Рассказы • Девяностые годы - Генри Лоусон

Он уже не был ни мрачен, ни угнетен, а, напротив, весел и полон энергии, хотя было свыше ста градусов в тени и солнце нещадно жгло дорогу, извивавшуюся среди зарослей. Старик Кон ехал впереди на своей лохматой лошаденке, а следом за ним шла вьючная лошадь. Облако пыли окутывало и его и повозку Морриса.

Кон был крепкий старик, косматый, как дикий козел, и пахло от него тоже козлом. Ему не понравилось, что его товарищ тащит с собой женщину, и он решил не замечать ее. Тем не менее он свернул с дороги, которая была вся изрыта колесами фургонов, и поехал по верблюжьей тропе, чтобы пыль не летела Салли в лицо; и он же первый в полдень предложил сделать привал.

Моррис еще не успел остановить лошадь, потную и задыхающуюся после тяжелой дороги, а Кон уже развел на обочине костер и повесил котелок с водой.

— Можно и перекусить, — пробурчал он. — Какой смысл надрываться?

— Вот это верно, — поддакнул Моррис, отирая потный лоб темно-синим носовым платком.

Лицо его было багрово-красно от солнца и пыли, но, по-видимому, ничто не могло испортить ему настроение. Салли сняла с повозки мешки с провизией, открыла консервы и принялась нарезать хлеб и солонину.

— Сразу видно, что вы привыкли к походной жизни, — пробормотал Кон. — Только для меня режьте потолще.

— И для меня, — усмехнулся Моррис. — Здесь твои деликатные ломтики ни к чему, Салли. Мы любим, чтобы они были большие и толстые.

Кон вооружился ножом.

— Ломоть хлеба и кусок мяса. Придерживайте мясо большим пальцем, вот так, миссис, а потом запейте все кружкой горячего чая. Лучшей заправки нет на свете.

Он пододвинул к себе мяса и хлеба и принялся за еду. Моррис последовал его примеру. Салли тоже положила кусок мяса на толстый ломоть хлеба.

— А ведь вкусно, — согласилась она, с трудом запихивая все это в рот.

Кон заварил чай, наполнил большие кружки горячим черным питьем и отрезал себе еще хлеба и мяса.

— Хорошо! — сказал он наконец, поднимаясь и потягиваясь. — Вот это, что называется, закусили. Главное — хлеб настоящий. А там, куда мы едем, миссис, будут только лепешки да консервы. Ближайшая лавка за десять миль — хотя вы, конечно, можете прокатиться за покупками в Кэноуну.

Это, видимо, была шутка. Салли из вежливости засмеялась.

— Шикарный лагерь — эта Кэноуна, — продолжал Кон. — Несколько улиц и с пяток трактиров. Деньгами все так и швыряются, и там много веселее, чем в Хэннане.

Моррис охотно бы вздремнул немного. Хотя солнце неудержимо палило красную землю, низкорослые деревья кое-где отбрасывали на нее клочья черной тени. Но Кон хотел засветло добраться до Кэноуны.

Пока путники закусывали, лошади немного отдохнули в тени. Кон уже оседлал свою и готов был тронуться в путь, а Моррис все зевал и потягивался. Салли убрала провизию обратно в мешки и начала запрягать кобылу. Кон подошел к ней, чтобы помочь.

— Вот уж не ожидал, — засмеялся он. — А я-то думал, вы просто дамочка-белоручка. Видно, вы привычная к здешним дорогам.

— Я родилась и выросла в зарослях, — сказала Салли. — И лучше знаю лошадей, чем Моррис. Никогда бы я ему не позволила купить эту клячу, если бы он со мной посоветовался.

— Да, лошадка неважная, — согласился Кон.

— Вислозадая, ноги не пружинят. И, кажется, уже хромает, — сердито сказала Салли.

— Счастье, что нам недалеко, — с беспокойством заметил Кон. — Уж вы постарайтесь как-нибудь, чтобы она не свалилась на полдороге.

Они пустились в путь, но вскоре кобыла начала сильно прихрамывать. Она едва плелась по глубокому и рыхлому песку. Моррис понял, какую он сделал ошибку, купив ее вместе с повозкой у одного старателя, вернувшегося из Курналпи. Он решил, что ничего не остается, как дать старой кляче отдохнуть — покормить ее, бросить на время повозку у дороги, а самим идти пешком в Кэноуну. Но Салли догадывалась, что такое нарушение планов рассердит старика, и, взяв вожжи в свои руки, заставила лошадь идти, ласково уговаривая ее, подбадривая на подъемах, выбирая для нее места полегче, распевая песни, а иногда и вытягивая кобылу по спине.

Это было утомительное занятие в такую жару, под слепящими лучами солнца. Время от времени Кон оглядывался на миссис Гауг, которая неутомимо шагала по пыльной дороге, чуть не таща на себе лошадь, когда та застревала в песке, между тем как Моррис подталкивал повозку сзади.

— Так, так, миссис, — кричал он, — подгоняйте ее, осталось не больше двух миль.

Но эти две последние мили были просто ужасны. Кобыла шла только благодаря объединенным усилиям Салли, тянувшей ее, и Морриса, нахлестывавшего ее веткой. Салли знала, что если кобыла остановится — все пропало. Ничто на свете уже не заставит ее сдвинуться с места. Во что бы то ни стало нужно было заставить ее идти хотя бы тем медленным, почти автоматическим шагом, каким она наконец и добрела до Кэноуны.

ГЛАВА XXX

Кэноуна раскинулась на равнине, изрытой ямами и усеянной грудами желтоватого отвала, красной и бурой глины. Здесь серый, как море, кустарник далеко отступал к горизонту, отливая фиолетовым и густо-синим, когда закат вспыхивал над ним пунцовым и золотым блеском, прежде чем угаснуть в необъятном небе.

Тогда в хибарках и лачугах, выстроившихся вдоль широкой дороги, зажигались огоньки. Эти строения были такие же обветшалые, так же сколочены на скорую руку, как в Хэннане и на холме в Кулгарди, хотя кое-где виднелись то здание гостиницы из песчаника, то лавка из гофрированного железа, сине-серая или побеленная. Под вечер, когда на главной улице появлялись старатели, поселок казался оживленным и преуспевающим. Люди, гурьбой возвращавшиеся со своих участков, толпились перед открытыми барами и лавками, расплачиваясь за вино и продовольствие золотом.

То была грубая и буйная толпа, грубее и богаче, чем когда-либо были золотоискатели в Хэннане, уверял Моррис. Золотые россыпи следовали широкому изгибу подземной реки, и почти все, кто производил разведку по ее течению, находили золото. Участки были застолблены на много миль в окружности. И хотя отдельные предложения и могли соблазнить богатые синдикаты, Кэноуна в основном считалась прииском всякой мелкой сошки. Высокопробное золото, которое надо было извлекать из жирной серой глины, залегавшей на большой глубине, сулило богатство тому, кто нашел бы выгодный способ его добычи.

Трактир Тома Дойля был самым большим и роскошным — с верандой на деревянных подпорках. Но Кон почему-то не захотел там выпить. Он остановился подальше, у трактира Джиотти, и Салли пришлось ждать в столовой, пока они с Моррисом поили и кормили лошадей, а потом отправились в распивочную, чтобы самим утолить жажду.

Однако Моррис вскоре вернулся к ней и спросил, не хочет ли она стакан портвейну. За ним следом, уже пошатываясь, подошел Кон и стал настаивать, чтобы супруга Морриса, его компаньона, выпила с ними.

— Эй, Вайолет, — обернувшись, крикнул он буфетчице распивочной, — принеси-ка бутылку шампанского для миссис Гауг.

— Но, мистер Магаффи… — начала было Салли.

У нее нестерпимо болела голова. После того как она весь этот долгий жаркий день тащилась пешком, неустанно понукая кобылу, она чувствовала себя совершенно измученной. Больше всего ей хотелось вымыться и выпить большой стакан холодной воды. Но ни того, ни другого ей здесь, видимо, получить не удастся. Зато шампанское — пожалуйста! Она подавила готовый вырваться нервный смешок. Моррис предостерегающе нахмурился. Она поняла, что ей нельзя отказываться выпить с Коном. Он ведь товарищ Морриса, и многое зависит от того, будут ли они ладить между собой, когда уйдут в заросли на разведку, а Кон может обидеться, если она не примет его предложения.

— …с величайшим удовольствием, — покорно закончила Салли.

Над столом висела самодельная люстра: треугольник из палок, к концам которых были прикреплены сальные свечи. Сало капало на стол, и язычки пламени, мигая, скупо освещали неуютную комнату. Салли разглядела в полумраке земляной пол и покрытые пылью стены из гофрированного железа, засиженный мухами календарь на стене, вазу с розовыми бумажными цветами на дальнем конце стола. Сиденья состояли из древесных стволов, положенных на врытые в землю козлы.

— Фургоны опаздывают, а у них вышел весь керосин, — сказал Кон и весело закудахтал. — Но это не важно, пока есть выпивка и золото. Ну, ты скоро там с шампанским, Вайолет?

— Несу, — ответил спокойный голос.

К столу неторопливо подошла девушка с бутылкой и стаканами. Это было совсем юное создание: черные как смоль волосы, темно-синие глаза и бледное серьезное личико. В этой душной неприветливой комнате она казалась так же не к месту, как и шампанское.

— Скажи хозяину, пусть запишет на мой счет, — небрежно бросил Кон.

— Хорошо, мистер Магаффи, — отозвалась девушка и вышла.