Любовь на уме (ЛП) - Али Хейзелвуд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты в восторге? — спрашиваю я Росио, когда забираю ее.
Она мрачно смотрит на меня и говорит: — Во Франции гильотину использовали еще в 1977 году. — Я воспринимаю это как приглашение заткнуться, что и делаю, улыбаясь как идиотка. Я все еще улыбаюсь, когда мы фотографируемся на удостоверения NASA и когда позже встречаемся с Гаем для официальной экскурсии. Эта улыбка подпитывается позитивной энергией и надеждой. Улыбка, которая говорит: «Я собираюсь запустить этот проект», «Смотрите, как я стимулирую ваш мозг» и «Я собираюсь сделать нейронауку своей.
Улыбка, которая исчезает, когда Гай проносит свой жетон, чтобы разблокировать еще одну пустую комнату.
— А вот здесь будет находиться устройство транскраниальной магнитной стимуляции, — говорит он — просто еще одна вариация одного и того же предложения, которое я слышала снова и снова. И снова. И снова.
— Здесь будет находиться лаборатория электроэнцефалографии.
— Здесь вы будете проводить прием участников, когда Совет по рецензированию одобрит проект.
— Здесь будет комната для тестирования, о которой вы просили.
Множество комнат, которые будут, но еще не построены. Несмотря на то, что в сообщениях между NASA и NIH говорилось, что все необходимое для проведения исследования будет здесь, когда я начну работу.
Я стараюсь продолжать улыбаться. Надеюсь, это просто задержка. Кроме того, когда доктор Кюри получила Нобелевскую премию в 1903 году, у нее даже не было нормальной лаборатории, и все свои исследования она проводила в переоборудованном сарае. Наука, говорю я себе своим внутренним голосом Джеффа Голдблюма, находит выход.
Затем Гай открывает последнюю комнату и говорит: — А вот кабинет, который вы будете делить. Ваш компьютер скоро привезут. — В этот момент моя улыбка превращается в хмурый взгляд.
Это хороший офис. Большой и светлый, с освежающими не проржавевшими насквозь столами и стульями, обеспечивающими необходимую поддержку поясницы. И все же.
Во-первых, он максимально удален от инженерных лабораторий. Я не шучу: если кто-нибудь возьмет транспортир и решит задачу для x (то есть точки, которая находится дальше всего от офиса Леви), он обнаружит, что x = мой стол. Вот вам и междисциплинарные рабочие места и совместная планировка. Но это почти второстепенно, потому что…
— Вы сказали компьютер? В единственном числе? — Росио выглядит в ужасе. — Как… один?
Парень кивает. — Тот, который вы включили в свой список.
— Нам нужно около десяти компьютеров для обработки данных, которыми мы занимаемся, — указывает она. — Мы говорим о многомерной статистике. Независимый компонентный анализ. Многомерное шкалирование и рекурсивное разбиение. Шесть сигм…
— Так вам нужно больше?
— Как минимум, купите нам абакус.
Парень моргает, сбитый с толку. — …Что?
— Мы включили в наш список пять компьютеров, — вмешалась я, бросив боковой взгляд на Росио. — Нам понадобятся все из них.
— Хорошо. — Он кивает, доставая свой телефон. — Я запишу, что нужно сказать Леви. Мы направляемся на встречу с ним прямо сейчас. Следуйте за мной.
Мое сердцебиение ускоряется — возможно, потому, что когда я в последний раз видела его, мой мозг решил, что он несет меня в стиле «Офицер и джентльмен», а предыдущая встреча произошла после года его отношения ко мне как к налоговому аудитору. Я нервно поигрываю бабушкиным кольцом и гадаю, какая катастрофа галактического масштаба ожидает меня на следующей встрече, когда что-то бросается мне в глаза сквозь стеклянную стену.
Парень замечает. — Хотите взглянуть на прототип шлема? — спрашивает он.
Мои глаза расширяются. — Это то, что там внутри?
Он кивает и улыбается. — Пока только оболочка, но я могу показать вам.
— Это было бы потрясающе, — задыхаюсь я. Смущает, как у меня перехватывает дыхание, когда я взволнована. Мне нужно довести до конца свои планы «от-Дивана-до-5км».
Лаборатория намного больше, чем я ожидала — десятки скамеек, машины, которых я никогда раньше не видела, прижатые к стене, и несколько исследователей на разных постах. Я чувствую вспышку негодования — почему лаборатория Леви, в отличие от моей, полностью укомплектована? Но она утихает, как только я вижу его.
Это.
BLINK — сложный, деликатный, с высокими ставками проект, но его миссия достаточно проста: использовать то, что известно о магнитной стимуляции мозга (мой опыт), для разработки специальных шлемов (опыт Леви), которые уменьшат «моргания внимания» астронавтов — те небольшие провалы в осознании, которые неизбежны, когда происходит много вещей одновременно. Это кульминация десятилетий накопления знаний, когда инженеры совершенствовали технологию беспроводной стимуляции, с одной стороны, а неврологи составляли карту мозга — с другой. И вот мы здесь.
Нейронаука и инженерия, сидящие на очень дорогом дереве под названием BLINK.
Трудно передать, насколько это революционно — два отдельных кусочка абстрактных исследований, преодолевающих разрыв между академической средой и реальным миром. Для любого ученого такая перспектива была бы захватывающей. Для меня, после того, как моя карьера в последние пару лет была в легком дерьме, это мечта, ставшая реальностью.
Тем более сейчас, когда я стою перед осязаемым доказательством существования этой мечты.
— Это…?
— Да.
Росио пробормотала «Вау», и в кои-то веки она не выглядит как угрюмый лавкрафтианский подросток. Я бы поддразнила ее за это, но не могу сосредоточиться ни на чем, кроме прототипа шлема. Парень что-то говорит о дизайне и стадии разработки, но я отключаюсь и подхожу ближе. Я знала, что он будет сделан из комбинации кевлара и углеродного волокна, что визор будет обладать тепловыми и отслеживающими глаза возможностями, что конструкция будет оптимизирована для размещения новых функций. Но чего я не знала, так это того, как потрясающе он будет выглядеть. Захватывающая дух часть оборудования, предназначенная для размещения программного обеспечения, для создания которого я была нанята.
Это красиво. Это изящно. Это…
Неправильно.