Падение титана, или Октябрьский конь - Колин Маккалоу

Марк Антоний спал в доме Луция Цезаря лишь одну ночь, а потом Гиртий пригласил его во дворец. В доме Луция Цезаря остались только Гай Требоний, Децим Брут и Базил. Это порадовало Требония, облегчило его задачу. Настало время прозондировать некоторых людей на предмет преждевременного ухода Цезаря в иной мир.

Он начал с Децима Юния Брута Альбина, продолжив разговор, завязавшийся в таверне Мурция.

— Единственное условие, при котором у нас будет шанс принять участие в выборах, о которых ты говорил, Децим, — это отстранение Цезаря от власти над Римом, — сказал он, когда они прогуливались по молу.

— Я знаю, Требоний.

— Если знаешь, тогда как, по-твоему, мы сможем добиться отставки Цезаря от всех дел?

— Есть лишь один способ — убить его.

— Когда-то, — грустно сказал Требоний, глядя на корабль, стоявший на рейде, — Цезарь обвинил Гибриду, дядю Антония, в жестоком обращении с греками или с кем там еще. Это вызвало небольшое волнение в Риме, поскольку Цезарь родственно связан с Антониями, но великий человек — в те дни он, правда, не был так уж велик — сказал, что его поступок никак не влияет на неписаные семейные принципы, ибо его связь с Антониями не кровная, а по браку.

— Я помню это дело. Гибрида обратился за защитой к трибунам и остановил слушание, но Цезарь представил его таким монстром, что ему все равно пришлось отправиться в ссылку, — сказал Децим. — Моя связь с Юлиями кровная, но очень дальняя — через некую Попиллию, мать отца Катула Цезаря.

— А это достаточно дальняя связь, чтобы тебе можно было присоединиться к группе, замышляющей убить Цезаря?

— О да, — уверенно ответил Децим Брут.

Он продолжал идти, морща нос. Пахло рыбой, водорослями, кораблями.

— Однако, Требоний, зачем тебе нужна группа людей?

— Потому что я не намерен жертвовать своей жизнью и карьерой, — честно признался Требоний. — Я хочу, чтобы в этом предприятии участвовало достаточное число важных людей. Чтобы оно казалось патриотическим актом, за который сенат не решится кого-либо наказать.

— Значит, ты не думаешь сделать это в Нарбоне?

— В Нарбоне я всего лишь хочу проверить людей, но только после того, как послушаю и понаблюдаю. А тебя я спрашиваю здесь и сейчас, потому что двоим легче и наблюдать, и слушать.

— Потолкуй с Базилом, и нас будет трое.

— Я думал о нем. Ты полагаешь, он присоединится?

— Незамедлительно. — Он скривил рот, но не из-за бьющих в нос запахов. — Это еще один Гибрида. Он пытает своих рабов. Я слышал, что об этом прознал Цезарь, и что его карьера повисла на волоске. Вместо обещанного повышения Цезарь его уволит, если уже не уволил.

Требоний нахмурился.

— Эта история не пойдет нам на пользу.

— О ней знают очень немногие. А в сенаторском стаде он важен.

И это было правдой. Луций Муниций Базил, пиценский землевладелец, всегда заявлял, что его предки восходят к дням Цинцинната, хотя доказательств у него не имелось. Однако это голословное утверждение было вполне благосклонно воспринято первым классом, и его честолюбие воспарило. Назначенный Цезарем претором на этот год, он уже мечтал о консульстве, пока не узнал, что Цезарю донесли о его тайном пороке и даже представили раба после пыток. Получив короткое письмо, в котором сообщалось, что никаких продвижений ему не видать, Базил из поклонника Цезаря превратился в ярого его врага. Прослужить четыре года в Галлии одним из генеральских легатов и оказаться исключенным из его окружения — это больше чем потрясение. Он приехал в Нарбон, чтобы оправдаться, но надежда была минимальной.

Когда Требоний и Децим Брут прощупали его, он согласился войти в клуб «Убей Цезаря», как Децим с радостью и даже с ликованием нарек их группу.

Трое. Кто еще?

Луций Стай Мурк приехал в Нарбон, уверенный в себе, ибо знал, что Цезарь его очень ценит за эффективность действий на море, где он с успехом командовал для Цезаря флотом. Он встал на его сторону по очень серьезной причине. Он был уверен в том, кто победит, и хотел быть с победителем. Загвоздка заключалась в том, что сам Цезарь ему сильно не нравился, да и Цезарь, похоже, особых симпатий к нему не питал. Поэтому милости Цезаря в его отношении не обещали длиться и длиться, особенно теперь, когда в обозримом будущем не предвиделось мало-мальски стоящих морских сражений. Он побывал в преторах и жаждал стать консулом, однако хорошо сознавал, что при двух консулах в год и при множестве претендентов на эти посты его шансы практически сходят на нет.

Базил посоветовал подключить и его, но было решено не говорить с ним в Нарбоне, да и со всеми прочими тоже. В Нарбоне надо только наметить кандидатуры, и все.

Вскоре список потенциальных членов новоиспеченного клуба пополнился, но, к сожалению, лишь заднескамеечниками, не пользующимися большим влиянием. Это были Децим Туруллий, братья Цецилий Метелл и Цецилий Буциолан, братья Публий и Гай Сервилии Каска. И еще очень рассерженный Цезенний Лентон, тот, что обезглавил Гнея Помпея.

На третий день квинктилия Цезарь наконец прибыл в Нарбон в сопровождении остатка десятого легиона и чуть более многочисленного пятого легиона, «Жаворонка».

«Да, — подумал Марк Антоний, — выглядит он прекрасно».

— Мой дорогой Антоний, — сердечно приветствовал его Цезарь, целуя в щеку. — Рад видеть тебя. И Авла Гиртия, разумеется.

Антоний не слышал, что Цезарь говорил ему далее. Он увидел хрупкую фигуру, появившуюся из двуколки. Молодой Гай Октавий? Да, это он! Но как же он изменился! На деле Антоний никогда не обращал внимания на своего троюродного брата, сбросив его со счетов как будущего утешителя педерастов, который станет позором семьи. Но парень, хотя по-прежнему красивый и утонченный, теперь излучал спокойную уверенность, говорящую о том, что он очень хорошо себя чувствует как контубернал.

Цезарь с улыбкой повернулся к Октавию и выдвинул его вперед.

— Как видишь, тут почти вся семья. Нам только недоставало тебя, Марк Антоний. — Цезарь обнял Октавия за плечи и слегка сжал. — Гай, пойди посмотри, где меня поселили.

Октавий спокойно улыбнулся Антонию и пошел выполнять поручение.

— Цезарь, я здесь, чтобы извиниться и просить прощения.

— Принимаю первое и дарую второе, Антоний.

Тут подошли остальные, от Квинта Педия до молодого Луция Пинария, еще одного внучатого племянника Цезаря, контубернала, и его двоюродного брата Педия. Плюс Квинт Фабий Максим, Кальвин, Мессала Руф и Поллион.

— Я лучше поселюсь отдельно, — сказал Антоний Гиртию, сосчитав всех. — Приткнусь в доме дяди.

— Нет нужды, — добродушно сказал Цезарь. — Мы поместим Агриппу, Пинария и Октавия где-нибудь в гардеробной.

— Агриппу? — переспросил Антоний.

— Вон он, — показал Цезарь. — Ты видел когда-нибудь в своей жизни более перспективного воина, Антоний?

— Похож на Квинта Сертория, так же уверен в себе.

— Я тоже это заметил. Он контубернал Педия, но я возьму его в свой штат, когда пойду на Восток. И одного из военных трибунов Педия, Сальвидиена Руфа. Он командовал кавалерийской атакой при Мунде и справился с этим блестяще.

— Приятно знать, что Рим все еще поставляет хороших бойцов.

— Не Рим, Антоний, — Италия! Думай шире!

— В Нарбоне еще шестьдесят два сенатора, которые приехали поклониться, — сказал Антоний, входя с Цезарем в дом. — Большинство из них твои назначенцы-заднескамеечники, но здесь и Требоний, и Децим Брут, и Базил, и Стай Мурк.

Он остановился, насмешливо скривил губы.

— Кажется, ты в восторге от этого молодого saltatrix tonsa Октавия, — вдруг сказал он.

— Не позволяй внешности обманывать тебя, Антоний. Октавий далеко не продажная танцовщица. У него больше политической проницательности в мизинце, чем во всем твоем теле. Он сопровождал меня везде после Мунды, и я не помню, чтобы какой-нибудь юноша радовал меня больше. Правда, он болен и не пригоден для воинской службы, но на его плечах очень умная голова. Жаль, что его имя — Октавий.

Антоний встревожился. И весь напрягся.

— Думаешь переименовать его в Юлия Цезаря? — спросил он.

— Увы, нет. Я ведь сказал, что он болен. Серьезно болен и до старости не доживет, — спокойно ответил Цезарь.

Появился Октавий.

— Вверх по лестнице, комнаты справа в конце коридора, Цезарь, — сказал он. — Если я тебе больше не нужен, то мне хотелось бы посмотреть, где обустроились Пинарий с Агриппой. Могу ли я остановиться там же?

— Я так и планировал. Пройдись по Нарбону, будь аккуратен, не попадай в неприятности. Ты в отпуску.

В больших красивых серых глазах вспыхнуло обожание, потом парень кивнул и исчез.

— Он думает, что солнце светит из твоей задницы, — сказал Антоний.

— Очень приятно знать, что хоть кто-то так думает, Антоний. Особенно если это член моей семьи.