Владимир Ленин. Выбор пути: Биография. - Владлен Логинов

Могут ли социал-демократы оказать влияние на ход этого развития? Конечно, могут. Ульянов убежден, что организация, объединяющая крупнейшие пролетарские центры России, организация, пользующаяся среди рабочих таким же авторитетом, как питерский «Союз борьбы», — «подобная организация была бы крупнейшим политическим фактором в современной России, — фактором, с которым правительство не могло бы не считаться во всей своей внутренней и внешней политике…»25.

И первое, что необходимо для создания такой организации, — программа. В тюрьме Владимир Ильич написал «Проект и объяснение программы социал-демократической партии». В ссылке, продолжая эту работу, он пишет «Задачи русских социал-демократов» (1897).

Работая над программными документами российской социал-демократии, Ульянов был уверен, что объединение ее организаций и групп в партию — вопрос самого ближайшего времени. О совещании представителей питерских и киевских социал-демократов летом 1896 года в Полтаве он знал от Крупской, которая участвовала в этой встрече. Знал о попытках созвать общероссийский съезд в том же 1896 году московским «Рабочим союзом», а в марте 1897 года — киевским «Рабочим делом». Знал о созданной киевлянами «Рабочей газете». Крупская рассказала ему и о I съезде РСДРП, состоявшемся в Минске в марте 1898 года.

На съезде С. И. Радченко представлял петербургскую организацию, А. А. Ванновский — московскую, П. Л. Тучапский — киевскую, а Б. Л. Эйдельман и Н. А. Вигдорчик — «Рабочую газету», К. А. Петрусевич — Екатеринослав, а А. И. Кремер, А. Мутник и Ш. Кац — созданный в сентябре 1897 года «Всеобщий еврейский рабочий союз в России и Польше».

Накануне съезда его организаторы решили, что необходимо будет выпустить манифест о создании партии с кратким изложением ее программных принципов. Первоначально Радченко, видимо, предполагал использовать для этого «Проект и объяснение программы социал-демократической партии» Ульянова. Но, судя по всему, для нескольких страничек краткого манифеста эта брошюра оказалась слишком обширной. Киевляне внесли свой вариант, а когда Радченко отклонил его, предложили обратиться к Плеханову. Однако, поскольку связь с Плехановым, а тем более с Ульяновым, была достаточно сложной и требовала солидного запаса времени, Степан Иванович, поддержанный бундовцами, получил полномочия договориться со Струве26.

В биографии Струве этот манифест стал высшей точкой его «марксистского грехопадения». И много позднее, оправдываясь, он писал, что стремился выразить в нем лишь общепринятые «традиции социал-демократической церкви»: «Я сделал все, что было в моих силах, чтобы не внедрить в текст манифеста ничего из моих собственных убеждений, которые либо были бы восприняты как ересь, либо просто оказались бы недоступны для восприятия среднего социал-демократа»27.

Можно лишь добавить, что рамки «ортодоксии» были достаточно четко определены и проектом программы Ульянова, находившимся у Радченко. Степан Иванович вместе с Кремером, тщательно редактировавшие, как члены избранного на съезде ЦК, окончательный текст манифеста, вряд ли допустили бы какую-то «ересь», противоречившую социал-демократической «традиции».

Как бы то ни было, но и Плеханов, и Ульянов, и Мартов, и многие другие видные социал-демократы «Манифестом» остались довольны. Лепешинский вспоминает, что Владимир Ильич «радовался, как ребенок. Он с величайшей гордостью заявил нам, своим ближайшим товарищам по ссылке и единомышленникам, что отныне он член Российской соц.-дем. рабочей партии. Мы тоже все с большим удовольствием подхватили этот новый для нас мотив и как будто сразу выросли в своих собственных глазах»28. Что пили по этому поводу в Шушенском — неизвестно, а вот в Туруханске, как рассказал Мартов, событие это «было нашей маленькой колонией отпраздновано покупкой и распитием бутылки шустовской наливки (выше этого товара на туруханском рынке вообще ничего не было)»29.

Но благая весть, как это часто случается, была омрачена и дурной. Крупская рассказала Владимиру Ильичу, как, вернувшись со съезда, Степан Иванович Радченко «вынул из корешка книги хорошо знакомый нам «манифест», написанный Струве и принятый съездом, и разрыдался: все почти участники съезда — их было несколько человек — были арестованы»30. И все вернулось «на круги своя»… И надо было начинать все сначала.

Конечно, в борьбе с таким противником, как самодержавие, жертвы неизбежны. Но нельзя ли «уменьшить число жертв»?31 Над этим вопросом Ульянов размышлял еще в тюрьме, когда — подтянувшись к тюремной решетке — видел все большее число друзей, выгуливающих свою прогулочную норму во внутреннем дворике. И потом, в ссылке, получая вести о новых арестах, он все более убеждался, что это не только результат хорошего полицейского сыска, но и плохой организации самих революционеров.

Один из главных пороков организации состоял в том, что — судя по опыту «Союза борьбы» — все знали все и все занимались всем. Одни и те же люди собирали материалы для листовок на заводах, писали прокламации, печатали их на гектографе, а затем распространяли среди рабочих. При такой системе после ареста у каждого набиралось достаточно пунктов обвинения, чтобы получить тюремный срок и ссылку.

А что, если весь процесс нелегальной революционной работы раздробить на части? К примеру, один — собирает материал. Другой — пишет листовку. Третий — печатает. Четвертый — распространяет. И тот, кто собирает информацию, не знает, кто пишет и кто печатает. А тот, кто печатает, не знает, кто распространяет. При такой «специализации» каждый становится как бы «частичным работником» общего революционного дела32.

Смысл такой системы, изложенной Ульяновым в статье «Насущный вопрос» для возобновлявшегося после арестов официального органа партии — «Рабочей газеты», заключался вовсе не в недоверии друг к другу. А в том, что такая система вела к экономии сил. С другой стороны, дробление дела дробит и «вину», то есть при аресте облегчает участь каждого участвующего в устной и листовочной агитации настолько, «чтобы их нельзя было привлечь к суду за это». Точно так же и в других видах нелегальной работы. И даже если в эту цепочку проникает провокатор, он сможет «засветить» лишь крайне ограниченный сектор деятельности организации33.

Уроки конспирации, полученные еще в Самаре «от старых русских революционных партий»34, как видим, давали свои плоды. Теперь, казалось бы, достаточно, используя такую «специализацию», активизировать работу организаций, вновь наладить между ними связи, договориться и — точно таким же способом, каким собирали Первый съезд, — созвать следующий, второй. Такие попытки не раз предпринимались и в 1898, и в 1899, и в 1900-м годах. Однако результатов они не дали. И постепенно становилось очевидным, что сам способ этот уже не пригоден, ибо вся обстановка в социал-демократическом движении принципиально изменилась.