Еще не пришли динозавры - Виталий Георгиевич Очев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Несколько месяцев этот древний мир был ярко освещен солнцем. Тогда пересыхали мелкие речки и мелкие озера. Не только земноводные, но и пресмыкающиеся, на которых губительно действует перегревание, прятались в местах потенистее и повлажнее. Лишь по ночам, когда наступала прохлада, они иногда выходили на открытые пространства.
Затем наступал сезон дождей. Затягивалось сплошными тучами небо. Много дней подряд низвергались на заросшую низину потоки дождя. Выходили из берегов реки. С окончанием сезона дождей еще долго бежали на юг в сторону моря бурные потоки. Они несли с собой массу песка и ила, вырванные с корнями растения и несметное количество погибших при наводнениях животных. Постепенно понижался уровень воды, слабела сила потоков. Некоторые трупы животных заносились в старицы и пойменные озера, застревали на отмелях возле них и покрывались илом. Их скелеты захоронились здесь на многие миллионы лет.
Некоторые из таких ловушек сплавлявшихся водой трупов действовали не один год и накапливали массу остатков животных. Вот откуда в обнажающихся в склоне балки Маячной красных глинах — осадках10 древнего озера, существовавшего 200 миллионов лет назад, оказались скелеты протерозухий.
Кзыл-сай
Скелеты рассыпнянских протерозухий находятся сейчас в Палеонтологическом музее Российской Академии наук в Москве. Они исследовались многими учеными — и отечественными и зарубежными. Как мы упоминали, эти остатки принадлежат гаряинии — родичу эритрозуха, который найден в Южной Африке. Эти животные заселяли, таким образом, огромные пространства земли. Один скелет рассыпнянского зверя смонтирован и стоит в музее на постаменте. Но череп его составлен из нескольких кусков и очень неполон. К сожалению, кроме тех находок, которые были взяты по частям в тяжелых зимних условиях и сильно повреждены, более не удалось встретить их черепа. Теперь я часто думаю,что надо было все же как-то попытаться сохранить эту ценную часть скелета. Но трудно было все верно оценить и предвидеть в той очень сложной обстановке, в которой мы проводили наши первые раскопки. А через два года мне посчастливилось найти еще одно и пока последнее в нашей стране местонахождение с достаточно полными остатками гаряинии, среди которых оказался и великолепный череп.
Гаряиния нападает на крупную проящерицу. Рисунок В. Д. Колганова
В 1955 году я окончил геологический факультет. Следующим летом мне предстояло впервые провести самостоятельные поиски и раскопки ископаемых костей. Для нашего университета это было дело новое, и оставалось неясным, можно ли рассчитывать на успех.
Поэтому в свою первую самостоятельную экспедицию мне пришлось поехать одному.
Я выбрал для обследования большие обнажения красноцветных песчаников и глин километрах в 70 на юго-восток от Оренбурга, где год назад мы вместе с В. А. Гаряиновым нашли несколько обломков костей. Эти обнажения редко посещались геологам и были мало изучены. Они находились в склонах долины реки Кзыл-оба и во впадавших в нее оврагах. Когда я попал сюда в первый раз вместе с В. А. Гаряиновым, была уже поздняя осень. Мы замерзали в палатках. По утрам все вокруг было белесоватым от инея. Речка представляла собой маленький ручеек, местами прерывавшийся и лишь кое-где разливавшийся в плесы. За ночь они покрывались тонкой коркой льда. Резко изменился вид степи.
Осенний лес обычно поражает богатством своих красок. Это ощущаешь всякий раз, когда вступаешь в залесенную пойму Урала. Дубки стоят светло-желтые, золотящиеся под лучами холодного осеннего солнца. Сухостой издали кажется фиолетовым. Багрятся склоны лесных балок от осенних листьев ежевики. Осенняя степь совсем противоположна лесу. Даже при солнечной погоде она выглядит совсем блеклой. Поникают серо-желтые пучки типчака. Как скелеты, торчат среди них сухие остовы увядших цикориев. Кое где виднеются лишь белые цветы ромашки да сухая серая кашка. Желтеют листьями редкие кустарники, и только ярко-красные ягоды шиповника оживляют картину. Теперь, в начале лета, зауральские степи встретили меня иначе. Вокруг расстилались поля еще зеленых хлебов. На крутых склонах и в оврагах свежие травы и пестрые цветы наполняли воздух сладковатым медовым запахом. Майское солнце не успело иссушить степь, и она была овеяна свежестью. Я поселился в деревне Александровка поближе к правлению колхоза. До верховья Кзыл-обы и впадавшего в нее разветвленного оврага Кзыл-сая отсюда было километра три-четыре. Мои тогда еще молодые ноги не замечали этого расстояния.
День за днем обходил я все овражки и изгибы долины реки, в стенках которых ярко пестрели на солнце наклонно залегавшие слои красных песчаников, конгломератов и глин — свидетелей далекой эпохи Великих Рек. Особенно интересны были многочисленные развилки Кзыл-сая. Здесь прошлой осенью я нашел маленькую челюсть протерозухии и поэтому вновь надеялся на успех. Сейчас кости в этом овраге попадались мне чаще, чем в других местах, но это были небольшие обломки. От этой моей первой самостоятельной поездки зависело многое: не найти хорошего материала — значило расстаться с надеждой заниматься изучением ископаемых позвоночных. Мне не хотелось мириться с мыслью о неудаче. Мечтая, я много раз представлял себе, как неожиданно нахожу скелет и устраиваю на радостях вокруг него отчаянную пляску дикаря. Но в жизни все происходит иначе.
Находка пришла, когда я ее менее всего ожидал. Уже сильно утомленный ходьбой и полуденной жарой, собираясь прервать работу для отдыха, я заглянул напоследок в короткий и глубоко врезанный отвержек Кзыл-сая. По бокам тянулись высокие крутые стенки косослоистого песчаника, накопившегося в русле реки двести миллионов лет назад. Отвержек сузился. Я с трудом пробирался по глубоким промоинам на его дне, иногда погружаясь в них по плечи. Вдруг у самых ног в стенке оврага я увидел торчащий из тонкого прослоя глины хребет животного. Это был ряд тянущихся друг за другом окаменевших позвонков. Измученный трудным маршрутом, я, не испытывая никаких эмоций, лишь спокойно констатировал про себя: «скелет». Только проснувшись среди ночи, я вновь с волнением мысленно пережил все случившееся.
Начались тяжелые дни раскопок, особенно тяжелые потому, что приходилось трудиться одному. Для найма рабочих тогда не было средств. Каждое утро еще до восхода солнца я отправлялся в свой овраг и до наступления полуденной жары, когда копать становилось невозможно, делал киркой и лопатой вскрышу. Ходить в маршруты гораздо легче, чем трудиться на раскопках. Не раз в эти дни я повторял себе, что думать и мечтать о трудностях гораздо проще, чем их переносить.
Видневшаяся
