Доктрина шока. Расцвет капитализма катастроф - Наоми Кляйн

Доктор взял на вооружение и другие средства для опустошения мозга: сенсорную депривацию и продолжительный сон, комбинацию воздействий, которая, как он уверял, позволяет «уменьшить сопротивление индивида» и делает его гораздо более податливым к внушениям, записанным на пленку[78]. Когда в его распоряжении оказались доллары ЦРУ, Кэмерон использовал эти средства, чтобы перестроить старые конюшни рядом с госпиталем и превратить их в звуконепроницаемые комнаты. Кроме того, он оборудовал в подвале комнату, названную им «палатой изоляции»[79]. Он сделал эту комнату звуконепроницаемой, в ней постоянно звучал белый шум и было выключено электрическое освещение; каждый пациент получал темную повязку на глаза и «резиновые затычки» для ушей, а также картонные трубки на руки от кистей до плеч, «чтобы он не мог прикоснуться к своему телу – и таким образом можно было бы воздействовать на его собственный образ», как писал Кэмерон в статье 1956 года[80]. Испытуемые в эксперименте Хебба не могли выдержать менее серьезных условий сенсорной депривации на протяжении двух суток, в то время как Кэмерон держал своих пациентов в изоляции на протяжении недель, а одному из них пришлось провести в изоляционной палате 35 дней[81].

Кэмерон усугублял сенсорный голод своих пациентов в так называемой комнате сна, где они, накачанные лекарствами, проводили от 20 до 22 часов в сутки; сестры лишь переворачивали больных каждые два часа, чтобы избежать пролежней, и будили их только для еды и посещения туалета[82]. В таком состоянии пациента держали от 15 до 30 дней, хотя, как писал Кэмерон, «некоторые пациенты провели в состоянии непрерывного сна до 65 суток»[83]. От персонала госпиталя требовалось не позволять пациентам разговаривать и не передавать им информацию о том, как долго придется находиться в этой комнате. Чтобы никто не мог вырваться из подобного кошмара, Кэмерон назначил одной группе пациентов малые дозы яда кураре, вызывающего паралич, так что они в буквальном смысле слова превратились в узников, заключенных в темнице своего тела[84].

В статье, написанной в 1960 году, Кэмерон говорит, что есть «два важнейших фактора», которые позволяют нам «управлять образами времени и пространства», другими словами, позволяют осознавать, где мы и кто мы такие. Это: «(а) постоянное поступление сенсорных стимулов и (б) наша память». С помощью электрошока Кэмерон мог разрушить память, а с помощью изоляции – устранить поступление сенсорных импульсов. Он пытался добиться, чтобы пациент полностью потерял представление о времени и пространстве. Заметив, что некоторые пациенты пытаются следить за временем по расписанию приемов пищи, Кэмерон распорядился, чтобы кухня работала беспорядочно, подавала еду в разные часы или предлагала пациентам суп на завтрак или овсянку на обед. «Меняя расписание приема пищи и меню относительно ожидаемого, мы могли лишить пациентов возможности ориентироваться», с удовлетворением замечал Кэмерон. Но несмотря на эти меры и усилия, одна пациентка сохраняла связь с внешним миром, следя за «крайне слабым гулом» самолета, который пролетал над госпиталем ежедневно в девять часов[85].

Человеку, знакомому с показаниями людей, переживших пытки, эта деталь покажется вопиюще красноречивой. Когда бывших заключенных спрашивают, как они могли прожить месяцы и годы в условиях изоляции и грубого обращения, они часто рассказывают, как им помогал колокольный звон церкви, или призыв муллы к молитве, или голоса детей, играющих в соседнем парке. Когда жизнь сужена до четырех стен тюремной камеры, ритм этих звуков извне поддерживает связь с жизнью, он доказывает узнику, что тот остается человеком и по ту сторону пыток существует мир. «Четыре раза я слышала голоса птиц на рассвете – так я поняла, что прошло четыре дня», – рассказывала женщина, перенесшая тяжелые испытания при последнем диктаторском режиме в Уругвае[86]. Безымянная женщина, которая в подвале Института Аллана ловила звук пролетающего самолета сквозь завесу мрака, лекарств и электрошока, была вовсе не пациенткой на попечении доктора; учитывая все обстоятельства этого эксперимента, она была заключенной, которую пытают.

Многое доказывает, что Кэмерон прекрасно отдавал себе отчет в своей деятельности: он воспроизводил ситуацию пыток. Стойкий антикоммунист, он думал, что его работа с пациентами является важным вкладом в сражения на фронтах холодной войны. В интервью для популярного журнала в 1955 году он открыто сравнил своих пациентов с военнопленными на допросах, заметив, что первые, «подобно узникам коммунистов, стараются сопротивляться терапии и что это сопротивление надо сломить»[87]. Год спустя он писал, что задачей «очистки от паттернов» является «настоящее “изнашивание” защит», добавив, что «аналогичное состояние переживает человек при постоянных допросах»[88]. В 1960 году Кэмерон выступал с лекциями о своих исследованиях сенсорной депривации не только перед психиатрами, но и перед военными. Во время выступления на базе военно-воздушных сил в Бруксе (Техас) он и не пытался утверждать, что лечит шизофрению, более того, он признал, что сенсорная депривация «порождает первичные симптомы шизофрении»: галлюцинации, сильную тревогу, ощущение потери контакта с реальностью[89]. В своих записях к этой лекции он упоминает сенсорную депривацию с «перегрузками на входе», обращаясь к своему опыту использования электрошока и бесконечных повторов магнитофонных записей, и это было предзнаменованием скорого появления новых методов допросов[90].

Работу Кэмерона до 1961 года финансировало ЦРУ, и долгое время оставалось неясным, что же правительство США намерено делать с полученными результатами. В конце 70-х и в 80-е годы, когда роль ЦРУ в проведении этих экспериментов была раскрыта на слушаниях в Сенате и вслед за этим пациенты подали иск против Управления, журналисты и конгрессмены склонились к тому, чтобы принять предложенную ЦРУ версию событий, что эти исследования были направлены на изучение техник «промывания мозгов» и защиты от них пленных американских солдат. Внимание прессы преимущественно привлекал сенсационный факт, что правительство финансировало применение наркотиков. Фактически, когда разразился скандал, ЦРУ и Эвена Кэмерона обвиняли в том, что эти эксперименты испортили людям жизнь, в чем не было ни малейшей необходимости: эти исследования не имели никакого практического значения, поскольку все уже знали, что «промывание мозгов» было одним из мифов холодной войны. Со своей стороны ЦРУ активно поддерживало эту версию, предпочитая выставить себя клоунами, увлекшимися научной фантастикой, но не признаваться в том, что они финансировали лабораторию пыток в престижном университете, – и имели на то свои резоны. Когда психологу ЦРУ Джону Гиттингеру, который первым вступил в контакт с Кэмероном, пришлось давать показания на совместном слушании в Сенате, он назвал поддержку Кэмерона «глупейшей ошибкой… ужасающей ошибкой»[91]. Когда перед Сенатом предстал бывший директор проекта MKUltra Сидни Готтлиб и его попросили объяснить, почему он отдал приказ об уничтожении всех документов, касающихся программы стоимостью 25 миллионов долларов, тот ответил, что «проект MKUltra не принес каких-либо ценных для Управления результатов»[92]. Как в разоблачениях 1980-х годов проекта MKUltra, так и в отчетах об официальных расследованиях, публикациях ведущих газет и книгах эти эксперименты описываются как попытки установления «контроля над сознанием» и «промывания мозгов». Слово «пытка» при этом почти не употребляется.

Наука страха

В 1988 году газета New York Times предприняла сенсационное расследование участия США в пытках и политических убийствах в Гондурасе. Флоренсио Кабальеро, следователь печально известного своей жестокостью гондурасского батальона 3-16, рассказал газете, что он вместе с 24 коллегами был послан в Техас на курсы, организованные ЦРУ. «Они учили нас психологическим методам – выявлению страхов и слабостей заключенного. Заставляйте его стоять, не давайте ему спать, держите его голым в одиночке, в камере с крысами и тараканами, давайте ему скверную пищу, кормите его дохлятиной, обливайте холодной водой, меняйте температуру». Но он не упомянул еще об одном способе: электрошоке. Об этом рассказала газете New York Times Инес Мурильо, 24-летняя узница, которую «допрашивали» Кабальеро и его коллеги: ее столько раз пытали электрическим током, что она «страшно кричала и падала от шока. Крики просто вырываются из тебя. Я почувствовала запах дыма и поняла – это горит мое тело, сожженное электрическим током. Они говорили, что будут меня пытать, пока я не сойду с ума. Я им не верила. Но затем они развели мои ноги и приложили провода к гениталиям»[93]. Мурильо также сказала, что в комнате присутствовал кто-то еще: американец, задававший вопросы ее мучителям; они называли его «мистером Майком»[94].