Женщина в жутких розочках - Надежда Нелидова

Смеётся она очень артистично: хватается за животик, переламывается в стебельковой талии, в восторге барабанит кулачком по коленке, запрокидывает и жмурит кошачье личико. Ах-ха-ха-ха! Такая она, Лидка.

У Лидки к женихам определённые запросы. Чтобы был не бедный: вместе путешествовать по миру. Чтобы с машиной: ездить по стране. Чтобы бездетный: не квохтал бы над детьми и внуками: ути-тюти – слушать противно. Чтобы руки росли, откуда надо: починил бы Лидкину инвалидную бытовую технику. Чтобы не импотент, а как раз сильно наоборот. Чтобы не нудил и не мешал Лидке вести свободный образ жизни. Чтобы по улице под ручку пройтись было не стыдно. Знаете, Лидке нравятся такие… Мускулистые, загорелые, натёртые мускусом, в набедренных повязках…

– В набедренной повязке ты его по посёлку поведёшь?

Как-то очередной жених, наслушавшись Лидкиных теорий о семейной жизни, выскочил от неё среди ночи в исподнем, вращая безумными глазами и вопя: «Да ты ведьма!» – с интонациями Юрия Яковлева из фильма «Иван Васильевич меняет профессию».

Когда приезжает гость, она стелет ему в кухне, а сама как бы в страхе запирается на ключ в горнице, чтобы он не посягнул на её сокровище. Если гость нравится, ставит условие:

– Постель – только через штамп в паспорте. Ну и что, что проверка на совместимость. Ну и что, что не девушка. Я так воспитана.

– Лидка, сейчас равноправие, – уговаривает заглянувшая на огонёк соседка Тая. – Сексопатологи давно доказали, что в постели мужчины отдают энергию, а женщины ею питаются, потому и живут дольше. Женщинам секс даже нужнее, чем мужчинам!

– Тебе хорошо говорить, у тебя муж.

Лидка трепетно относится к чужим мужьям. Она считает, что всех более-менее годящих мужиков ушлое бабьё давно разобрало. Болтаются одни неприкаянные, как это самое в проруби… Сплошь не кондиция: выбраковка, просрочка, залежалый товар с гнильцой. Потому женихов она встречает заранее взвинчено-раздражённо, если не сказать – враждебно.

Сначала соседки спасали от Лидки-саранчи обеды и мужей. А после и вовсе захлопнули перед её носом дверь, от греха подальше. Осталась одна я. Во-первых, муж её на дух не переносит («Опять к тебе эта приходила? Нашла подружку!») Во-вторых, мы с ней по гороскопу ярко выраженные не земные знаки: Лидкин и мой огороды зарастают травой – в отличие от соседских расчерченных прилизанных, расчёсанных грядок.

Артистка Лидка изображает в лицах, как соседки весь день сидят с биноклем у окошка. Если, не приведи Бог, проклюнется чахлая нелегальная травинка, они включают сирену и с тяпкой, лопатой, плоскорезом и прочим грозным огородным орудием несутся ликвидировать вражеского лазутчика. Ликвидируют, зачистят, смахнут пот – и снова на свой пост у окошка – бдеть. А-ха-ха-ха!

Лидка окидывает взглядом остатки пиршества, потягивается грациозной сытенькой кошечкой и отправляется к себе домой. В раковине остаётся груда грязной посуды, поблёскивающая по краям Лидкиным губным перламутром. Кран протекает, вода с нежным умиротворяющим звоном капает из чашки в блюдце, из блюдца в тарелку, из тарелки в миску, из миски в кастрюлю. Как ксилофон: блим-бом-блюм! Напоминает сцену из фильма, любовное объяснение Пьера Безухова и Элен в её аристократическом доме: каскад каменных чаш, мелодично журчащие и капающие фонтаны, музыкальная капель… Если закрыть глаза, вполне можно вообразить себя в японском зимнем саду.

Смех смехом, но я катастрофически не справляюсь с домашними делами. Впору заводить, как на востоке, младшую жену: я – для любви, она – на хозяйстве. Смотрю в окошко на Лидку, пересекающую двор в своём элегантно распахнутом до литого бедра халате… Пожалуй, нет: если попадётся младшая жена такая как Лидка, она завербует моего мужа в свои ряды, они восстанут и очень даже запросто свергнут меня.

Если о ней говорят: «Такая она, эта Лидка», то о Пронькине – «Ох уж, этот Пронькин!» Если Лидка – зелёные глаза и душа нараспашку, то Пронькин – мужик скрытный, зловредный, сильно себе на уме. Про него ходят слухи, что после смерти жены, прежде чем переехать в наш посёлок, он оптом сдал государству всех детей. Их, говорили, у него числом шесть: три раза по два близнеца (такая у его жены была уникальная родильная особенность организма). Всех пристроил соответственно возрасту: двоих в дом малютки, двоих в интернат, двоих в детдом.

Остряки говорили: жена померла, не выдержав яда пронькинского характера. Пронькин белобрыс, не по-деревенски пузат, и когда, пыхтя, переваливается по улице, она ему кажется узкой. На попытку мужиков подтрунить над его женской вальяжной полнотой, тонким голосом кратко ответствовал: «Выведите глистов – тоже пополнеете». От него быстро отстали.

В первое время соседки его жалели. Звали на стряпню с пылу-с жару, на окрошку с первым огурцом, на свежий борщ. На вопрос хозяйки: «Вкусно?» – Пронькин, отодвигая тарелку, буркал что-то вроде: «С голодухи не такое сожрёшь». Может, он думал, что сказал смешное, шутил так неуклюже… Пообедав, шумно полоскал рот чаем или компотом, так что однажды чья-то беременная то ли невестка, то ли сноха, зажимая рот, выскочила из-за стола… Постепенно его приглашать перестали.

Пронькинский огород впритык примыкает к Лидкиному. Первый конфликт между ними произошёл из-за сорняка.

Лидке пришло в голову украсить старую тёткину беседку вьюнком. Неизвестно откуда она взяла семена, но вместо декоративного безобидного вьюна с крупными цветками её беседка плотно заросла дикой берёзкой: самой зловредной, ничем не вытравляемой огородной заразой. У неё корни уходят на два метра в землю, она ковром опутывает-обвивает ботву, глушит всё живое – а попробуй выдернуть – вовсе останешься без урожая. Первым пострадавшим оказался Пронькин, содержащий огород в идеальном порядке (и когда успевал?) Они тогда сильно повздорили через смородиновые кусты.

Пронькин требовал скинуться деньгами на двоих и возвести высокий забор, на что Лидка хихикая отвечала, что пускай сосед возводит за свой счёт хоть китайскую кирпичную стену, да пошире, чтобы Лидке было где загорать на горячих кирпичах.

Дальше – больше. Глядя на домовитых соседок, держащих курочек и завтракающих тёпленькими свежеснесёнными яичками, Лидка тоже завела четырёх кур и петуха. Для чего петуха? А потому что Лидка на зоне спала и во сне слышала звонкое горластое кукареканье на заре. И потом, петушок курочек топтать будет – курочки почувствуют, что не бесхозные какие-нибудь. Им тоже нужна женская радость.

Куры быстро подохли от неведомой болезни, а петух выжил. Огненным взором косился на прохожих, с достоинством выступал жёлтыми кожаными сапожками в ограде и истово горланил, воплощая в явь Лидкины сны. Начинал в два часа ночи (по дальневосточному времени – утро), где Лидка мотала срок. Потом, покемарив на насесте часок, – по сибирскому времени. Потом по уральскому – то есть грамотно шпарил по всем часовым поясам.

Лидке что: она перевернётся с боку на бок, почмокает губами – и дальше сладко дрыхнет до одиннадцати. А Пронькину к семи на работу. Через те же смородиновые кусты он пообещал свернуть голову сладкоголосой птице. На что Лидка, ничуть не испугавшись, пообещала Пронькину самому отвинтить башку, нос, уши и ещё одну самую главную мужскую деталь. Хотя не похоже, чтобы у Пронькина она в наличии имелась. А-ха-ха-ха!

Сутяжник и склочник, Пронькин поступил не по-мужицки, не по-соседски, да вообще не по-человечески: подал на Лидку в суд за вьюнок и за петуха. Это для посёлка было в диковинку.

Суд он с треском проиграл. Судья сказала, что забор – дело сугубо добровольное, соседское, и, по административному кодексу, это гражданину Пронькину надо брать у Лидки милостивое согласие на его возведение. Насчёт петуха Лидке сделали внушение, но при этом заметили, что птица, она и есть птица: не может соблюдать закон о тишине с одиннадцати до шести. Пронькину же и пришлось оплачивать судебные издержки и даже Лидкиного адвоката, которому Лидка всё заседание бессовестно строила глазки.

Впрочем, скоро сработал эффект бумеранга и Лидка сама оказалась в пронькинской шкуре. У его старенького безгаражного фордика отказала сигнализация. Скупой Пронькин, вместо того, чтобы купить новую, на ночь приспособил прислонять к машине огромный гибкий лист цинка. Снять его без ужасающего, стонущего скрежета и грохота на пол-улицы не получилось бы даже у самого опытного угонщика… Хотя, господи, откуда в посёлке взяться угонщику, да ещё такой рухляди?!

Теперь Лидка, лохматая, в накинутом на модельные плечи арбузном халате, каждое утро, чертыхаясь, выскакивала на тёмное влажное от росы крылечко – но лишь глотала пыль за хвостом удаляющегося наглого фордика.

Однажды Лидка в очередной раз выбежала на шум и тарарам жестяной «сигнализации» – ура: фордик ещё стоял за воротами. В три кошачьих прыжка преодолела расстояние до ограды, сгоряча ворвалась в пронькинский дом. Хозяина нигде не было видно. Лидка шагнула в горницу – и остолбенела.