Утро нового мира (СИ) - Александр Анфилатов

Ностальгируя о прошлом, пришлось ехать на ипподром. Лошади там ещё были. Управляющий пожилой пенсионер сетовал:

— Вот, последних лошадок в хорошие руки передать и закрывать богадельню можно.

— Племенных вы, конечно, продадите, а простых куда денете, колхозы и те вряд ли возьмут? — спрашивал Ярослав.

— Дак, куда их, сынок, денешь, только на мясо осталось. На мясо. Да и простых не осталось, давно на мясокомбинат в колбасу сдали. Только племя у нас, только племя.

Поразительно! Старик, вырастивший и выходивший лучших Орловских скакунов, вынужден был сдавать своих питомцев неизвестно куда.

Шагая вдвоём среди стойл, Ярослав обратил внимание на молодого серого в яблоках жеребца, необычайно огромного роста и гордой стати. Высокие крепкие ноги, низкий продолговатый круп, маленькая голова, и крутая шея выдавали в нём лошадь благородных кровей, с родословной, уходящей во времена Григория Орлова. Каждое его движение исполнено грации, а тело удивительной пропорциональности. Сердце бешено застучало!

— Сколько он стоит?

— Кто, Хитрец? — спросил управляющий, — хороший конь, таких лошадей немного, молодой и сильный, прошу за него немного…

Ярослав выложил деньги, не задумываясь, и ничуть впоследствии не жалел. Конь неординарный, но и характер непростой. Любил пошалить, порезвиться, часто становился неуправляемым. Кусался, лягался, в общем, с ним надо было строго, никаких поблажек.

В пару Хитрецу присмотрели молодую кобылу по кличке Ласка, имевшую, как говорил старик, характер покладистый и дружелюбный. Отчего её так и прозвали. Она обошлась много дешевле. И это всё породистые лошади! Управляющий ипподрома так разволновался от притока денег, что без стеснения говорил:

— Мы теперь целый год проживём, и никто нас отсюда не попрёт.

За круглую сумму оказались куплены тринадцать лошадей, и надо сказать, совсем не дорого. Две призовые лошади, конечно, дороже, но остальные — по цене живого мяса.

Вознесённый своим коммерческим успехом до седьмого неба, Ярослав с трудом размещал свои покупки. Дом, не рассчитанный на табун лошадей, естественно оказался мал. В свою бытность отец с матерью держали корову и телёнка. Хлев сохранился, однако в нём с трудом разместился один Хитрец. Под стойла пошло всё, что хоть как‑то годилось: курятник, дровяник (дрова пришлось удалить на улицу) ограда, даже сени были приспособлены для Ласки. Что поделать, всем всё равно места не хватило, а лучшим — лучшие места отводились. Пришлось делать простые навесы, пристраивать загородки. Благо, что на дворе стоял уже март, оттепель не заставила себя ждать, и животные неплохо себя чувствовали на улице. Пришлось о них заботиться, — покупать корма и лечить. Некоторые были больны, кстати ещё один пунктик в список необходимого — лекарства для лошадей и книги по ветеринарии.

Ярослав не мог сидеть на месте, нужно много ещё сделать, а табун связывал. Одного Сани не хватало, да и подозрительно очень — столько лошадей без присмотра. Соседи косились. Приходили, расспрашивали. Зачем ему столько? Он отшучивался, говорил, мол, коммерческая тайна.

Пришлось нанять Сергея — Жигана — в конюхи, тот согласился за сходную плату. Напряжение вроде спало. Жиган умело управлял хозяйством. Санька не обижал, не запугивал. В общем, как‑то сумели найти общий язык. Да и не по‑конфликтуешь особо — работы по горло.

Глава 6

Пришло время озаботиться транспортом. Ещё в Москве решил пойти на завод, где когда‑то трудился отец. Там умельцев хватало. Что хочешь, соберут.

Большой завод оборонного назначения, являлся единственным крупным предприятием в округе. Когда‑то там делали ракеты. Что теперь неизвестно.

Удивило то, как легко договорился с охраной. Несколько зелёных рублей с портретами американских президентов и он уже на территории. Да–а‑а. Покидал он завод год назад — был завод. Пришёл теперь — нет завода. Всё какие‑то личности по территории шныряют, КАМАЗы, гружённые лесом, толпятся в воротах. Посередине площади, где был сквер, штабеля брёвен до неба взметнулись — не завод, а нижний склад какой‑то.

Пошёл в родной сборочный цех отца, где тот трудился в свою бытность слесарем–сборщиком. Как сейчас помнит Ярослав, отца, идущего с ним мимо рядов контейнеров с ракетами. Чистота, кафельный пол, а с потолка шторы прозрачные свисают, от пыли каждое из драгоценных изделий защищают, и тишина… Люди в белых халатах меж шторами ходят, что‑то делают, словно колдуют. Такие у него остались детские впечатления…

Что увидел, войдя в этот цех? Кафель на полу тот же, но помещение с высокими потолками пусто, в углу притулились одинокие столы, сваленные в кучу, да в дальнем конце пилорама распускает брёвна. Штабеля леса, визг циркулярных пил, кажется, что в голову проникло шило, и вонзается в самый болезненный нерв.

Идти приходится по кучам опила, в некоторых участках цеха они достигают метровой толщины. Попытка преодолеть барханы ни к чему не приводит, ноги тонут в мелкой стружке. К горлу подступает ком. Неизвестное доселе чувство охватывает внутренности, их словно выворачивает наружу. Боль пронизывает все члены, из глаз готовы брызнуть слёзы, но их нет, а потому и нет облегчения. Боль вынуждает остановиться, ноги не слушаются.

Как? Как такое может быть? Здесь в этом святом месте, где ступали ноги отца, может быть такое? Какое святотатство, уничтожение всего, что творили руки отца и тысяч, таких как он.

Только теперь Ярослав понимает, почему отец так рано ушёл из жизни, оставив их с матерью одних. Сердце старого большевика, честнейшего и добрейшего человека, не укравшего в жизни не то что гайку, но даже не помышлявшего о том, не выдержало. Просто не смогло жить дальше. Видя, как разрушается плод всей жизни, весь её смысл. Сердце просто остановилось.

Проклятый девяносто третий! Вслед за отцом ушла в могилу и мать, нестарая ещё женщина, и Ярослав остался один. Была ещё сестра Ольга, но сейчас и её не стало. Теперь он совсем один. Они их просто убили, без пуль, без войны, но убили. Они — это серая безликая масса, кровожадная, как гиена.

В этот миг он понял, что уйдёт навсегда и никогда не вернётся обратно. Успокоившись, вышел, зашагал к старому своему цеху, где раньше работал, гул станков бальзамом пролился на раненую душу.

Из цеха убрали много лишнего оборудования, на его месте сделали склады с материалами, но пустого места оставалось много.

Встретил старых знакомых. Приняли, поняли, а вечером после работы договорились посидеть под водочку.

Оказалось слесарей и станочников осталось мало. Человек двадцать изготавливали то, на что находился спрос. Руководитель метался в поисках заказов, хватался за все, лишь бы платили. Оборудование, хоть и старое, но исправное, могло выполнять практически любые работы. На штампах изготавливали тазы. Токаря точили метизы. Кузнецы ковали скобяные изделия. О прецизионных пресс–формах больше никто не помышлял.