Рассказы и повести (сборник) - Виктория Токарева

— Никуда не денется, — убежденно сказала Вероника. — Вон Вадим Мишке в прошлом году выхлопную трубу картошкой забил, так он три дня свою мотоциклетку завести не мог. Идет! — ахнула Вероника.

К вертолету босиком, держа ботинки в руке, шел летчик.

— Товарищ летчик! — окликнула Танька.

Летчик не отозвался. Залез в свой вертолет и стал там надевать ботинки. Это было очень унизительно.

— Пусть, пусть полетает, — ехидно заметила Вероника.

Заработали винты. Девочек обдало ветром.

Зажмурившись, они стали пятиться.

— А говорила: не заведется! — крикнула Танька.

— Все равно не полетит! — крикнула Вероника.

Вертолет отделился от земли, стал набирать высоту.

Сестры растерянно переглянулись.

— Товарищ летчик! — заорала Танька. — Стойте. У вас там тыква в трубе!

Вертолет поднялся метра на три и рухнул на некошеный луг, именуемый в авиации «квадратом сорок пять».

— А я что говорила! — восторжествовала Вероника. Она подбежала к Таньке и толкнула ее в спину.

— Иди пой! — велела она.

Летчик вылез из кабины, верее, даже выпал.

— Живой! — обрадовалась Танька.

Летчик приподнялся, отошел от вертолета. Сел в отдалении, уперся глазами в пространство. У него было такое выражение лица, какое, наверное, и бывает у людей, потерпевших авиационную катастрофу.

— Контузия, — сказала Вероника.

Танька подошла к летчику, присела перед ним на корточки и заглянула в глаза.

— Больно? — ласково спросила она.

— Я упал, — пожаловался летчик.

— Я знаю. Я видела.

— Спой ему, — снова посоветовала Вероника.

— Не надо, — попросил летчик.

Он поднялся и пошел к вертолету, неотрывно глядя на него.

— В чем дело? Ничего не понимаю… — пробормотал он, обходя вертолет.

— Валерий Иванович, вы не ищите! Это я вам тыквой выхлопную трубу забила! Я ж вам кричала…

Летчик подошел к соплу и увидел, что оно действительно забито большой тыквой. Он обернулся и некоторое время с пристальным недоумением смотрел не Таньку.

— Зачем? — тихо спросил он.

— Потому что мне надо с вами поговорить, а вы не слушаете.

— Ну, говори.

Танька молчала.

— Ну, говори, говори…

— Я вам цепочку принесла. — Танька достала из кармана цепочку и протянула летчику.

Тот взял ее с Танькиной ладони. Спросил:

— Все?

— Нет, не все! Я хотела вам сделать официальное предложение!

— Теперь все?

— Теперь все.

— Так вот. Запомни: если я тебя еще раз увижу… — Летчик медленно пошел на Таньку.

Танька живо нагнулась, подняла с земли камень — тот самый, которым она забивала тыкву.

— Вот только подойди! — пригрозила Вероника.

Летчик вытащил из сопла тыкву и потряс ею над головой.

— Вещественное доказательство! — объявил он. — В милиции поговорим.

— Герой кверху дырой! — крикнула Танька.

— Монах в разрисованных штанах! — добавила Вероника.

И пошли в разные стороны. Летчик — к вертолету. Танька — к дому.

Танька пошла и заплакала. Как сказано в Библии: «И исшей плакался горько». Вероника тоже присмирела и насупилась.

Вышли на дорогу. По дороге шел Мишка Синицын, сутулый от усталости. Мишка весь день проработал в поле на тракторе, а сейчас возвращался домой.

— Ты чего? — спросил он у Таньки.

Танька прошла мимо него по дороге.

— Чего она? — спросил Мишка у Вероники.

— С летчиком поругались, — объяснила Вероника. — Ну ничего, мы ему тоже врезали. В милицию жаловаться полетел.

— А в милицию-то зачем? — не понял Мишка.

— А мы ему диверсию подстроили.

— Это как? — снова не понял Мишка.

— Выхлопную трубу забили тыквой. Он взлетел, а потом как грохнется, чуть глаза на колени не выскочили.

Вероника побежала догонять Таньку.

Мишка остался стоять, приспосабливая новость к своей нервной системе. Он не мог идти. Стоял и смотрел, как удаляется по дороге Танька. Видел ее горестную спину, склоненную в плаче светлую голову, ноги в разнообразных царапинах, как у подростка.

Мишке никто не мешал смотреть, и он стоял до тех пор, пока Танька не свернула с дороги и не скрылась за избой Маланьи.

Летчик набирал высоту, зажмурившись по привычке. В эти мгновения он чувствовал всегда одно и то же: животный страх.

«Животный страх» происходит вовсе не от слова «животное», как многие думают, а от слова «живот». Страх селится в животе и оттуда правит человеком.

Летчик испытывал это чувство всякий раз, когда отрывался от земли и земля уходила из-под ног.

Но сегодня все было по-другому. Летчик прислушался к себе: в животе под ребрами было совершенно спокойно, умиротворенно и даже беспечно. Он предположил, что весь страх, отпущенный природой одному человеку, он израсходовал час назад, когда падал вниз, потеряв управление. Но это было час назад. А сейчас он не чувствовал ничего.

Летчик приоткрыл один глаз и посмотрел вниз. Земля была зеленая и веселая. Он не поверил себе и открыл второй глаз. Было снова совсем не страшно и очень красиво.

Летчик потянул на себя ручку управления, набирая высоту. С этой высоты уже можно было догадаться, что Земля круглая.

— Не боюсь, — снова удивился он. — Не боюсь! — крикнул он птицам.

Поднял лицо к близкому солнцу и крикнул в самое солнце:

— Не боюсь!

Солнце подрагивало лучами, будто радовалось вместе с летчиком. Вертолет витиевато шел в голубом небе, как гигантская радостная стрекоза.

Бабка Маланья сидела в своем дворе под вишней и пела на мотив «страданий»:

А у тебя, ну правда, Вань,Твои друзья такая пьянь,Такая пьянь, такая рвань,Ну правда, Вань…

Председатель колхоза Мещеряков и «золотоискатель» по фамилии Чиж стояли посреди двора и слушали Маланьино народное творчество.

Во двор вошел Мишка, присоединился к слушателям.

— Бабушка, — деликатно перебил Чиж, — а теперь что-нибудь старинное спойте, пожалуйста. То, что ваша мама пела или бабушка, например.

— Так это и есть старинное, — возразила Маланья. — Это мой дед еще пел…

— Нет, бабушка. Это современное. Это слова Высоцкого.

— Так, может, мой дед его и знал.

— Вспомни что-нибудь еще, баба Маланья, — попросил Мещеряков. — Подумай и вспомни.

— Щас вспомню, — пообещала Маланья и задумалась.

— Владимир Николаевич, — тихо спросил Мишка, — вот если у вертолета выхлопную трубу законопатили и вертолет упал. Что будет?

— Кому? Вертолету?

— Да нет. Тому, кто законопатил.

— Что будет? Посадят.

— На сколько?

— Лет на десять.

— За что?

— Как — за что? Покушение на убийство и порча государственного имущества.

— Вспомнила! — сказала Маланья и заголосила на тот же мотив: — «Свистят, как пули у виска! Мгновения, мгновения!..»

— Это из Штирлица, — узнал Мещеряков.

Николай Канарейкин вошел во двор, открыв ногой калитку.

Посреди двора стирала Вероника.

— Где твоя сестра? — грозно спросил Николай.

— В сарае.

Николай подошел к сараю. Там было заперто.

— Таня! — позвала Вероника. — Тебя папа зовет!

Николай хорошо дернул дверь. Дверь распахнулась.

На сене с распущенными по плечам волосами, как сестрица Аленушка, сидела скорбная Танька.

— А ну встань!

Танька поднялась.

— Раздевайся! — приказал Николай.

— Зачем? — спросила Танька и стала расстегивать кофточку.

— Наголо? — поинтересовалась Вероника.

— И ты тоже! Раздевайся! — заорал Николай на Веронику.

Вероника живо стащила через голову свои ситцевые одежонки. Скинула с ног сандалии.

Николай собрал платья и туфли и зашагал в избу.

Войдя в избу, Николай открыл шкаф и снял с плечиков весь девчоночий гардероб. Затолкал в большой сундук. Повесил сверху замок. Запер. Спрятал ключ в карман.

— Чего это ты делаешь? — В комнату вбежала жена Лялька.

— А ты помалкивай! А то и твои запру! Вырастила вертихвостку. За парнями бегает! Милиция удержать не может!

Николай выскочил во двор. Лялька за ним.

Девочки стояли жалкие, в одних трусиках и лифчиках. Жались к стене сарая.

Лялька всхлипнула.

На шум появился дед.

— Чего случилось-то? — спросил дед Егор.

— Из дома ни на шаг! В сарай! — Николай выкинул руку полководческим жестом.

— Чего это я в сарай пойду? — огрызнулась Танька. — Что я, корова?

— Ты как с отцом разговариваешь?!

Николай подошел к дочери и влепил Таньке затрещину Вероника завизжала, будто ее режут.

Против дома стали останавливаться любопытные.

— Ты чего это разорался? — спокойно спросил дел Егор.

— А ты не лезь! — приказал Николай. — Развел демократию! Вот тебе результат!