Претерпевшие до конца. Судьбы царских слуг, оставшихся верными долгу и присяге - Юрий Жук

И вот, среди этого обилия всевозможных документальных материалов обнаружилась небольшая рукопись, датированная 18 декабря 1957 года и написанная рукой М. М. Медведева. (В этот день в квартире М. А. Медведева (Кудрина) собрались его старые боевые товарищи по «революционной борьбе на Урале»: бывшие чекисты Григорий Никулин, Исай Родзинский, а также одна из основательниц Социалистического Союза Рабочей Молодёжи Урала, бывшая партийная функционерка Римма Юровская, к тому времени только недавно освободившаяся из сталинских лагерей, отбыв там почти 20-летний срок.) Собравшиеся в гостеприимном доме не без гордости вспоминали минувшие дни, а М. М. Медведев, памятуя важность их рассказов с точки зрения советской историографической науки, записывал за ними всё услышанное.

Таким образом, на свет появился бесценный исторический документ, вобравший в себя краткие воспоминания этих трёх человек. И случилось же такое, что Г. П. Никулин решил поведать присутствующим о том, как он и его дружок Валька Сахаров (кстати, впоследствии расстрелянный своими же товарищами за самоуправство и грабежи) убивали Князя В. А. Долгорукова и Графа И. Л. Татищева.

И хотя текст этого отрывка весьма краток, он, тем не менее, приоткрывает завесу тайны над последними минутами жизни этих замечательных сынов своего Отечества. К тому же из него стало доподлинно известно имя человека, отдавшего приказ на физическое устранение упомянутых лиц, коим оказался И. о. Председателя Екатеринбургской ЧК Николай Александрович Бобылёв

Итак, предоставим слово непосредственно самому убийце:

«Когда в мае 1918 года царя Николая II привезли в Екатеринбург, из его свиты были арестованы гофмейстер Татищев и князь Василий Долгоруков. Вызывает меня с Валькой Сахаровым председатель Екатеринбургской ЧК Николай Бобылёв и говорит нам, улыбаясь (улыбка у него была очень уж симпатичная, и он всегда улыбался): “Берите вы из арестного дома Татищева и Долгорукова и вот вам задание – отвезти их в ссылку. На лошадях довезёте до разъезда и посадите их в поезд”.

Мы стоим и хлопаем глазами, ничего не понимаем: в какую ссылку? А Бобылёв всё улыбается, потом после разговора наклоняется к нам и шепчет: “Вывезите за город и там… обоих!”

Взяли мы извозчиков из ЧК, Валька Сахаров сел в повозку с Татищевым, я – с князем Долгоруковым. Взяли все их чемоданы и говорим: “Повезём вас в ссылку, на разъезде сядете в поезд”. Едем. Тёплая майская ночь, полная луна – довольно светло. Выехали на окраину Екатеринбурга, кругом какие-то лачуги. Телеграфные столбы стоят, почему-то посредине дороги, и случилось тут, что задел кучер оглоблей или гужом за столб, и лошадь распряглась. Валька, едущий передо мной, ускакал, а я кричать ему не решился – ещё разбудишь кого, хотя в ту ночь [хоть] из пушек пали – всё одно, ни одна душа из домов бы не появилась. Стоим посреди дороги. Ни души. Кучер не может понять, что же порвалось в упряжи. Что же делать, думаю я? Говорю князю Долгорукову: “Придется идти пешком. Тут недалеко…” Он охотно соглашается, беру его чемодан, идём…

Дошли до леса. На счастье вижу тропинку, и между деревьями огонёк мерцает: “Вон и разъезд виден”, – говорю Долгорукову. Дорогой он все порывался нести свой чемодан, тут уже я с удовольствием вручил ему ношу и иду за князем. Вошли в лес. Ну, думаю, пора действовать! Отступил на шаг, стреляю ему в затылок и обомлел: никогда я не видел, чтобы так падал расстрелянный человек – свалился как куль с сеном, мгновенно без крика, без стона. Лежит на земле, а я думаю: вот, подойду к нему, а он жив – схватит меня за ноги и пойдёт борьба. Осторожно подошёл к нему и издали беру его руку – она как плеть. Кажется, мёртв. А теперь что с ним делать? Оставить князя на тропинке нельзя, закопать его – нечем! Вышел обратно на дорогу – как раз едет Валька обратно в коляске: увидел меня (я руку поднял) – стрелять хотел.

– Стой, кричу, – не стреляй! Вот у меня дело какое: что делать с князем?

– Да, тебе повезло! Мой Татищев мне всю коляску кровью запачкал. Я его сперва-то не убил, ранил только, так он боролся со мной в коляске, еле прикончил его.

Пошли мы в лес, раздели князя догола – и правильно сделали, когда рассмотрели одежду в городе, оказалось, что всё бельё имеет метки с вензелем – инициалами. Труп бросили в лесу. Но начальник тюрьмы (потом он бежал к белым) как-то вскоре мне говорит: “А помните князя Долгорукова? Его в лесу убитым нашли: это не ваша работа?” Как-то всё-таки узнали об этом». [95]

Точная дата смерти Князя В. А. Долгорукова неизвестна. Однако большинство исследователей, ссылаясь на книгу М. К. Дитерихса (в которой эти сведения почерпнуты из свидетельства И. Толстоухова [96]), считают таковым день 10 июля 1918 года.

Но как в таком случае быть с показаниями А. А. Волкова, сообщившего следователю Н. А. Соколову совершенно другую дату: «25–26 мая по старому стилю»? [97]

Давайте попробуем разобраться.

В опубликованной в 1987 году издательством «Посев» книге «Гибель Царской Семьи» приводится свидетельство бывшего заключённого Тюрьмы № 2 Поручика И. Толстоухова, который и сообщает упомянутую дату (10 июля 1918 года). И, вероятнее всего, что нового стиля. Посему с большой долей вероятности можно предположить, что это либо типографская опечатка, либо ошибка, возникшая в ходе работы над этим изданием, либо описка самого И. Толстоухова. А так как с конца июня – начала июля 1918 года Уральскую Обл. ЧК возглавлял Ф. Н. Лукоянов, а не упоминаемый Г. П. Никулиным Н. А. Бобылёв, можно сделать соответствующий вывод.

Теперь далее.

Называемый А. А. Волковым день 25 мая по старому стилю приходится на 7 июня по новому, а день 26, соответственно, на 8 июля нового стиля. И если рассуждения автора верны, то в таком случае И. Толстоухов узнаёт о смерти Князя В. А. Долгорукова и Графа Татищева не 11 июля, а 11 июня! А это, согласись, читатель, уже ближе к истине. И, значит, смерть обоих вельмож наступила где-то между 7-м и 10-м числами июня 1918 года…

А теперь попробуем прояснить ещё одно, весьма важное, обстоятельство.

Рассказывая об убийстве Князя В. А. Долгорукова, Г. П. Никулин утверждал, что они вместе с В. А. Сахаровым раздели трупы догола. И сделали это, дескать, правильно, поскольку на снятом белье имелись «метки-инициалы» их владельцев. Допустим, что это так. Но куда в таком случае они дели окровавленные одежды? (По крайней мере, Графа И. Л. Татищева, который «всю коляску кровью запачкал»?) Неужели тоже притащили в город? Как видит читатель, в это верится с трудом…

И вот почему.