(Не) Все могут короли (СИ) - Распопов Дмитрий Викторович

На глазах матерей, прижимавших к себе детей, виднелись слёзы, даже мужчины крестились и сжимали кулаки, слушая подробности, о которых я живописал с такой страстью и экспрессией, перемежая всё цитатами из Евангелие, что когда я закончил рассказ тем, что подняв знамя церкви над городом грехов и провозгласив очищение Венеции, то все без исключения окружавшие нас люди упали на колени, вознося хвалу господу, за свершившуюся справедливость.

— Вот в общем-то и вся история, добрые люди Барселоны, — улыбнулся я им, — за это, несмотря на мой юный возраст, я и удостоился такого высокого признания у Святого престола, вручившего мне сан архиепископа Венецианского.

— Святой! Вы просто святой, ваше высокопреосвященство, — Марсель прижимал к груди маленькую дочь и плакал, как и все остальные.

— Прошу вас, добрые христиане, уже поздно, вам пора расходиться, — попросил я их, и моя просьба тут же была выполнена, люди кланялись, я их благословлял, и все громко обсуждая услышанное, стали расходиться.

— «Фух, — я залил в сухое горло полный стакан воды, — это было непросто».

Я повернулся к своим морякам, чтобы они сняли меня со стола, увидев там знакомый фанатичный блеск, такой же, как тогда, когда я проповедовал в Индии. Матросы и Марко крестились, утирая слёзы на глазах, хотя в отличие от местных были свидетелями случившегося, даже были на суде, когда меня признали невиновным. Странно, что они именно сейчас так разволновались.

— Сеньор Витале, — Марко схватился за голову, — ваши слова, снова, как тогда в Индии, когда мы не понимали их смысла, просто жалят наши сердца правдой. Я не знаю местного языка, только понял, что вы рассказывали, как вас пытали и подумал, как я мог позволить так над вами издеваться? Как мы все, ваши преданные люди, не могли подняться и не освободить вас тогда? Позор нам всем.

— «Эм, — я едва не выпучил глаза от подобного заявления, — чего?».

— Марко, и вы моя верная команда, — я стараясь сдержать удивление, обратился к ним, — мы столько прошли вместе и столько испытали, что я никогда и ни в чём вас не упрекну. Тогда нельзя было позволить очернить имя моего рода, а позже, вы сами видели, правда всё равно вышла на свет. Её не скрыть, не спрятать.

Они повалились на колени, умоляя простить их, а оставшиеся люди в таверне, хоть и не понимая венето, тем не менее тоже попадали на пол следом, протягивая ко мне руки.

— «Надо прекращать этот шабаш, а то неизвестно до чего моя болтовня доведёт, — отчётливо понял я».

— Я прощаю вас, и вас добрые люди, — я перекрестил всех, мгновенно переходя с одного языка на другой, — а теперь позвольте мне отдохнуть. Я слишком устал.

Это было выполнено моментально, и вдогонку мне нанесли столько еды, что пришлось большую часть вернуть, чтобы она за ночь не испортилась. Наконец-то я смог спокойно в одиночестве поесть и попить, а поскольку на улице вечерело, то и смысла куда-то выходить уже не было, можно было пораньше лечь спать, чтобы с утра заняться делами.

Глава 7

Утром, едва меня спустили в зал, я снова заподозрил неладное. Хоть людей в целом внутри таверны было мало, но за дверьми вооружённые чем попало, дежурили с десяток горожан.

— Что происходит любезный Марсель? — поинтересовался я у хозяина, который самолично расставлял на столе тарелки и приносил мне еду.

— Жители Барселоны решили охранять вас на всякий случай, пока вы будете у нас, — гордо сообщил мне он, — мы разделились на отряды и каждый будет возле вас небольшое время. Вы ведь не против, ваше высокопреосвященство?

Я открыл рот и сразу закрыл его, улыбнувшись.

— Конечно же нет добрый Марсель, как я могу отказаться от подобной чести.

Вскрикнув от радости он бросился наружу и с улицы раздались громкие крики здравницы мне, а вот у меня самого наоборот, появилось страстное желание побыстрее отсюда смотаться.

Когда я позавтракал, двери таверны открылись и внутрь вошли три мужчины лет сорока, которых сопровождал гордый хозяин таверны. Он показал им на меня рукой.

— Добрый день, сеньор, — осторожно обратился ко мне один из них, — мы услышали, что здесь остановился ребёнок, выдающий себя за целого архиепископа.

Его слова и настрой, мне сразу не понравились, поэтому я ответил максимально жёстко.

— Вы называете меня лжецом сеньор?

Он немного стушевался, но переглянувшись со своими спутниками, продолжил.

— Мы главы домов, которым король вверил присматривать за городом, должны удостовериться, что вы не самозванец. Город с утра стоит на ушах, все только и пересказывают вашу историю, которая конечно невероятна и поучительна, но полна тёмных моментов, похожих на ересь.

— Добрый Марсель, — я с улыбкой обратился к хозяину таверны, — пожалуй я прерву гостеприимство, которое вы и другие горожане славного города Барселоны оказали мне, и вернусь на свой корабль. Светская власть обвиняет меня в ереси, меня, архиепископа Венецианского!

Всю весёлость хозяина, который не слишком понимал наш разговор, с намёками и угрозами, после моих слов, словно сдуло ветром. Он насупился и угрожающе посмотрел в сторону глав города.

— Господа, ну зачем же вы так. Так нельзя, — бормотал он.

— Просто предъявите бумаги, — вмешался в разговор второй, протянув руку ко мне, которую я конечно же проигнорировал, а вместо этого громко молясь и сокрушаясь, повелел своим солдатам собираться в обратный путь. Не прошло и десяти минут, как на улице послышались громкие голоса, а количество горожан стало таким, что обе улицы, на перекрёстке которых стоял трактир, заполнились крайне недовольными людьми.

— Прощайте добрые жители Барселоны. Прощайте! — я лёжа на носилках в своей простой одежде монаха, трагично благословлял всех вокруг.

Ропот всё нарастал, нарастал и даже до тупых голов трёх дворян, окружённых вместе со своей немногочисленной свитой, стало доходить опасность ситуации.

— Ваше высокопреосвященство, — заблеял первый, резко теряющий спесь, — почему вам просто не показать бумаги, удостоверяющие сан?

— Знаете, я сделаю лучше, — я улыбнулся ему, обратившись к жителям.

— Добрые христиане Барселоны, здесь, под самым вашим носом свила гнездо ересь, которая не может различить обычного священника, — я показал рукой на своё простое одеяние, затем переведя её на дорогущие платья дворян, украшенных золотом, — от грешников стяжающих золото. Посмотрите, как их кошельки туго набиты монетами! На их слуг, лоснящихся от сытости и довольства, в то время, когда простые люди голодают!

Толпы насупленных людей, придвинулись ближе, а кто-то даже подошёл и сорвав кошелёк у одного из слуг, бросил монеты в воздух. Толпа взревела, а главы домов побледнели от страха, понимая, что сейчас будет. Я поднял руку вверх, призывая внимание, народ затих.

— Предлагаю раздеть их, вывалять в смоле, перьях и отпустить с миром, добрые христиане, а их одежду и деньги раздайте самым бедным из вас, — «мирно» предложил я.

С весёлым гиканьем и радостные тем, что не нужно проливать кровь, на всех дворян и слуг накинулись и всем миром освободили их от всего, а затем и правда откуда-то нашлась смола и куриные перья, а затем, подстёгивая голых людей прутьями, их под общий смех отпустили восвояси. Меня же, умоляли вернуться и рассказать им ещё что-то из историй. Пришлось подчиниться, поскольку десятки тысяч людей, окружавших меня, были не шуткой. Носилки отнесли на городскую площадь, подняли на тут же построенный помост и я стал рассказывать, как посвятил в истинную веру сотни тысяч язычников, в далёкой Индии.

17 января 1198 года от Р.Х., королевство Арагон, Барселона

Вечерние всеобщие мессы стали для города привычным, собирая большинство жителей города. Раз так получилось, то я специально учился ораторствовать, чтобы потом во Франции это было для меня более привычным делом, поскольку осознание того, что придётся там сделать, не отпускало меня ни на минуту. На короля можно будет воздействовать только общественным мнением, по-другому он вряд ли согласится принять нелюбимую жену, для этого мне и нужна была практика, а тут как раз благодарная публика собралась, как такое можно было пропустить? К тому же, я отдал свои рисунки местным ткачам, оплатив работу, несмотря на их категорический отказ принять от меня деньги. Я сказал, что это деньги за материал, и они тут же согласились, сказав, что для меня возьмут тогда только самое лучшее, а работу сделают бесплатно и с большим удовольствием.