Женщина из морга - Виктория Балашова

Недавно к спокойному времяпрепровождению в отдельном кабинете прибавилось новое развлечение, подоспевшее, надо сказать, вовремя. Олег уже начал уставать от однообразных вечеров, проводимых в одиночестве, и подумывал о том, чем еще заняться на досуге. Его пригласили в клуб внутри клуба. В первую очередь прельстила просто сумасшедшая плата за членство. Опыт подсказывал: туда стоило походить, посмотреть, что за эксклюзив предлагается его вниманию.

Поначалу Олег юмора не понял: сидят здоровые мужики и обсуждают своих собственных жен. По очереди. Очередность устанавливает невидимый организатор вечеринок. Дни, по которым происходили встречи в клубе внутри клуба, тоже назначались вне всякого порядка и системы. Просто рассылались сообщения о том, что сегодня встречаемся, и всё. Тому, кто должен был выступать, делали об этом в сообщении специальную пометку. Сегодня говорить должен был Олег. Его уже не смущало то, что он собирался выложить перед достопочтимым собранием. Оля умная, и это плохо. Была бы дура, тоже ничего хорошего бы не было. Такая вот гамлетовская проблема. Она унижает его своим умом, знанием иностранных языков, а теперь еще и успехами в рисовании.

В клуб Олег входил полностью подготовленным к исповеди. Его ждали сочувствующие товарищи по несчастью: выберешь ли ты умную или дуру, блондинку или брюнетку, красотку или страшненькую – все равно раскаешься…

К вечеру домой Оля вернулась расстроенная: ее преподаватель-художник уезжал в Италию оформлять дом очередному богатею. Художник дал Оле телефон своего друга, который мог продолжать ее обучение. Но Оле менять преподавателя не хотелось. Она вошла в темный холл, положила большую холщовую сумку на диванчик и, вздохнув, села рядышком.

– Оля, что вы тут сидите в темноте? – Нина Григорьевна материализовалась в дверном проеме и щелкнула выключателем.

– Спасибо, – Оле захотелось стукнуть «домоправительницу» чем-нибудь тяжелым.

– Вот «Рублевку» принесли. Хотите посмотреть? – Нина Григорьевна протянула Оле местную газету с объявлениями.

– Спасибо, – опять повторила Оля, послушно протянув руку за ненужным куском макулатуры.

На первой же странице красивым шрифтом было выведено: «Кулинарные курсы». «О! – подумала Оля. – Будут учить этих местных дамочек яичницу жарить. Уж если учиться, то готовить что-нибудь эдакое. Красивое. Изысканное». Оля скользнула глазами по объявлению. «Если вы хотите поразить мужа чем-то невероятным – научим и этому! Фуа-гра, ризотто, торт Эстерхази – вам будет подвластно все!» Оля сунула ноги в тапки и решительно протопала мимо Нины Григорьевны, которая по-прежнему стояла в холле. «Пойду учиться готовить! Вот так!» – Оле захотелось показать домоправительнице язык, но она сдержалась.

Нина Григорьевна с удивлением проследила взглядом за Олей, скакавшей через две ступеньки к себе наверх…

Часть 2

Москва, осень, 2019

У Лёни наследственность была хоть куда: в свое время оба его родителя дружно закончили институт международных отношений. Позже папу пару раз посылали служить за границу в не очень развитые африканские страны. Потом вследствие каких-то закулисных игр посылать перестали, но и на Родине он устроился неплохо. И даже во время кризиса сидел консультантом в представительстве крупной американской фирмы, получая за свою работу щедрую зарплату и бонусы по окончании года. Мама сначала ездила с папой в Африку, параллельно воспитывая маленького Лёню. Затем мама закончила бухгалтерские курсы, устроившись на работу по папиной протекции к знакомым еще по Африке бывшим дипломатам. Дипломаты покупали все в тех же африканских странах драгоценные камни и перепродавали их в Москве ювелирам. В последние годы мама, устав считать чужие деньги, стала коучером. Толком понять, что это за профессия такая, Лёня не мог, да и, наверное, не хотел. В общих чертах он знал, что мама ездит по разным фирмам, большим и маленьким, и учит сотрудников уму-разуму.

Темы маминых семинаров были разнообразны: как наладить отношения в коллективе, как избегать конфликтов на рабочем месте, как правильно угодить шефу, как избежать сексуальных домогательств на рабочем месте, как правильно вести переговоры, как женщине сексуально одеваться, но так, чтобы избежать сексуальных домогательств, как организовать мероприятия «Тим билдинг активити», как отмечать праздники на рабочем месте, и так далее, и тому подобное. Мамин список занимал несколько страниц, подшитых в тоненькую папочку и бесплатно размноженных у себя на работе папой. Мамина деятельность пользовалась безумным спросом – график ее семинаров был расписан на несколько месяцев вперед, и никакой экономический кризис не мог остановить менеджеров в их порыве поднатореть в различных психологических тактиках и приемах.

В кого Лёня уродился альтруистом, оставалось загадкой для всей семьи. Конечно, можно было бы покопаться в предыдущих поколениях, но копайся не копайся, а ни милиционеров, ни сыщиков, ни полицейских, ни сотрудников госбезопасности среди Лёниных предков не найдешь. Мама грешила на папиной двоюродной сестры дедушку, который, вроде, по слухам работал у царя на тайной и очень секретной службе.

– Нет, нет, – мама решительно мотала головой, – я знаю, что говорю! В органы ты попал случайно. А подобные случайности нужно устранять. Нужно уметь поменять все в своей жизни. Раз, и поменять. Нельзя стоять на месте.

– Мама, ты не на своем тренинге, – пытался остановить мамин запал Лёня, – угомонись. Меня все устраивает.

– Устраивает! – ухмылялся папа. – Ты же дальше собственного носа в жизни ничего не видел. Даже за границей не был!

– Лёнечка был, – возражала мама.

– Был! Он был в младенчестве в Африке! Благодаря мне, между прочим, – папа тыкал себе в грудь указательным пальцем, – сие не его заслуга. Да и назвать это заграницей можно с большой натяжкой.

Милиционером Лёня хотел быть с детства. Но в определенном возрасте родители обычно не обращают серьезного внимания на желания детей стать космонавтами, пожарными, милиционерами или, положим, дворниками. Так и Лёнины родители смотрели на его мечты сквозь пальцы. Тем более, что рос он мальчиком пухленьким, неспортивным, домашним таким ребенком. Когда Лёне стукнуло лет шестнадцать, милицию переименовали в полицию, а родители поняли, что попахивает серьезной разборкой. Лёня продолжал стремиться в милиционеры, а точнее, в полицейские. Он собирал документы в полицейскую школу, качал мышцы и учил необходимые для поступления предметы.

Дело кончилось тем, что родители подняли на ноги всех знакомых и родственников, и после окончания специального полицейского учебного заведения Лёня попал… в оркестр.

– Недаром я заставляла Лёнечку ходить в музыкальную школу, – радовалась мама. – Пригодилось!

Лёня о происках родителей не догадывался. Он покорно пошел в полицейский оркестр и несколько лет играл в нем на флейте. Беда подкралась незаметно – финансирование оркестра решено было прекратить по причине полной нерентабельности. Всех служивших в нем полицейских раскидали по московским отделениям, определив на самые простые участки работы. Лёня такому раскладу только обрадовался, наивно полагая, что наконец-то сможет начать активно ловить преступников и распутывать сложные уголовные дела.

В свободное время Лёня любил вырезать оригами. Когда-то на презентации японской фирмы ему подарили шикарную книжку про этот вид искусства страны восходящего солнца. Лёня увлекся, купил самоучитель и в итоге стал дарить всем на праздники свои произведения. А по утрам в субботу он умудрялся даже вести кружок оригами в клубе детского творчества. Иногда, когда дежурства мешали проведению занятия, пожилая женщина, занимавшая при кружках никому не понятную должность инструктора, обзванивала ребят и отменяла оригами.

– Лёнечка, – говорила мама, – пошел бы ты, например, в частное сыскное агентство. С твоими-то способностями!

– Во-первых, меня не очень туда зовут, – терпеливо объяснял Лёня маме, – во-вторых, надо и в государственных органах кому-то работать.

– Скоро в государственных органах останется один человек – это ты, – ехидно встревал в разговор папа, – может, и хорошо, мать, что он не женится и детей не рожает. Наследственность плохая. Ребеночек тоже может потом захотеть работать в этой сфере.

– Не говори так, – печально качала головой мама. – У Лёни отличная наследственность, а вот ведь понесло невесть куда, – мама разводила руками и уходила из комнаты на кухню, чтобы не слышать ответные реплики сына.

В свои тридцать восемь Лёня действительно по-прежнему оставался холостяком. Он жил в комнате при коммунальной квартире, доставшейся ему от бабушки, которая вследствие преклонного возраста, а также вредности соседей переехала к Лёниным родителям. Лёня по умолчанию переехал на место бабушки. Соседи поутихли.