Плавания вокруг света и по Северному Ледовитому океану - Федор Литке

В Инструкции Государственного Адмиралтейского Департамента упомянуто было между прочими пунктами, долготу которых определить надлежало, и об острове Моржовце; но мне показалось излишним здесь останавливаться, потому что этот остров; находясь почти на меридиане мыса Воронова и в виду его, привязан к нему пеленгами и, следственно, в долготе его нельзя было предполагать какой-нибудь значительной погрешности. Поэтому я решил идти теперь к Конушину Носу ближайшим путем, т. е. между островом Моржовцом и Северными Кошками; однако же скоро должен был избрать другой путь, убедившись, что лавировать между банками при сильных, переменных и неизвестных течениях сколь опасно, столько же и невыгодно, ибо ни одной минуты нельзя быть уверенным в своем месте. В 8 часов вечера, когда мы считали себя от северной оконечности Моржовец на SW в 10 милях, открылся он нам вдруг сквозь пасмурность на SO в 15 милях. Увидев себя близ банок, найденных в прошлом году капитаном Домогацким, повернули мы к S, предполагая этим курсом от них удалиться, но вместо того были только увлекаемы к О. Это побудило меня спуститься к Терскому берегу с тем, чтобы, поднявшись к N, пройти к Канинскому севернее всех банок; если же будет продолжаться восточный ветер, то идти, во-первых, в Иоканские острова для проверки хронометров. Это было необходимо потому, что с самого дня отплытия нашего из Архангельска появилась между ними довольно значительная разность.

Вторник 1 июля. Поутру 1 июля находились мы против Орловой башни. Погода была ясная, но горизонт так был искажен рефракцией, что наблюдения наши никуда не годились. Мы испытали тут достопримечательную местность ветра. Во втором часу пополудни, находясь милях в 12 от берега, мы заштилели. В то же время в весьма недалеком от нас расстоянии к востоку продолжал дуть ровный восточный ветер; это можно было видеть по весьма темным рябинам на воде. Пользуясь этим ветром, пять купеческих судов, которые были далеко позади, нас обогнали, и одно прошло не более как в одной версте от Новой Земли. Иногда получали и мы на несколько минут этот ветер, но он всегда опять утихал или обращался в маловетрие от W или N. Между тем как мы прилагали все усилия, чтобы войти в эту полосу ветра, к большой досаде нашей показалась на горизонте ладья, которая нас очень скоро настигла и обогнала, пройдя в ветре не более как в одном кабельтове, мы же под всеми парусами едва двигались по 21/2 узла. Часов пять оставались мы в таком неприятном положении, но, наконец, достиг ветер и до нас. Какая бы могла быть причина столь странного явления? Я не думаю, чтобы берег, находившийся под ветром в 12 милях.

Среда 2 июля. В четвертом часу утра обогнули мы Святой Нос, а в 7 часов положили якорь на прежнем своем месте за Иоканскими островами. Не упуская ясного времени, съехал я в тот же час на берег в Обсерваторную бухту и начал наблюдения для проверки хронометров. Дело это, за которым единственно сюда приходили, было кончено 5 июля. Оба хронометра оказались переменившими несколько свой ход. Долгота Обсерваторией бухты, выведенная по новому ходу хронометров, отличалась от определенной в прошлом году только на 6,5" во времени.

В пребывание наше на Иоканском рейде не встретилось ничего достопримечательного, кроме нашедшего вечером 4 июля от NW жестокого шквала с сильной грозой, проливным дождем и градом, столь крупным, какого мне дотоле еще видеть не удавалось: некоторые градины были величиной с порядочный каленый орех. Барометр, в продолжение двух суток поднимавшийся, упал перед этим шквалом на 0,02 дюйма, а потом продолжал подниматься; симпиезометр[258] упал на 0,07 дюйма.

Воскресенье 6июля. Приготовившись как должно к морю, т. е. налившись водой, вымывшись в парусиновой бане и запасшись от Иоканских лопарей свежей семгой и оленьим мясом, отправились мы 6 июля поутру в путь. Подняв якорь, нашли мы в нем повреждение, которое нас очень удивило: одна его лапа имела две трещины и была согнута, однако же не прямо от веретена, а вбок, как будто свернута. Надобно думать, что он попал на дне между двух камней и согнулся таким образом при поворотах судна. Какая ужасная сила была для этого потребна.

Ветер был тихий от SO, так что мы в полдень имели еще Святой Нос в виду; вскоре, однако же, скрылся он в пасмурности. На следующее утро показались нам оба берега, Терский и Канинский, что здесь, конечно, весьма редко случается, ибо наименьшее расстояние содержит 80 миль. В полдень усмотрели и самую оконечность Канина Носа, обсервованная широта была 68°33′08′′, совершенно так же, как по пеленгам. Вечером определили долготу Канина Носа. Три ряда наблюдений, произведенных мной от 3 до 5 часов, крайние выводы которых различались между собой только на 2′45′′, показали долготу его от Обсерваторной бухты 3°42′30′′. Наблюдения лейтенанта Завалишина и штурманов Ефремова и Харлова дали совершенно тот же вывод, почему и можно принять за истинную долготу Канина Носа от Гринвича 43°16′30′′. Долгота эта меньше определенной по наблюдениям прежних годов на 7′20′′, но так как ни одно из них не было учинено в виду самого мыса и, следственно, в вывод долготы всегда входило счисление, нынешние же наблюдения были к нему отнесены непосредственно исправленными пеленгами, то и заслуживают неоспоримое перед прежними преимущество.

Вторник 8 июля. Определяя долготу Канина Носа, легли мы со свежим благополучным ветром к S, надеясь в следующий день определить и мыс Конушин, но в полночь, когда мы находились по счислению против реки Торны, появился густой туман, который вынудил нас привести к ветру. Мы лавировали двое суток короткими галсами, стараясь только удержать свое место. Лавировка была весьма беспокойная: берег проглядывал сквозь туман только изредка, глубины на оба галса увеличивались и уменьшались весьма неправильно и приводили нас в недоумение. Иногда полагали мы, что течением отнесло нас к W и приблизило к банкам, лежащим вдоль Терского берега; в другое время опасались восточного берега.

Четверг 10 июля. Поутру 10 числа поднимавшийся барометр предвозвестил, наконец, благоприятную перемену погоды, и мы спустились к Канинскому берегу. Вскоре усмотрели берег, прилежащий реке Торне, и, подойдя к нему на расстояние 5 миль, легли вдоль него к S, по глубине от 9 до 7 сажен.

Река Торна служит пределом двух совершенно разновидных берегов. К северу от нее до самого Канина Носа продолжаются горы, от 300 до 400 футов вышиной, довольно пологие, покрытые тундрой и, кроме снегов в ущельях, не представляющие ни одного отличительного пункта. У реки Торны горы эти вдруг исчезают, и как оба берега реки, так и простирающийся к югу морской берег низменны, песчаны, совершенно голы и отрубисты к воде. Берег между устьями рек Торны, Месны и залива Камбалицы отличается несколькими неправильными островершинными буграми, цвета более темного, чем цвет берега. Они открываются на горизонте в виде сенных скирдов. Кроме бугров этих, берег имеет весьма единообразный вид, но устья рек, из-за низменности берегов, весьма отличительны, так как представляются сначала сквозными проливами. Берега их начинают створяться не прежде, как подойдешь к ним на расстояние 4 или 5 миль.