На краю земли - Володимир Шарапов

Вика. Все-таки Изя большой молодец, что пришел к нам на помощь. Сама бы я в жизни не справилась с таким сложным делом, как сборы в многодневный автономный поход.

Раздается телефонный звонок. Маша бросается к трубке.

Маша (упавшим голосом). Звонили из больницы. В обед Тасю будут оперировать. Просят сдать кровь.

Режиссер. Так, все сейчас идем с Машей и сдаем кровь. Наташа, Радик, вы остаетесь и репетируете сцену с Эрис. Она сложная, а времени в обрез. Поэтому никаких возражений.

Все, кроме Икорской и Радика, уходят.

Икорская. Бедная Маша. На ней просто лица не было. Как она еще играть умудряется…

Радик. Сильная девушка!

Икорская. Я ведь все вижу. Она тебе очень нравится.

Радик. Давай уже будем репетировать.

Икорская. Ты ей тоже по душе. Замечаешь, как она на тебя смотрит?

Радик. Она замужем.

Икорская. Но ведь муж у нее – настоящий козел, и ты сам прекрасно это знаешь. Бьет ее, изменяет регулярно. Она с ним уже так настрадалась, а теперь еще и Тася… Если бы ты действительно любил ее…

Радик. Слушай, знаешь, а ведь ты права. Я слабак! Этот Луха, которого я играю… Он бы не канитенился, давно бы забрал ее к себе.

Икорская. Вот и я о том же… Знаешь, за что Стаса задержали?

Радик. За то же, что и всех задерживают. Напился и сломал кому-то челюсть.

Икорская. А знаешь, кому и за что? При нем незнакомую девчонку стали грязно лапать. Тот моральный урод был на голову выше Стаса и толще его в два раза. Но он не испугался. Ты бы смог так?

Радик. Не знаю. Наверное, нет…

Икорская. А если бы это была Маша?

Радик. Прикончил бы его на месте… Спасибо тебе за то, что меня пристыдила. Ты очень хороший человек, хоть и ходят про тебя разные сплетни. Ты в курсе?

Икорская. Да, знаю. Плевать. Я привыкла. Давай уже репетировать.

Радик (берет со стола бумаги с текстом). Тут сказано, что Анна подходит к берегу, садится у самой воды и произносит монолог про Эрис.

Икорская. Интересно, как бы это обыграть. Просто сесть на сцену?

Радик. А может быть на край сцены перед зрителями… Это почти как у самой кромки берега…

Икорская. Радик, ты гений! Это действительно круто – сидеть на берегу человеческого океана. Каждый человек в зрительном зале – как маленькая капля добра. А все вместе – море света. Если вслушаться, то можно услышать стук сердец. Будто шум прибоя… Какая мощная энергетика. Жаль, что я не писатель…Совсем не могу выразить словами, что я сейчас чувствую… (Садится на край сцены.) Напомни мне, пожалуйста, откуда начинать.

Радик. После удара молнией…

Икорская (садится на край сцены и свешивает ноги в зрительный зал). После удара молнией и пробуждения от своего смертного сна на склоне Араданского пика я в какой-то мере стала совершенно другим человеком. При этом некоторые открывшиеся во мне необычные способности, например, к чтению мыслей, здесь совершенно ни при чем. Все дело в том, что у меня к девятнадцати годам наконец-то появилась настоящая великая цель. И цель эта была уж точно не по плечу той по уши закомплексованной девочке по имени Аня Журавлева, которой я привыкла себя ощущать. Но самая большая неприятность заключалась даже не в этом. Ужасно было то, что образ угловатой, вечно неуверенной в себе, скромной и безответной Анечки был на века с железобетонной прочностью зацементирован в мозгах всех моих немногочисленных друзей, родных и знакомых. Каждый раз, когда в собственных мечтах я вырастала в грозную и ослепительно прекрасную валькирию, воздевшую могучую длань со смертоносным копьем, и от меня в страхе разбегались как тараканы по всем щелям мои бесчисленные враги, в этом моем истинном обличии мне встречалась вдруг какая-нибудь тетя Маня из соседнего подъезда, или бывшая школьная приятельница, или, что хуже всего, моя лучшая подруга Вика, знавшая меня как облупленную. Тогда я снова под тысячепудовой тяжестью чужих представлений на свой счет превращалась в прежнюю ненавистную самой себе Анютку Журавлеву, такую простецкую и неказистую девчонку, которую и обидеть-то грех. Исправить сложившуюся ситуацию можно было только безжалостно перебив всех, кто хоть немного меня знал, или сбежав на самый край света, чтобы там с чистого листа начать свою новую жизнь. Увы, все это в моей ситуации мне представлялось и неуместным, и невозможным. Я была растеряна и абсолютно не знала, что делать, в то же время чувствуя непреодолимую потребность, подобно змее, сбросить старую засохшую оболочку и обрасти новой юной кожей; я хотела почувствовать за спиной могучие крылья, которые поднимут меня на новые, недостижимые прежде сияющие высоты.

Сейчас уже и не вспомню, как нашла спасительное для себя решение разрубить тот гордиев узел. Оно оказалось на удивление эффективным и простым, как все гениальное. Мне было нужно – всего-то навсего! – узнать или же самой придумать свое настоящее тайное имя. Этот веками проверенный способ сразу сделает меня неуязвимой для всех окружающих. Никто уже не сможет повлиять на мое внутреннее Я, как нельзя повлиять на расшалившегося на детской площадке ребенка, пока со строгим видом не обратишься к нему персонально, например, со словами: «Петя, а ну перестань дергать Алену за косички, а то…». И Петя, конечно, сразу поймет, что обращаются именно к нему; что он всего лишь маленький шестилетний мальчик, который в глазах взрослых делает что-то неправильное. Он, разумеется, в корне с ними не согласен, но придется послушаться и найти себе другое занятие, потому что спорить со всеми этими большими дядьками и тетками, как он уже много раз горько убеждался за свою долгую жизнь, – занятие совершенно бесперспективное, и выйдет только себе дороже.

Мое новое имя пришло ко мне почти сразу, едва только я задумалась о нем. Конечно же, я – Эрис! Так звали загадочную темнокожую и синеглазую жрицу богини Кибелы из романа Ивана Ефремова «Таис Афинская». Я влюбилась в Эрис с первых же страниц, покоренная ее недоступной и смертельно опасной красотой. Большинство мужчин держались на почтительном расстоянии от этой прекрасной женщины. Ведь, чтобы завладеть жрицей храма Кибелы, нужно было в час свидания разорвать тонкую и необычайно прочную сеть, накинутую на ее нагое тело. И горе рискнувшему пойти на это, если его руки оказывались недостаточно сильными для