Алые губки – мягкий дурман - Марина Серова

— Интересненькое дельце! Теперь ты задаешь мне вопросы! Сорок минут назад хотел рассказать мне что-то про «Нинель» и вдруг передумал. Выходит, ты сам в чем-то нехорошем замешан, а потому я считаю наш разговор законченным. Я узнала то, что хотела узнать!

Я резко встала и направилась к выходу. Я ждала, что он меня остановит, и… так оно и случилось. Я не могла видеть, как Цыпкин соскочил со стола и рванул вдогонку за мной. Вероятно, это было похоже на прыжок дикого зверя. Во всяком случае он оказался у двери своего кабинета раньше, чем я.

— О, прошу вас! Не спешите покидать меня с камнем за пазухой и с жуткими подозрениями в мой адрес, — с театральным пафосом в голосе заявил Станислав Власович, преградив мне дорогу.

— Тебе следовало бы пойти в актеры. В комики! — заявила я. — Знаешь, вообще-то я могу еще ненадолго задержаться и выслушать тебя, но, если ты снова будешь морочить мне голову, я приду к выводу, что ты с ними, — я махнула рукой в сторону окна, — заодно.

Цыпкин вышел в приемную, сказал свой секретарше, что она может идти домой, и снова вернулся в кабинет. Я смотрела в окно и думала, что неплохо бы было проникнуть через него на фабрику «Нинель». Прыжок со второго этажа меня нисколько не смущал, стоило лишь дождаться темного времени суток.

— Да, все дело в окне, — сказал Цыпкин, угадывая мои мысли. — Через него без проблем можно проникнуть на территорию мебельной фабрики или, наоборот, оттуда попасть в город, минуя проходную. Здание старое, и на стене есть удобные кирпичные выступы. Но я пока так и не понял, что больше беспокоит Вахрушевых — возможность попасть к ним или выбраться оттуда, прихватив что-нибудь с собой. Когда я взял в аренду это помещение, на окне была решетка. Из-за нее у меня постоянно создавалось ощущение, что я в своем кабинете — как в тюрьме. И я избавился от железных прутьев. Тогда ко мне — сразу! — пришел директор фабрики Николай Константинович Вахрушев и поинтересовался, почему исчезли решетки. Я ему объяснил, что я — творческий человек и не могу творить, когда перед моими глазами «небо в клеточку». Он попытался на меня накричать, но я быстро поставил его на место. На следующий день ко мне пожаловала его супруга Нина Федоровна. И все с тем же вопросом. Это общение было гораздо более приятным и продуктивным — мы пришли к компромиссу. Нинель сказала, что ее перестанет беспокоить отсутствие решетки на моем окне, если она будет уверена, что замки на дверях в приемную и в мой кабинет надежные. Она также просила усилить пропускной режим, но от этого я категорически отказался. Если я отпугну хоть одного своего клиента, то он раскритикует меня еще как минимум десятерым. Как вы считаете, я прав?

— Несомненно, — ответила я. — И Нинель это поняла?

— Думаю, что да. Она очень неглупая женщина. У меня создалось впечатление, что именно она всем на фабрике и заправляет. Она все держит в своих руках, даже грузчиков и охрану.

— Что же получается, Вахрушев, хоть и директор, но абсолютный ноль? Так?

— Я бы так не сказал. Возможно, он полностью курирует какой-нибудь один вопрос, — задумчиво произнес Цыпкин, переставший, к моему удивлению, паясничать. — Но, по-моему, он бездарный руководитель, и Нина Федоровна взяла его ношу на свои хрупкие плечи.

«Не такие уж они у нее хрупкие, — подумала я, вспомнив фигуру бизнес-леди. — Похоже, Нинель смогла произвести впечатление на Цыпкина! Держу пари он считает ее сексапильной».

— Расскажите поподробней о вашем сотрудничестве. Ведь ваше агентство занималось рекламой фирмы «Нинель», так? — вернулась я к тому вопросу, с которого начала разговор с главой «Экватора-плюс».

— Это был разовый заказ, рекламная кампания перед презентацией и оформление выставки. Ничего особенного я рассказать не могу. Танюша, мне кажется, что кроме мягкой мебели там, — Цыпкин кивнул в сторону окна, — производят что-то еще. Во всяком случае, иногда за погрузкой следят лично Вахрушевы: или она, или он. Я даже выявил определенную периодичность таких особо важных загрузок, и, если я не ошибаюсь, послезавтра после девяти вечера именно такая и будет.

С тех пор как я взялась за это дело, я впервые почувствовала облегчение. Интуиция подсказывала мне: только что полученная информация весьма ценна для моего расследования. Если посторонний, совершенно не заинтересованный в этом деле человек заподозрил нечто странное и с оттенком криминала, значит, так оно и есть. Но я сдержала свои эмоции и даже, напротив, усомнилась в значимости услышанного из уст Цыпкина.

— Ты снова шутишь, — безразличным тоном сказала я. — Мог бы придумать что-нибудь пооригинальнее!

— Клянусь самым дорогим, что у меня есть на свете! — вновь патетически воскликнул Станислав Власович, оставляя мне возможность самой додумать, что является самым ценным для него. — В моих словах — чистейшая правда! Однажды я задержался в агентстве допоздна и случайно увидел в окно погрузку под личным контролем Вахрушева. Потом, скажем так, мне пришлось задерживаться на работе несколько дней подряд. В следующую среду было то же самое. Я об этом почти забыл, но однажды в среду мне пришлось вернуться в офис за документами. Я невольно взглянул в окно, там снова шла погрузка, но теперь — в присутствии Нины Федоровны. Признаюсь, я данным фактом заинтересовался и несколько раз специально задерживался по средам. И каждый раз именно в этот день недели вон около тех ворот грузилась машина. У них там сборочный цех. Однажды в среду Николай Константинович заметил меня в окне, а на следующий день ко мне пожаловала Нинель с предложением отдохнуть у них на даче. Я отказался, сославшись на занятость, но с тех пор перестал задерживаться на работе. Признаюсь, я испугался.

— Чего испугался? — решила уточнить я.

— Вам лучше меня это должно быть известно, — ответил Цыпкин, и я не смогла понять, серьезно он на сей раз говорит или снова шутит. — Вы знаете, что бывает с нежелательными свидетелями? А я люблю жизнь! Кажется, я уже говорил об этом…

— Да, говорили, — согласилась я, снова переходя на «вы». — Постойте, вы же сказали, что нередко задерживались на работе допоздна, но только в последний раз вас увидели. Если вы, Станислав Власович, задерживались в кабинете в зимнее время, то в окнах должен был гореть свет. Почему же данный факт раньше не настораживал Вахрушевых? Неувязочка получается!

По реакции Цыпкина не было заметно, что я уличила его во лжи. Он посмотрел на меня так, будто я не поняла чего-то очень важного. Я терялась в догадках. Манера моего собеседника переходить с театральной аффектации к серьезному разговору и наоборот сбивала меня с толку. Одно я знала совершенно точно: мне не хотелось обмануться, не хотелось, чтобы только что появившаяся зацепка оказалась призрачной. Чем дольше длилась пауза, тем больше крепла моя уверенность в том, что я беспощадно отомщу болтуну-рекламщику, если он меня обманул.

— Никакой неувязочки здесь нет. Я работал в других помещениях, чаще всего в демонстрационном зале, а это по другую сторону от входа. Когда я возвращался в свой кабинет за вещами, то даже свет не включал. Если в приемной светло, то этого достаточно, чтобы разглядеть барсетку на столе и куртку на вешалке, — пояснил Цыпкин.

Сказанное им казалось вполне логичным, но мне самой на ум пришло совсем другое объяснение его задержек. Я подумала, что он развлекался здесь по окончании рабочего дня с какой-нибудь из своих молоденьких сотрудниц. Во всяком случае с первого взгляда Станислав Власович произвел на меня впечатление настоящего Казановы, не пропускающего ни одной юбки.

— Вы мне все-таки не верите? — улыбаясь, спросил Цыпкин. — А я с вами, Танюша, откровенен.

— Что ж, Станислав Власович, вы мне очень помогли. Но, скорее всего, мне придется снова вас потревожить, — предупредила я.

— В среду после девяти, — догадался Цыпкин.

— Точно, и попробуйте только куда-нибудь исчезнуть в это время! Мой гнев будет беспредельным! — строго предупредила я, но, похоже, перестаралась.

— Не пугайте меня, Танюша, а поймите: если я решился вам рассказать о своих опасениях и предположениях, то уже не откажусь от дальнейшей помощи вам, а может быть, и себе… — со значением сказал Цыпкин. — Соседство с этой фабрикой действует на меня угнетающе.

Я на всякий случай дала Станиславу Власовичу свои телефоны: домашний и сотовый. Мне показалось, что соседство с фабрикой «Нинель» беспокоило Цыпкина даже больше, чем он желал мне показать. Мое расследование наконец-то сдвинулось с мертвой точки.

Я проехала мимо проходной фабрики «Нинель», места для парковки были пустыми. Это и понятно — рабочий день закончился, и все разъехались по домам. Правда, насчет Вахрушевых у меня такой уверенности не было. Они ставили свои иномарки за воротами, внутри, а из окна Цыпкина видна далеко не вся территория фабрики. Я решила сделать круг и оценить размеры территории «Нинель», а также посмотреть, есть ли другие варианты законного или тайного проникновения туда.