Встречи господина де Брео - Анри Ренье

Г-н де Брео в нерешительности, вместо того чтобы лечь в постель, сел в кресло. Так он подождал несколько минут. Конечно, Курбуаны обделывали какое-нибудь важное дело, требовавшее секрета; он собирался начать раздеваться, как услышал, что над его головой тяжело и осторожно шагают. Вдруг заглушённый крик, еще раз. Потолок был плотный, но все-таки он отчетливо узнал голос маленькой Аннеты. Шум продолжался. Вроде борьбы. По комнате бегали. С грохотом опрокидывалась мебель. Снова раздались придушенные стоны и смолкли.

Г-н де Брео ринулся на лестницу. Плечом сбил задвижку с двери Курбуанов. Оба сидели на узлах с тряпками, между ними на табурете чадила свечка. При виде г-на де Брео они встали, будто желая загородить ему дорогу. От удара кулаком они повалились на тряпье, жена ничком, муж навзничь, выпустив из рук стопку золотых монет, рассыпавшихся на пол. Не обращая на них больше внимания, г-н де Брео схватил подсвечник и прошел дальше.

Комната, куда он вошел, скупо освещалась одним факелом. На развороченной постели со свисшими до полу простынями распласталось тело. Угловатые члены маленькой Аннеты были совершенно обнажены. Волосы, старательно зачесанные шиньоном, не растрепались. Худые ноги тряслись, и коленки щелкали одна о другую с сухим стуком. Г-н де Брео подошел. Руки у девочки были покрыты синяками, а на шее видны были следы ногтей, сдавливавших ее. Он наклонился к ней. Ребенок открыл глаза. Придя немного в себя, она натянула на голое тело разорванную рубашку, села, свесив ноги, и разрыдалась, закрыв лицо руками, причем на тощей спине ясно обозначился хребет.

Г-н де Брео огляделся вокруг. В углу, носом уткнувшись в стенку, находился толстый господин. Испуганный, жалкий, дрожащий, он обернулся, сложив руки, — и при свечке г-н де Брео узнал, в этом обычном для него положении, г-на Ле Варлона де Вериньи в таком виде, в каком уже видел его однажды: парик съехал набок, белье в беспорядке, жирное, красное и потное лицо искажено, на этот раз, похотью, удивлением и страхом.

Между тем Курбуаны, поднявшись после падения, тоже просунулись в двери. Г-н де Брео направился к ним. Они слушали, что он скажет, опустив голову. Маленькая Аннета перестала плакать и прислушивалась к переговорам. Когда они кончились, г-н де Брео подошел к г-ну Ле Варлону де Вериньи и дал ему знак следовать за ним. Толстяк покорно повиновался. Придя в комнату г-на де Брео, он шлепнулся на сундук. Он не смотрел на г-на де Брео, молча стоявшего перед ним, а уставился в потолок, ослабев, опустив руки на колени. Неизвестно, сколько времени он провел бы в таком состоянии, если бы г-н де Брео не вывел его из оцепенения словами:

— Ну-с, господин Ле Варлон де Вериньи!

Толстяк воздел вздутые свои руки и опять уронил их, произнеся хриплым голосом:

— Не зовите меня, сударь, больше этим именем. Оно обозначает человека, которым я перестал быть и который всегда будет для меня предметом ужаса и отвращения.

Он прибавил с самоуничижением:

— Ведь того, о ком вы говорите, сударь, вы только что застали в положении, не только недостойном христианина, но свойственном настоящему преступнику, подлежащему законной ответственности.

Г-н де Брео утвердительно кивнул головой.

— Однако же, — продолжал г-н Ле Варлон де Вериньи, — для своего наказания не на людское правосудие я рассчитываю. Я слишком хорошо его знаю, чтобы мне не было известно, что существуют преступники, которых оно избегает карать, и я боюсь, что принадлежу к числу подобных. Я опасаюсь с его стороны поблажек, которых вовсе не желаю. Потому-то я обращаюсь к суду Божьему, так как он не обращает внимания на звание и положение судимых, и мы все равны перед его справедливостью и строгостью. В его-то руки я себя и вручаю.

Помолчав, он снова начал:

— Не думайте, сударь, что он будет иметь дело с закоренелым нечестивцем или с бесповоротным безбожником. Нет, ваш Флоро де Беркайэ и все его рассуждения не имели никакого успеха. Он не скупился ни на доказательства, ни на уподобления, вообще исчерпал свою задачу до конца. Не от него зависело, чтобы я сделался одним из столпов вольнодумцев. Но обязан этим я ему, потому что я воспользовался не столько его наставлениями, сколько его услужливостью. Она-то и привела меня сюда, сударь. Думалось, что она доставит мне только наслаждение или, по крайней мере, то, что я по своей низости считал таковым. Но пути провидения таинственны и неисповедимы. Господь сделал своим орудием маленькую девочку, которую г-н де Беркайэ отыскал в трущобе, и уничтожил во мне прежнего человека. Его больше нет, сударь. И причиной этому весьма неожиданное происшествие.

Г-н Ле Варлон де Вериньи помолчал с минуту.

— По правде сказать, требовалось по меньшей мере удивительное стечение обстоятельств, чтобы извлечь меня из той грязи, в которую я поминутно возвращался. Вы видели меня в ней дважды, и сегодня в особенно позорной обстановке. Пусть хоть это зрелище послужит вам на пользу! Научитесь, куда заводит страсть к женщинам, которую вы считаете естественной потребностью и над которой часто подшучиваете. Узнайте, к каким насильственным и яростным поступкам она приводит и как может сделать из нас то, что она сделала, как видите, из меня.

Г-н де Брео продолжал слушать г-на Ле Варлона де Вериньи.

— Да, сударь, я рассчитывал скромненько и втихомолку удовлетворить этого рода желание, когда господин Флоро де Беркайэ меж доводами своих рассуждений указал мне на дочку этих добрых людей. Раз я не в силах изгнать вожделения из моих чресел, не лучше ли обставить тайной свои проступки? Вы знаете, какие досадные слухи возбудило мое приключение в гроте с госпожой дю Тронкуа! Раз мой грех сильнее меня, мне казалось предпочтительнее не давать ему такой огласки. Предприятие, которое мне предлагал господин де Беркайэ, казалось мне скромным и пристойным. Я согласился пойти вместе с ним, и в настоящую минуту, сударь, он ждет меня внизу в карете, не предполагая, в какое место он должен будет отвезти меня отсюда.

Г-н Ле Варлон де Вериньи перевел дыханье.

— Приехав сюда, он передал меня с рук на руки этим честным людям, которым я отсчитал условленную сумму. Они уверили меня, что все сойдет благополучно, что меня ожидают, что особа, о которой идет речь, предупреждена, ко мне расположена наилучшим образом и что я без сомненья останусь ею доволен, особенно если я соблаговолю не обращать внимания на недостаток опытности, вполне извинительный в столь юном возрасте. С этими словами мне открыли двери в комнату, где вы меня и нашли. Освещена она была плохо, одним светильником. Я осторожно подошел к кровати. Малютка заснула и спала так крепко, что я мог, не будя ее, откинуть одеяло и приподнять ей рубашку. Я увидел ее тело. Оно не было ни прекрасно, ни соблазнительно. Я долго созерцал его. Решительно, она казалась мне слишком молодой и не в моем вкусе, так что, может быть, я ушел бы, если бы неблагоразумно не протянул руку туда, где и взглядам не следовало бы задерживаться.

— В ту же минуту, сударь, я почувствовал, что по мне пробежал огонь: пламя меня обожгло. Малютка проснулась. Она, казалось, не удивилась моему присутствию, о котором ее, наверно, предупредили, мило улыбнулась, но покраснела, увидя себя раскрытой, и живо поправила рубашку. Я позволил себе некоторые вольности, но, к моему удивлению, она так защищалась, что я сделал более энергичные попытки. Она сопротивлялась и тихонько умоляла меня уйти; но эти просьбы, которые могли быть одним притворством, только усилили мою смелость и заставили подумать, что малютке все это не впервые. Так что я хотел живее кончить дело. Тогда-то она и принялась кричать и звать на помощь. Эти крики, вместо того чтобы охладить меня, еще больше воспламенили. Я схватил ее, она отбивалась, наконец вырвалась и принялась бегать по комнате. Пришлось вдоволь погоняться за ней. Наконец я схватил ее за рубашку, и мы упали на постель. Она всерьез звала на помощь. Что делать, сударь, я сдавил ей горло. Мало-помалу она переставала защищаться, я прижал ее тело своим. Она смотрела на меня расширенными глазами. Что за мгновенье, сударь! Я чувствовал, как она подо мною тает, как сам на ней таю; но, по мере того как я проникал в нее всем существом своего греха, мне показалось, что лицо у нее на глазах меняется и делается ужасным. Прямо физиономия дьявола, сударь, и этот дьявол был тем, что жил внутри меня и показывался мне во всей своей неприглядности; в жилах своих я ощутил адский огонь, пылающим водоемом и пламенной струей которого я становился.

Г-н Ле Варлон де Вериньи поднялся, весь задыхаясь от своей греховности. Тень от него, брошенная светом свечи на стену, была уродлива и ужасна. Г-н де Брео молчал. Г-н Ле Варлон де Вериньи снова начал с удвоенной экзальтированностью:

— Здесь-то, здесь-то, сударь, и открылось чудо благодати! Пути Господни от нас сокрыты. Нужно было, чтобы я дошел до этой точки гнусности и позора, дабы стало ясно, что без помощи Божьей человек не властен над самим собою. Таким образом, владыка благ земных и небесных допустил меня опуститься до подобия самых низких и опасных животных. Руки мои хватали, ногти царапали. Господь захотел, чтобы благодать его застала меня в таком унизительном положении. Ах, сударь, как рассказать вам, чтобы вы поверили? В эту ужасающую минуту мне казалось, что греховность из меня выходит, с тем чтобы никогда больше в меня не возвращаться. Я, так сказать, опорожнился от нее. Я словно выздоровел после того, как она истекла из моей плоти и была поглощена другой плотью. У меня остались от нее лишь ужас, ломота и усталость.