На скалах и долинах Дагестана. Среди врагов - Фёдор Фёдорович Тютчев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На привалах Иван всякий раз брал всю заботу о пленнике на себя; он кормил его остатками незатейливого ужина, отыскивал защищенное от холодного осеннего ветра место и там устраивал логово при помощи старого одеяла и бурки. Затем развязывал ему руки и, сев подле него, долго беседовал. Беседы эти и заботливость, которою окружал его беглый, делали для Спиридова плен не столь тяжелым и унизительным, как если бы Ивана при нем не было.
Чувствуя свою вину в деле пленения Спиридова, Иван как бы хотел несколько искупить ее, облегчая участь пленника.
— Ты, ваше благородие, говорил он, — доверься мне, главным образом забудь и думать утикать от нас, по тому самому, что тебе все равно далеко не уйтить, не нам, так другим, а непременно попадешься, еще хуже будет. Верь моему слову. С нами тебе лучше; теперь пока что я тебя в обиду не дам, а там в Ашильты приедем, Николай-беку доложу, он об тебе позаботится; к тому же, какой там Шамилька ни есть, а сравнить его нельзя с прочим гололобием. Те, что скоты, ничего не понимают, для них все русские одна статья — гяур, да и баста, ну а Шамиль с понятием, и хотя милости от него ждать особливой, конечно, не приходится, но зря ни убивать, ни мучить не будет.
Спиридов не мог не согласиться с справедливостью этого довода и обещал Ивану во все время пути не искать спасения в бегстве. Приглядываясь к окружающим его людям, Петр Андреевич заметил, что атаманом шайки был Азамат, и все, кроме трех русских дезертиров, повиновались исключительно только ему, но сам он, однако, был в явной зависимости от Ивана и беспрекословно подчинялся его авторитету. Трое дезертиров, Филалей, Аким и Сидор, хотя и держали себя самостоятельными, переругивались и подшучивали над Иваном, но за всем тем в их обращении к нему чувствовалось как бы сознание превосходства его над ними. Спиридов как-то между разговором спросил об этом Ивана. Тот добродушно, но в то же время с сознанием своего достоинства ответил: "Я, ваше благородие, у Николай бека вроде как бы адъютантом состою, ближайший человек, вот они мне почтение и оказывают, а что касательно Азаматки, так он хочет к Николай-беку в улус попасть, а без меня этому делу не бывать, чрез то он мне и потрафляет".
Из дальнейших расспросов Спиридов узнал, что от Шамиля к абадчехам и шапсугам, жившим за Кубанью, было снаряжено целое посольство с ученым муллой во главе. Цель его была убедиться на месте в том, насколько успешно идут дела горцев в их борьбе с русскими, и предложить им провозгласить Шамиля своим имамом. В число этого посольства, по распоряжению Николай-бека, были приняты Иван, Филалей и Сидор. Их обязанность заключалась в том, чтобы пробраться в русские крепости и там собрать побольше сведений. Иван и Сидор исполнили это поручение блестяще. Пользуясь тем, что воинских частей, к которым они принадлежали, за Кубанью не было, они оба смело явились один в Николаевское, а другой в Александровское укрепление, в то время еще не вполне оконченное постройкой, и объявили себя бежавшими из плена. Их, разумеется, приняли, окружили заботливостью и оставили в укреплениях до выяснения дальнейшей их судьбы. Болтаясь без дела по укреплениям, они внимательно прислушивались ко всему, что говорили среди солдат, в канцеляриях, у офицеров, и когда, по их мнению, собрали достаточно сведений, оба незаметно и ловко исчезли из укреплений, причем Иван сманил с собой Акима. День бегства и место встречи были условлены ими заранее. Сойдясь снова, они отправились в тот аул, где их поджидал Филалей. Посольства шамилевского там уже не было, оно направилось к шапсугам.
Прожив несколько дней в ауле, дезертиры собрались назад. Вот тут-то к ним и примкнул разбойник Азамат с своей шайкой абадзехов, решивший перей ти к Шамилю. На родине у него разгорелась канлы[2] с одним влиятельным родом, и Иван посоветовал ему уйти в Чечню, в улус Николай-бека, о котором, о его богатстве, удали и успехах в набегах, он нарассказал доверчивому дикарю целые коробы всяких небылиц.
— Вот и путешествуем теперь все вместе, ровно бы на богомолье, — оскалил зубы Иван в заключение своего рассказа.
— Зачем тебе они? — спросил Спиридов. — Мало у Шамиля затеречных разбойников, а ты еще из-за Кубани тащишь?
— А пущай их променаж делают, — рассмеялся тот, беззаботно махнув рукой. — Хоть и грош им це на, а все же с ними безопаснее.
Разговаривая с Иваном, Спиридов заметил какую то особенную нежность этого человека к человеку, называемому им заочно Николай-беком. Говоря о нем, Иван не находил слов, чтобы в достаточной мере на хвалиться своим начальником; но, несмотря на словоохотливость, с которою он рассказывал о нем, Спиридов никак не мог представить себе эту загадочную и в устах Ивана легендарную личность.
По одним рассказам, он представлялся добродушным, человеколюбивым, способным на благородные поступки; по другим — кровожадным, жестоким зверем, нисколько не лучше любого из горцев. Одно являлось несомненным, что это был человек умный, решительный, не боявшийся никаких опасностей и пользовавшийся большим доверием со стороны Шамиля.
— Года полтора тому назад Николай-бек ему жизнь спас. Тогда еще полковник Клюка нас под Могохом разбил. Шамиль со своими наибами за завалами над Койсу стоял, вдруг граната — и прямо в середку, вертится, фыркает, вот-вот разорвет; на что уж гололобые храбрые, а те растерялись, стоят как бараны, выпучили глаза и ждут… Тут бы им всем карачун был, и Шамилю этому самому, коли б не Николай-бек. Он один труса не дал — схватил гранату в руки и шасть ее вниз, за завал, так она там и ахнула, аж брызги засверкали, однако никому ничего, все осколки в сторону пошли. С тех пор Николай-бек у Шамиля еще в большую честь попал, потому имам очень таких людей обожает, которые в опасности голову не теряют.
— Шамиля-то твой Николай-бек спас, а вот нам, русским, тем много вреда принес; может быть, теперь бы никакой войны не было, кабы та граната разорвалась там, где упала, — заметил Спиридов.
— Это уж, разумеется, ничего бы теперь не было, по тому самому, что без Шамиля гололобые ничего не стоят. Так — разбойники и ничего больше, а он их на манер настоящего
