Марион Фай - Энтони Троллоп
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все это, однако, ничего не значило в сравнении с тем, что произошло в Парадиз-Роу при случае, о котором теперь пойдет речь.
— Тетушка Джемима, — воскликнула Клара Демиджон, выглядывая в окошко, — этот молодой человек опять приехал в № 11, верхом, а сзади грум.
— Грум! — воскликнула мистрисс Демиджон, быстро вскакивая с места, несмотря на свои ревматизмы, и подбегая к окну.
— Смотрите сами… в высоких сапогах и рейтузах.
— Это должен быть другой, — сказала мистрисс Демиджон, после паузы, во время которой она пристально смотрела на пустое седло на спине лошади, которую грум медленно проваживал взад и вперед по улице.
— Это тот самый, что приходил с молодым Роденом в ту субботу, — сказала Клара, — только он сегодня не пешком, и красивее чем когда-либо.
— И лошадей, и грума можно нанять, — сказала мистрисс Демиджон, — но он никогда бы не дотянул до конца месяца, если б так кутил.
— Это не наемные, — сказала Клара.
— Почему ты знаешь?
— По цвету сапог грума, по тому, как он дотронулся до шляпы, потому что перчатки у него чистые. Да, этот господин совсем не почтамтский клерк, тетушка Джемима.
— Неужели он ухаживает за вдовой, — сказала мистрисс Демиджон. После этого Клара выбежала из комнаты, оставив тетку пригвожденной у окна. Такого зрелища, какое представляли этот грум и эти две лошади, двигавшиеся взад и вперед по улице, никогда прежде не видывали в Парадиз-Роу. Клара надела шляпу и полетела через улицу к мистрисс Дуффер, которая жила в № 16, через дом от мистрисс Роден. Но она опоздала, новость уже не была новостью.
— Я знала, что он не почтамтский клерк, — сказала мистрисс Дуффер, которая видела как лорд Гэмпстед ехал по улице, — но кто он, что он, откуда, и понять не могу. Но никогда больше, если придется говорит с вашей тетушкой, я не поступлюсь моим мнением. Она, вероятно, продолжает утверждать, что он почтамтский клерк.
— Она думает, что он мог нанять и лошадей, и грума.
— Господи, нанять! Да видали ли вы когда-нибудь, чтоб человек так красиво сошел с лошади? Что касается до найма, то это вздор. Он каждый Божий день сходил с этой лошади.
И так, Парадиз-Роу был поражен этим последним появлением приятеля Джорджа Родена.
Эта поездка в Галловей верхом была оригинальной выдумкой. Никто другой не затеял бы ее, ни лорд, ни клерк, ни на наемной лошади, ни на своей. Июльское солнце сильно припекало, все дороги из Гендон-Голла преимущественно состояли из мощеных улиц. Но лорд Гэмпстед всегда поступал не так, как другие. Было слишком далеко идти пешком под лучами полуденного солнца, а потому он поехал верхом. У мистрисс Роден не найдется слуги, который мог бы подержать его лошадь, а потому он привез одного из своих. Он не понимал, почему человек верхом скорей должен привлечь на себя внимание в Галловее, чем в Гайд-Парке. Если б он мог угадать, какой аффект он сам и его лошадь произведут в Парадиз-Роу, он приехал бы иным способом.
Мистрисс Роден сначала приняла его с значительным смущением, которое он, вероятно, заметил, хотя в разговорах с нею этого не обнаружил.
— Очень жарко, — сказал он, — слишком жарко для поездки верхом; я убедился в этом, как только выехал. Вероятно, Джордж теперь отказался от пешего хождения.
— Он, кажется, продолжает возвращаться домой пешком.
— Да, если б он заявил намерение это делать, он стал бы это делать хотя бы с ним каждый день был солнечный удар.
— Надеюсь, что он не так упрям, милорд.
— Самый упрямый человек, какого я когда-либо встречал! Хоть бы мир грозил разрушиться, он скорее допустил бы это чем согласился бы изменить свое намерение. Это хорошо, конечно, когда человек держится своего намерения, но он может и пересолить в этом.
— А он, за последнее время, чем-нибудь особенно выразил свое упрямство?
— Нет, ничем особенно. Я не видал его в течение последней недели. Мне бы хотелось, чтоб он как-нибудь на днях приехал ко мне обедать в Гендон. Я там совершенно один. — Из этого мистрисс Роден узнала, что лорд Гэмпстед вовсе не намерен ссориться с ее сыном, а также, что леди Франсес уже более не живет в Гендоне.
— Я могу доставить его домой, — продолжал молодой лорд, — если он так устроится, чтобы приехать в один конец по железной дороге или в омнибусе.
— Я передам ему ваше поручение, милорд.
— Скажите ему, что я уезжаю 21-го. Яхта моя в Каусе, и я туда отправлюсь в этот день, утром. Не знаю, сколько времени я пробуду в отсутствии, вероятно, месяц. Вивиан будет со мной и мы намерены наслаждаться жизнью у берегов Норвегии и Исландии, пока он, как истый идиот, будет стрелять глухарей. Мне хотелось бы повидаться с Джорджем перед отъездом. Я сказал, что совсем один, но Вивиан будет у меня. Джордж прежде с ним встречался, а так как они тогда не перерезали друг другу горла, то, вероятно, и теперь этого не сделают.
— Я все это передам ему, — сказала мистрисс Роден.
Произошла минутная пауза, после которой лорд Гэмпстед продолжал другим голосом:
— Говорил он вам что-нибудь после возвращения из Гендона, — насчет моих?
— Кое-что он мне сказал.
— Я был в этом уверен. Я бы не спросил, если б не был совершенно уверен. Я знаю, что он не скроет от вас ничего в этом роде. Ну-с?
— Что ж мне сказать, лорд Гэмпстед?
— Что он вам сказал, мистрисс Роден?
— Он говорил мне о вашей сестре.
— Но, что он сказал?
— Что любит ее.
— И что она его любит?
— Что он на это надеется.
— Он, я уверен, сказал больше этого. Они дали друг другу слово.
— Кажется.
— Что вы об этом думаете, мистрисс Роден?
— Что я могу об этом думать, лорд Гэмпстед. Я почти не смею и думать об этом, вообще.
— Благоразумно ли это?
— Мне кажется, так, где замешана любовь, редко справляются с благоразумием.
— Но людям приходится с ним справляться. Я почти не знаю, что и думать об этом. По-моему, оно неблагоразумно. А между тем, нет на свете человека, которого бы я так уважал как вашего сына.
— Вы очень добры, милорд.
— Доброта тут не при чем, — как не при чем она в его симпатии ко мне. Но я могу сходиться с кем вздумаю, не причиняя вреда другим. Леди Кинсбёри считает меня идиотом, потому что я не живу исключительно в обществе графов и графинь; но отказываясь следовать ее советам, я не особенно ее оскорбляю. Она может с улыбкой толковать с приятельницами обо мне и моих увлечениях. Ее не будет терзать сознание позора. Также и отец мой. Ему кажется, что я plus royaliste que le roi;[3] le roi — это он; но в этой мысли для него не заключается никакой горечи. Эти элегантные молодые люди, мои братья, самые милые ребятишки на свете, пяти, шести и семи лет, будут иметь возможность ласково подсмеиваться над старшим братом, когда подрастут, чего не преминуть делать в обществе других ваших праздных молодых франтов. Им даже не будет досадно, что брат их и Джордж Роден неразлучны. Может быть, они сами почерпнут какую-нибудь ношу из знакомства с ним, стряхнут с себя несколько крупиц глупости, свойственной их общественному положению. Рассматривая вопрос со всех сторон, в этом отношении, я не только испытываю удовлетворение, но некоторую гордость. Я поступаю так, как имею право поступить. Вводя в свою семью противоречащее влияние, я вводил бы влияние доброе и полезное. Понимаете ли вы меня, мистрисс Роден?
— Мне кажется — очень ясно. Я была бы не умна, если б не понимала.
— Но вопрос изменяется, когда дело идет о сестре человека. Я думаю о счастии других.
— Она, вероятно, будет думать о собственном.
— Не исключительно, надеюсь.
— Нет; в этом я уверена. Но девушка, когда она любит…
— Да, все это справедливо. Но девушка в условиях Франсес обязана не… не жертвовать теми, с кем связали ее слава и фортуна. С вами я могу говорить откровенно, мистрисс Роден, так как вам известны мои личные взгляды на многое.
— У Джорджа нет сестры, нет никакой молодой родственницы; но если бы она существовала и вы полюбили ее, неужели вы бы на ней не женились, чтоб не пожертвовать вашими… связями?
— Слово это оскорбило вас?
— Нисколько. Оно совершенно подходящее. Я понимаю, о какой жертве вы говорите. Чувства леди Кинсбёри были бы принесены в жертву, если б ее дочь, даже ее падчерица стала женой моего сына. Она полагает, что происхождение ее дочери выше происхождения моего сына.
— Слово «происхождение» имеет столько различных значений.
— Все слова ваши я приму так, как вы этого желаете, лорд Гэмпстед, и не оскорблюсь. Мой сын, в его настоящих условиях, не партия для вашей сестры. И лорд, и леди Кинсбёри сочли бы, что тут была… жертва. Легко может быть, что маленькие лорды со временем не говорили бы в клубе о своем зяте, почтамтском клерке, как говорили бы о каком-нибудь графе или герцоге, с которым могли бы породниться. Оставим это в стороне, признаем, что жертва была бы. Но она будет и в том случае, если б вы женились на девушке не из вашего круга. Жертва была бы даже больше, так как она простиралась бы на какого-нибудь будущего маркиза Кинсбёри. Показали ли бы вы такое самопожертвование, какого требуете от сестры?