Временщики и фаворитки XVI, XVII и XVIII столетий. Книга III - Кондратий Биркин

В то же время парламенту было объявлено, что это собрание народное, республика в королевстве, распускается, а затем не замедлило и объявление войны Голландии (1672–1673).

Привязанность короля к герцогине Портсмут день ото дня возрастала. Для нее он позабыл и оставил прежних своих фавориток… О супруге его не говорим: о ней он давно позабыл и думать. Она, бедняжка, приписывала равнодушие к ней супруга не его сатириазическому сластолюбию, а единственно своему неплодию. В самые тяжкие минуты одиночества королева утешалась мыслью, что Карл II привяжется душевно и к ней, если она порадует его рождением наследника; но могла ли она быть матерью, будучи супругой только по имени? Она молилась постоянно, ходила на богомолье в Тибурн в твердом уповании, что Бог явит чудо, внушит Карлу II чувство любви к супруге и разрешит ее неплодие. Эти надежды так и остались несбыточными. Сердце короля до того привыкло к грязи, что ему было бы невыносимо питать в себе чистые, нежные чувства и мирно наслаждаться любовью в объятиях законной жены. Стыдливость и скромность были ему несносны; он жаждал нахальства и цинизма. Только одаренная этими свойствами женщина и могла ему нравиться.

Соперницы герцогини Портсмут ревновали короля к ней и, хоть в складчину, не пожалели бы миллиона, лишь бы свергнуть могучую фаворитку. Франциска Стьюарт и Барбара Кэстльмэн, сами неверные Карлу II, громко укоряли его за измену и непостоянство; но Нелли Гуин в своем негодовании была более их справедлива и логична. Она отважилась вступить с чужестранной красоткой в открытую борьбу и первое время была немаловажной помехой Луизе де Керуаль в ее заискиваниях и ухаживании за королем. Знаменитая чечетка или сорока, прославившаяся своим пером, госпожа де Севинье, уведомляя свою дочку об успехах Луизы де Керуаль при дворе Карла II, говорит:[77]

«Керуаль, уже герцогиня Портсмут, в расчетах своих не обманулась: желала быть любовницей короля и сделалась ею; родила сына, которого признали и которому пожаловали два герцогства. Она немножко жадна и собирает богатства, впрочем, заставляя, кого может, любить себя и уважать. Не могла она только предвидеть, что ей поперек станет молодая комедиантка, околдовавшая короля.[78] Герцогиня не может его отвлечь от нее, и комедиантка этим хвалится и кичится перед герцогиней, поддразнивает ее и хвастает своими над ней преимуществами. Она молода, хороша собой, смела, развратна и нрава веселого; танцует, поет и на театре представляет не без таланта, у нее есть сын, и она домогается, чтобы его признали. Вот ее отзывы о герцогине: «эта барышня корчит из себя знатную особу, говорит, что все французские вельможи ей родня, чуть который из них умирает, она облачается в траур… Пусть будет так! Но если она знатная госпожа, зачем же она хочет быть потаскушкой (Pourqnoi fait-elle la сateau)? Ей бы следовало со стыда умереть! Я ей не пример, это уж мое такое ремесло, и я за другое не хватаюсь: король меня содержит, и я ему принадлежу; имею от него сына, желаю, чтобы король его признал, и он его признает, потому что любит меня не менее своей Портсмут!»

В этой диатрибе умной Нелли Гуин так много здравого смысла, что невольно поставишь ее выше какой-нибудь мамзель де Керуаль. Нелли выражается попросту, без затей; она, дочь народа, говорит напрямик, что знатная барышня берется не за свое ремесло, что ей стыдно соперничать с простой актрисой и отбивать у нее содержателя… В этом случае комедиантка Нелли была тысячу раз благороднее и честнее заезжей мамзели, знатного происхождения, навязавшейся Карлу II, чтобы тем успешнее исправлять при нем должность советницы и в то же время шпионки короля французского!

Война, объявленная Голландии, в угоду Людовику XIV, началась; английский флот под предводительством герцога Йорка и французский — графа д'Этре блокировали приморские города республики; Людовик XIV вторгнулся в ее пределы с сухопутными войсками. Английский народ не мог сочувствовать этой войне, в которой Карл II играл роль кошки, лапками которой обезьяна — Людовик XIV вытаскивал каштаны из горящих углей. Парламент и общины поднесли королю адрес, в котором его убеждали примириться с Голландией. Министерство крамольников в это время распалось: лорд Клиффорд умер, лорд Эшли перешел на сторону оппозиции; Бекингэм, по обыкновению, готовился перебежать под знамена партии сильнейшей, т. е. народной. Прелестная герцогиня Портсмут, несмотря на свое могучее влияние на Карла II, опустила крылья и созналась, что ее дело плохо. В новом адресе общин, поднесенном королю, он настаивал на мире с Голландией и на разрыве с Францией, предлагая Карлу II, в случае войны его с Людовиком XIV, выдать ему потребные субсидии. Король согласился, требуя от общин 600 000 фунтов стерлингов. После долгих торгов и переторжек сошлись на половине этой' суммы, и декорации переменились: с Голландией был заключен мир, скрепленный родственным союзом — племянница короля принцесса Мария (дочь герцога Йорка) была объявлена невестой Вильгельма Оранского (свадьба была в мае 1677 года). Герцог Монмут с 3000 войска отправился в Остенд для защиты города от войск Людовика XIV. Все хитросплетения герцогини Портсмут порвались гнилой паутинкой.

Сближение с Голландией отразилось немедленно на общественном и придворном быту Англии. Король, а за ним и вельможи перестали обезьянить французов в нарядах и в образе жизни; патриархальная простота вытеснила недавнюю роскошь; бархат, кружева, парча, бриллианты исчезли, и на смену им явилось сукно, полотно, шерстяные ткани, сталь, слоновая кость. Балы и спектакли, признанные бесовскими потехами, были заменены проповедями, чтением «Потерянного рая», Библии… В угоду этой батавомании, обуявшей народ, Карл II из недавнего сибарита сделался чуть не стоиком или еще того удивительнее — трапистом. Глядя на этот переворот, мудрено было решить, что было хуже: прежнее распутство или новое ханжество.

Почти все королевские любовницы в этот период повышли замуж, за исключением герцогини Портсмут. Она, подражая ла Вальер, уныло ворковала Карлу II о своем раскаянии, о желании поступить в монастырь, и т. п. Соперница Нелли Гуин на поприще любовном, теперь герцогиня Портсмут могла потягаться с комедианткой на поприще артистическом, великолепно разыгрывая роль Тартюфа в женском платье. Что касается до фавориток, вышедших замуж, замечательно, что они избрали себе в супруги своих сводников; так, лорд Литльтон женился на мисс Тэмпль, кавалер Грамон на мисс Гамильтон и т. д.

1678 год был ознаменован Нимвегенским миром и заговором папистов, открытым шпионами Бодло и Оатсом. Читая о нем в истории, писанной католиками, обвиняешь пасторов англиканских, этот же заговор, описанный англичанами, является следствием иезуитских происков. Католики обвиняли правительство Карла II в религиозной нетерпимости, указывая, во-первых, на парламентский билль Тест (Test-act), обязывавший каждое должностное лицо исповедовать догматы церкви англиканской; во-вторых, на билль, отрешавший Иакова, герцога Йорка, от престола за исповедание им католицизма. Основываясь на этих жалобах католиков, Том Оатс (Oates) донес королю, будто иезуиты, и в главе их Николай Арондель, граф Стаффорд, имеющие сношения с духовником Людовика XIV, отцом ла Шезом, умышляют на жизнь короля, затем чтобы по его убиении возвести на престол брата его Иакова. Следствие по этому делу тянулось три года и окончилось удалением герцога Йорка в Брюссель и казнями виновных или невиновных заговорщиков. 29 декабря 1680 года семидесятилетний граф Стаффорд был обезглавлен; иезуиты: Иреланд, Уайтбрид, Гарон, Тюрнер, Фенуик, Гаркур; адвокат Лэнггорн, секретарь Кольман; граждане: Гилль, Грин, Берти, Грове, Пикринг — были повешены. Не довольствуясь этими казнями, лондонская чернь грозила католикам поголовным избиением. Палаты общин требовали их изгнания; парламент присудил щедрые пенсии доносчику Оатсу и капитану Бодло, последнему за его памфлет, в котором он всех католиков называл бунтовщиками и цареубийцами.