Золотой век - Евгений Игоревич Токтаев

Прошло три дня. Три дня в полной неизвестности. Никаких парусов на горизонте. Никаких клубов пыли на дорогах.

Три бесконечных дня. Три вечности.

Никаких вестей от Куршассы, который выехал из города на тридцати колесницах, собираясь в усадьбах воинов собрать пару сотен упряжек и несколько тысяч человек пехоты.

Поток беженцев за эти три дня из ручейка превратился в реку, и река эта не позволяла объявить происходящее дурным сном.

В первую же ночь сбежал Этримала, наплевав на приказы отца и приама. Сбежал к Куршассе, вызволять свою невесту, Палхивассену, дочь Алаксанду. А Хеттору остался в городе. Кусал губы. Ждал, что назовут трусом.

— Ты военачальник, — напомнил ему Хастияр.

Сам он не знал, куда себя деть. Ходил за приамом, выпрашивал, где и чем помочь.

Да чем он поможет? Воинов с колесницами из-за пазухи достанет?

Хоть древки стрел править дали бы. Да есть мастера порукастее.

Ну кто он такой? Подвешенный язык, да привычные к скорописи руки теперь уже бесполезны. А до мечей и копий покуда не дошло.

Вот и оказался он хоть внутри, а будто снаружи. Будто сторонним наблюдателем. На лица людей смотрел. Старался слова запоминать, каждый жест, каждую слезинку.

Запоминать и записывать.

Палхивассена. Весёлая смешливая девчонка. Имя своё будто в шутку получила. «Широкая телом». Ну кто в трезвом уме так дочь назовёт? Алаксанду, глядя на жену свою, назвал. В уме, конечно же, не трезвом, на радостях. Чтобы, значит, дочь в мать пошла. Ну она и пошла. Обе... широкие. Нет, не толстые. Груди большие, бедра широкие и то, что пониже спины. Но не чрезмерно. На Великую Мать не похожи.

Красавицы, с Элиссой легко поспорят.

Девушка поехала с будущей свекровью смотреть поместье, подаренное к предстоящей свадьбе Палхивассены и Этрималы.

Прошло три дня.

Наступил полдень. Небо, подобное чаше из наилучшего горного хрусталя, опрокинулось над Вилусой. Его безмятежность не могло поколебать ни одно облачко. Иллуянка перестал вить кольца. Ветер умер. Жара опустилась на город, придавила всё живое в его окрестностях.

К полудню над холмами появилась та самая пыль, которой со страхом, который день ждали троянцы.

Чахлые клубы без ветра-то.

— Идут!

— Кто? Кто там? Аххиява? Шардана? Наши?

— Не разобрать!

На южной дороге появились колесницы и пешие. Немного.

Двигались они... в беспорядке.

— Наши!

— Врёшь!

— Да чтоб Инар[147] меня обессилил!

— Дурень, о чём думаешь в такой час!

— Так наши или нет?

— Да вроде наши.

— И верно.

— О боги... Апаллиуна...

— Наши...

Воины приблизились к городским воротам. Поодиночке и небольшими группами, пешие или на колесницах, которые везли измученные кони, израненные, побитые, троянцы понуро брели к городу.

Открылись ворота нижнего города, и первые воины двинулись по безмолвному людскому коридору. Шли, опустив глаза.

— Да не молчите! — закричала какая-то женщина.

Люди очнулись от оцепенения, зашумели. И воины начали отвечать.

Их разбили.

Алаксанду почувствовал, как Куду-Или[148] выбил землю у него из-под ног.

В поражение сложно было поверить, ведь троянское войско славилось далеко за пределами родной земли. Колесничие Вилусы не знали поражений, так говорили с давних времён.

— Как это случилось?

Он не дождался ответа. К воротам подъехала очередная колесница. У неё были разломаны борта, но случилось это явно не в бою, а после. Воины сами их сломали, чтобы получить больше места на площадке.

Чтобы положить там человека.

На колеснице стоял Этримала, он и правил.

Лошади шли шагом, и тот давался им с трудом.

Алаксанду побледнел, и бросился к колеснице. За ним поспешили Хеттору и Хастияр. Хеттору сам вернулся лишь недавно. Все эти дни он разъезжал между цитаделью и ближайшими имениями, собирал людей с округи, привозил припасы в крепость.

На переплетёных ремнях лежал Куршасса. Правое плечо раздроблено, его успели наскоро перевязать обрывками одежды. Кровь текла из-под куска полотна, она смешалась с пылью, которая осела на повязки за время пути. Такое же кровавое пятно расплывалось в верхней части живота.

Он никого не узнавал, но, то и дело шептал что-то непонятное.

Люди засуетились, предлагая помощь. Никто не знал, как следует поступить с раненым.

— Я успел, — тяжело выдохнул Эримала, — боялся, что не смогу его домой довезти.

Хеттору огляделся по сторонам, явно высматривая кого-то. Хастияр знал — кого.

Этримала провёл ладонью по лицу.

Хеттору сжал зубы. Ничего не сказал. не нужны тут уже слова.

Царевича следовало отвезти в верхний город, во дворец. Если он смог выдержать дорогу до города, то доехать к родному дому тоже сможет. В первые мгновения так все и подумали.

Но потом кони сделали ещё пару шагов. Колесница дёрнулась. От слабого толчка Куршасса застонал.

Потому решили, что не следует его тащить в цитадель. Подбежали люди с носилками. Царевича аккуратно переложили на них и отнесли в ближайший дом, который находился возле ворот.

Дом принадлежал гончару. Он был маленьким и тесным, по сравнению с богатыми домами в цитадели, и не мог вместить родственников и друзей царевича, которые сбежались, едва услышав о несчастье.

Алаксанду сидел рядом с сыном. Шерстяное покрывало, которое застелили на ложе, успело пропитаться его кровью. Куршасса никого не узнавал, он шептал что-то бессвязное, только вздрагивал, когда отец пытался напоить его. Царевич то и дело перебирал пальцами, будто пытался стряхивать с себя невидимые пушинки.

Элисса тихо вошла в комнату, она села рядом с Алаксанду. В дверях она столкнулась с Хастияром. Он посторонился, пропустил её к мужу. А Элисса вдруг отшатнулась от него, словно прикоснулась к расплавленному металлу. Она смотрела на умирающего мужа так, как будто видит кошмарный сон и никак не может проснуться.

Элисса наклонилась к царю и сказала ему несколько слов. Алаксанду только кивнул в ответ, согласился с невесткой. Не следует приводить ребёнка.

Он совсем малыш.

Не нужно.

Хеттору взял Куршассу за руку, наклонился к нему и начал говорить. Но всё было бесполезно, лучшего друга царевич тоже не узнал. Тогда Хеттору опустился на колени и сел прямо на пол.

Так бы он долго сидел возле ложа, замерев и став третьим, чьё горе невозможно было измерить.

В комнату вошёл Хастияр. До сих пор он стоял в дверях и не пускал посторонних, так как не смог найти себе другого занятия. Он положил Хеттору руку на плечо. Тот снизу вверх посмотрел хетту в глаза и повиновался невысказанной просьбе. Они вышли наружу.

— Останься за