Воскресение в Третьем Риме - Владимир Микушевич

– Позавчера, – ответила Клавдия с подчеркнутым спокойствием, твердо и прямо глядя мне в глаза. – Позавчера, в этой самой комнате. Когда он диктует, он всегда сидит в этом кресле. (Она указала на старинное, покойное кресло, о котором я упоминал.)

– Послушайте, Клавдия, – нерешительно начал я. – Нет, я не оспариваю того, что вы говорите. Это говорите вы, и для меня этого вполне достаточно. Но есть, извините меня, другие. И они могут принять против вас меры, извините меня, не совсем для вас приятные…

– Какие такие меры? – снова вскинулась Клавдия. – И кто такие они? Почему вы не говорите прямо «она»? Еще неизвестно, кому надо больше бояться теперь, мне или ей. Что касается меня, то я никогда не боялась. Слава Богу, я не беззащитна. (Она кивнула в сторону кресла.) Думайте что хотите, но он никогда не умрет. По правде говоря, меня другое мучит. Что с ним будет, когда я умру? Кто займет мое место? С кем будет он… диктовать?

И слезы, вечно таившиеся в нездешней голубой глубине ее глаз, явственно проступили, навернулись, нахлынули приливом, в котором я всегда боялся утонуть.

К счастью, в этот момент в дверь постучали. Стук был отчетливый, настоятельный. Так стучатся в дверь те, кто привык входить без стука. Но в этом стуке слышалась и какая-то неуверенность, как будто стучавшийся лишь имитировал стук, свойственный власть имущему.

– Войдите, – обронила Клавдия, и на пороге комнаты предстал мой двойник.

– Всеволод Викентьевич только что приехал, – промямлил он куда менее уверенно, чем можно было бы ожидать от стучавшегося подобным образом, – и спрашивает, нельзя ли с вами поговорить, несмотря на такой поздний час.

– Зовите, – безразлично ответила Клавдия, и Ярлов сразу же шагнул в комнату Он, очевидно, стоял уже в коридоре у дверей и велел доложить о себе только для приличия.

– Да, да, Клавдия Антоновна, – начал он, с развязной претензией на светскость целуя ей руку, – даже не знаю, как лучше сказать: слишком поздний или слишком ранний час для визита к даме. Но я рад, что вы не слышали, как подъехала моя машина. Видите ли, нашим людям даны специальные указания по возможности не тревожить вас, и мой шофер, во всяком случае, их усвоил. Я увидел у вас в комнате свет и позволил себе… Ах, у вас гость, – спохватился он и представился, протягивая мне руку: гроссмейстер Ярлов.

(Впоследствии я убедился, что Ярлов всегда так представляется и имеет на это право: он был действительно гроссмейстером как шахматист, но однажды, не заняв первого места в чемпионате, в котором рассчитывал победить, вдруг резко поменял профессию и создал свою «Реторту», полузапрещенный театр на досках, как говорилось тогда.)

– Фавстов, – ответил я, неуверенно пожимая в свою очередь его протянутую руку и присматриваясь к Ярлову, а был он среднего роста, лысоватый, грузный, с брюшком, так что лоснящийся кожан приходилось расстегивать. В руке у Ярлова дымилась изогнутая трубка; покосившись на Клавдию, он потребовал пепельницу, которую мой двойник немедленно поставил перед ним. Ярлов тщательно выколотил трубку, но не выпускал ее из рук, в рассчитанном жесте пользуясь ею как указкой.

– Я и нёе сомневался, Иннокентий Федорович, что это вы, – непринужденно обратился он ко мне. – Вы позволите нам сесть, Клавдия Антоновна? (Клавдия кивнула, и Ярлов, покосившись на пустующее кресло, сел на диван. Я предпочел пересесть на стул. Мой двойник сразу же вышел из комнаты и принес еще один стул, хотя Клавдия сидела как сидела, а сам он остался стоять в дверях.)

– Пока можешь идти, – сказал ему Ярлов. – Вы не представляете себе, как я рад, что застал вас, Иннокентий Федорович. Ведь я ваш внимательный читатель, ваш поклонник, с вашего позволения. «Русский Фауст» – моя настольная книга. Не говоря уже о том, что я вполне сознаю значение ваших исследований, посвященных Платону Демьяновичу У меня есть некоторые планы в отношении вас, но об этом после (он указал трубкой куда-то в пустоту). А пока пользуюсь случаем и приглашаю вас в театр «Реторта» на генеральную репетицию одного спектакля. Послезавтра в семь часов. И будьте так любезны, передайте аналогичное приглашение вашей гостье, милейшей мадам Литли (он подчеркнул ударение на последнем слоге). Так что жду вас обоих.

– А можно узнать, что за спектакль? – осведомился я.

– Сделайте одолжение. Это пьеса «Троянова тропа», посвященная предполагавшейся высылке Чудотворцева за рубеж.

– Но ведь он не был выслан.

– Именно. Этому-то обстоятельству и посвящена пьеса.

– А кто ее автор?

– Чувствуется, как вы далеки от театральной жизни. В нашем театре «Реторта», как в театре «Красная Горка», известны только имена персонажей. Имена авторов, а также исполнителей не оглашаются, а угадываются.

– Я постараюсь быть.

– Вот и славно, Иннокентий Федорович. Теперь о наших с вами делах, Клавдия Антоновна. Вашу будущую квартиру в Теплом Стане вы можете осмотреть в любое время. Машина в вашем распоряжении круглые сутки. Признаться, есть у меня для вас вариант на Малой Бронной, но я определенно не рекомендую вам там селиться. Некоторые события могут обеспокоить вас там, причем в ближайшее время. Вот почему и на этой даче я не советую вам задерживаться. Когда все утрясется, когда порядок будет, пожалуйте, милости просим, дача в полном вашем распоряжении, как и машина, разумеется. А пока здесь могут иметь место некоторые приготовления, и мне крайне не хотелось бы, чтобы они так или иначе обеспокоили вас.

– А вдруг Адриан Вениаминович возьмет да и приедет? – спросила Клавдия не без иронии, как мне показалось.

– Не думаю. – В голосе Ярлова послышался металл. – Господам, подобным господину Луцкому, лучше сейчас уезжать из России, а не приезжать сюда. Они, в общем, так и поступают. Скатертью дорога, одно можно сказать. Мы покупаем этот дом у господина Луцкого и предлагаем ему сумму, вполне приличную даже для богоспасаемых Соединенных Штатов, хотя, возможно, было бы справедливее потребовать подобную сумму с него. Но пора и честь знать. (Ярлов указал трубкой в окно, где начинал сереть поздний осенний рассвет.) Машина ждет вас, Иннокентий Федорович. Через десять минут вы будете дома.

Я попытался отнекиваться, но Ярлов и слышать не желал возражений. Мне оставалось только поцеловать руку Клавдии и откланяться.

Глава четвертая

ТРОЯНОВА ТРОПА

К МОЕМУ удивлению, мадам Литли немедленно приняла приглашение посетить театр «Реторта», хотя до сих пор, насколько мне известно, она не была ни в Малом, ни в Большом, ни даже в Третьяковской галерее.

Мадам Литли появилась в Мочаловке тридцатого апреля вечером, сразу же нашла мой домишко, постучалась ко мне в дверь и, когда я вышел на крыльцо, заговорила по-русски бегло, но со странным акцентом, который я никогда не счел бы французским:

– Извините, сударь, вы Фавстов?

– Фавстов.

– Иннокентий Федорович?

– Именно так.

– В таком случае я к вам.

– Пожалуйте, – промямлил я, – но могу ли я узнать, сударыня, с кем имею честь?

Она протянула мне визитную карточку, где причудливыми буквами, похожими на готические, было написано: «Элен Литли. Имморталистический центр в Париже». Признаюсь, я не придал сначала особого значения названию «имморталистический». Мало ли в последнее время развелось всяких центров. Тем пристальнее я присматривался к своей гостье. Она была стройна, подтянута, моложава, но, право же, я затруднился бы сказать, сколько ей лет. Ее продолговатое лицо было совершенно белым и гладким, но полное отсутствие морщин могло объясняться хорошим лосьоном, кремом и совершенной пластической операцией. К тому же она определенно напоминала мне какую-то знакомую особу, я только никак не мог вспомнить, кого именно. Стремительным птичьим жестом опустившись на краешек табуретки в моем так называемом кабинете, она сразу же перешла к делу:

– Я приехала, чтобы взять у вас пробу крови на исследование, monsieur Фавстов.

– Но зачем? С какой стати? Etes vous un medecin? – перешел я почему-то на французский язык.

Она мне ответила по-французски с тем же странным акцентом:

– Имморталистический центр проводит международную акцию по обследованию крови у населения земного шара. Пробы крови берутся по определенному принципу, который трудно изложить в двух словах. Но вы один из тех, у кого кровь должна быть взята на исследование непременно.

– Должен ли я понять вас в том смысле, что вы считаете меня опасно больным?

– Отнюдь нет. Речь идет о некоторых особенностях крови, которые по нашим данным у вас могут быть. От этих особенностей может зависеть будущее человеческого рода.

– Неужели? Но откуда у вас такие данные… обо мне?

– Ваша фамилия… Ваша родословная… Ваша книга…

– Вы читали ее?

– Разумеется. И очень признательна вам за подробные сведения о вашем предке князе Фавсте Меравейском.

– Эту фамилию я не упоминаю. У меня говорится только о Меровеевом Посаде.