности к иудаизму.

Другими словами, эта история с самого начала показалась мне фантастической. Последовавшие затем поиски дополнительной информации еще больше усилили это ощущение. Я отправился в Вену, заручившись обещанием помощи со стороны ученых и лидеров еврейской общины. От них я узнал имена престарелых венских евреев, которые могли что-то помнить о чемпионате Австрии по футболу 1925 года. С 1940 года еврейская диаспора в Вене сократилась с 200 000 до 7000 человек. В это число входят иммигранты из стран бывшего советского блока и небольшая группа израильтян, перебравшихся сюда ради бизнеса. Основную массу составляют пожилые уроженцы Вены. У многих из них дети обосновались в США, а некоторые сами годами жили за границей, но потом вернулись в город своей юности, чтобы провести последние дни в привычной атмосфере. Поскольку большинство австрийцев с энтузиазмом приветствовали в 1938 году приход нацистов, венским евреямзачастую приходится искать оправдания тому, что они остаются здесь. Один профессор экономики на пенсии сказал мне на прекрасном американском английском: «Что поделаешь? Я знаю, что нет никого хуже австрийцев. Возможно, они снова так поступят. Но у меня в Вене интересы и друзья. Здесь комфортно».

Эти пожилые евреи с большим удовольствием говорили о прошлом, политике и своей любви к Соединенным Штатам, угощая меня обедом в китайском ресторане и пирожными в кофейне. К сожалению, все эти беседы не содержали ничего, что имело бы даже отдаленное отношение к футболу. Никто из них никогда не играл в него. Их родители считали эту игру слишком грубой и пролетарской для своих чад. Венские евреи были самыми настоящими буржуа. Кроме того, в пору триумфа «Хакоах» эти старики, в большинстве своем, еще ходили под стол пешком. «Может быть, кто-нибудь в Нью-Йорке сможет вам помочь», — говорили они мне. Я проехал полмира, чтобы меня посылали за ответами на мои вопросы обратно, в пропахший копченой рыбой «Забар» на Бродвее! Все то немногое, что можно было выяснить в Нью-Йорке и Флориде, где у меня были кое-какие источники информации, я уже знал. Те, кто застал «Хакоах» в период его расцвета, были слишком стары, чтобы вообще что-либо помнить, или уже отправились в мир иной. Мне удалось выяснить, что на сегодняшний день единственным летописцем «Хакоах» является шведский спортивный журналист из города Хесселбю по имени Гуннар Перссон, кропотливо собирающий сведения, имеющие хотя бы малейшее отношение к этому клубу. С его помощью я начал работу над историей этого еврейского чуда. Сегодня идея профессионального еврейского футбольного клуба представляется странной только потому, что лишь немногие еврейские футбольные клубы пережили Гитлера. Но в 1920-е годы они существовали по всей Европе — в Будапеште, Берлине, Праге, Инсбруке, Линце.