Полное собрание сочинений и писем в двадцати томах. Том 6. - Иван Гончаров

С. 177. – Барин! – повторил Штольц ~ Джентльмен – такой же барин. – Джентльмен есть такой барин ~ который сам надевает чулки и сам же снимает с себя сапоги. – Обломов вкладывает в слово «джентльмен» вполне определенное социальное содержание: благородный, дворянин. Таково было первоначальное значение этого слова в Англии вплоть до XVII в., позднее любой обеспеченный человек считался «джентльменом» (см.: Ерофеев Н. А. Туманный Альбион: Англия и англичане глазами русских. 1825-1853 гг. М., 1982. С. 165-169). «Однако за пределами Англии, – пишет Н. А. Ерофеев, – в частности в России, акцент делался зачастую прежде всего на соблюдении определенных моральных норм» (Там же. С. 169). Именно этот «акцент» передают словари середины прошлого века. Ср.: «Джентльмен – в прямом смысле значит дворянин; в применении – человек с изящными манерами и аристократическими привычками, одним словом, порядочный человек, как теперь говорится» (Д. С. Объяснение 1000 иностранных слов, употребляющихся в русском языке. М., 1859. С. 26); «Джентльмен, англ. gentle, фр. gentil, – общее название в Англии порядочного человека, воспитанного, вежливого и исполненного чести и благородства» (Михельсон М. И. Объяснение 25 000 иностранных слов, вошедших в употребление в русском языке. М., 1865. С. 195). Так понимала это слово и мать Штольца (ср.: «На ее взгляд, во всей немецкой нации небыло

547

и не могло быть ни одного джентльмена» – наст. изд., т. 4, с. 154).

Гончаров в понятие «джентльмен», как и в той или иной мере синонимичные ему понятия «порядочный человек», «светский человек», вкладывал гораздо более значимое социально-нравственное содержание, чем аристократизм и благовоспитанность, стремясь возвысить эти расхожие и отчасти девальвированные понятия (хотя они же подчас использовались им и с открытой иронией, например в «Письмах столичного друга к провинциальному жениху» (1848); см. подробнее: наст. изд., т. 1, с. 788-792; ср.: с. 771, примеч. к с. 295). Стержневое в этом фельетоне расхоже-утилитарное понятие «уменье жить» («savoir vivre») в «Обломове» (вслед за «Обыкновенной историей») возводится на иной смысловой уровень: «Началось с неуменья надевать чулки и кончилось неуменьем жить» (наст. изд., т. 4, с. 392). Без какой бы то ни было иронии, вполне апологетически, звучат определения «светский человек», «светское воспитание» во «Фрегате „Паллада”» (см.: наст. изд., т. 2, с. 57).

В воспоминаниях «На родине» (1887) Гончаров считал необходимым отметить: в начале XIX в. слова «джентльмен» «еще не было в русском словаре», что, разумеется, не исключало «джентльменства» как явления жизни. «Это был, – вспоминал писатель о своем крестном отце и воспитателе Н. Н. Трегубове, – чистый самородок честности, чести, благородства и той прямоты души, которою славятся моряки, и притом с добрым, теплым сердцем. Все это хорошо выражается английским словом „джентльмен”». То, что Гончаров не связывал «джентльменства» с принадлежностью к дворянству, видно из очерка «Литературный вечер» (1880): «- Не высший, не низший, а просто круг благовоспитанных людей, то, что называется – джентльменов у англичан или порядочных людей у нас!». Показательна (в этом контексте) характеристика, данная Гончаровым Гамлету (и отцу Гамлета) в очерке «Опять „Гамлет” на русской сцене» (1875): «В нормальном положении Гамлет ничем не отличается от других. Он не лев, не герой, не грозен, он строго честен, благороден, добр – словом, джентльмен, как был его отец, как был он сам, если б остался жив. Он светло и славно прожил бы свой век, если бы в мире всё было светло и славно, но он столкнулся сначала с горькою (потеря отца и

548

вторичный поспешный брак матери), потом с страшной действительностью. ‹…›

Типичные черты или капитальные свойства Гамлета – это его доброта, честность, благородство и строгая логика. Свойства слишком общие, свойственные человеческой натуре вообще и не кладущие никакой особой видимой печати на характер. Это совершенный джентльмен – или „человек”, каким был его отец, по его словам».

Подчеркнутое внимание писателя к образу «джентльмена» было замечено и современной ему критикой. Д. И. Писарев, к примеру, в статье об «Обломове» вспоминал героя «Обыкновенной истории»: «Петр Иванович Адуев, дядя, неверен с головы до ног. Это какой-то английский джентльмен, пробивший себе дорогу в люди силою своего ума, составивший себе карьеру и при этом нисколько не загрязнившийся» («Обломов» в критике. С. 92).

С. 178. …потому что жизнь есть поэзия. – Ср. в статье В. Г. Белинского «Стихотворения М. Лермонтова» (1841): «Поэзия есть выражение жизни, или, лучше сказать, сама жизнь. ‹…› Отсюда вытекает новый вопрос, решение которого и будет решением вопроса о поэзии, – вопрос: если сама жизнь заключает в себе столько поэзии, так что в сущности своей жизнь и поэзия тождественны, – то зачем же еще другая поэзия ‹…›?» (Белинский. Т. III. С. 225). Ср. также в статье Вал. Майкова «Романы Вальтера Скотта…» (1847): «Где жизнь, там и поэзия…» (Майков. С. 234). Вместе с тем рассуждениям Обломова можно найти аналогии не только в эстетике ближайших современников Гончарова, но и в поэзии В. А. Жуковского, например в его элегии «Я Музу юную, бывало…» (1823):

Я Музу юную, бывало,Встречал в подлунной стороне,И Вдохновение слеталоС небес, незваное, ко мне;На всё земное наводилоЖивотворящий луч оно –И для меня в то время былоЖизнь и Поэзия одно.

(Жуковский В. А.

Полн. собр. соч. и писем:

В 20 т. М., 2000. Т. 2. С. 235).

С. 178. …или наступит красноречивое молчание ~ не от сенатского дела…; см. также с. 180: …ни одного вопроса

549

о сенате… – Правительствующий сенат – высшая судебная инстанция и высший орган административного надзора в России. Сенат рассматривал жалобы учреждений, должностных и частных лиц на незаконные действия властей, главным образом губернских.

С. 178-179. Разве у меня жена сидела бы за вареньями да за грибами? Разве считала бы тальки ~ Разве била бы девок по щекам? – Ср. в поэме А. С. Пушкина «Граф Нулин» (1825): «Занятий мало ль есть у ней? / Грибы солить, кормить гусей…» – и в «Евгении Онегине»: «Она езжала по работам, / Солила на зиму грибы, / Вела расходы, брила лбы, / Ходила в баню по субботам, / Служанок била осердясь…» (глава вторая, строфа XXXII). Талька – «ручное мотовило для крестьянской пряжи», а также и мера пряжи – «моток ниток, известной меры, снятый с тальки» (Даль. Т. 4. С. 389).

С. 179. …а выучил бы повара в Английском клубе или у посланника. – Членами Английского клуба (или Английского собрания), основанного в 1770 г., первоначально состояли жившие в Петербурге иностранцы, позднее – «почтенные особы», «в числе которых находились высшие государственные сановники. ‹…› В пятидесятых годах нынешнего столетия в Английском клубе считалось около четырехсот членов и более тысячи кандидатов, которые по старшинству и занимали открывающиеся вакансии. Первейшие люди домогались как бы чина вступить в число членов этого клуба. Князь Чернышев и граф Клейнмихель так и умерли, не попав в члены Английского клуба» (Пыляев М. И. Старый Петербург. С. 226). В 1830-1859 гг. клуб находился в Демидовском переулке (ныне пер. Гривцова, д. 1, во дворе); здесь четыре раза в неделю бывали «общие обеденные столы ‹…›. Кушанье приготовляется и сервируется большей частью на английский манер» (Пушкарев. С. 459-460; Греч. С. 17). Посетителем Английского клуба был Петр Иванович Адуев (см.: наст. изд., т. 1, с. 336, 775). В 1840-1850-е гг. в звании посланника состояли представители семи иностранных государств в Петербурге, остальные дипломаты числились в звании поверенных в делах или консулов (см.: Греч. С. 196).

С. 179. …темно; туман, как опрокинутое море, висит над рожью… – По мнению Х. Роте, в данном случае Гончаров перефразирует строку из стихотворения Ф. И. Тютчева «Восток белел. Ладья катилась…», впервые опубликованного

550

в «Современнике» за 1836 г. (Т. 4. С. 37) и вошедшего в издание «Стихотворения Ф. Тютчева» (СПб., 1854. С. 36). Ср. у Тютчева: «Как опрокинутое небо, под нами море трепетало…» (см. подробнее: Rothe H. Ein Tjutčevzitat bei Gončarov // Collocquim Slavicum Basillense: Gedenkschrift für Hildegard Schroeder. Bern, 1981. S. 675-695).

С. 179. «Casta diva, Casta diva!» ~ Не могу равнодушно вспомнить «Casta diva», – сказал он, пропев начало каватины, – как выплакивает сердце эта женщина! ~ Тайна тяготит ее; она вверяет ее луне… – «Casta diva» – начало арии Нормы из одноименной оперы (1831) Винченцо Беллини (1801-1835), либретто Феличе Романи (1788-1865). Норма, жрица богини Дианы, принадлежит к касте друидов, жрецов древних кельтских племен, в своей ночной молитве взывает к Диане, богине Луны: «Непорочная богиня, разливающая сребристые свои лучи по этому древнему, священному лесу, обрати к нам прелестный свой лик без облака и без покрова. Охрани, удержи пылкие сердца от безумного рвения и надели землю миром, которым ты наполняешь небо!» (Норма: Двухактная лирическая трагедия / Текст Феличе Романи, музыка Виченто Беллини. СПб., 1877. С. 16-17; перевод слов «Casta diva» как «Пречистая Дева» в большинстве современных изданий романа неточен; «Пречистая Дева» – обращение к Богоматери). В 1830-1840-х гг. «Норма» неоднократно исполнялась в Петербурге различными труппами: немецкой – с 1835 г., русской – с 1837 г., итальянской – с 1844 г. (см.: Вольф. Ч. 1. С. 38-40, 48; подробнее об исполнении оперы по всей России: Fisher. P. 105-106, 114). В 1849 г. один из современников так сравнивал трактовки «Casta diva» различными певицами: «Общий характер роли Нормы – пафос драматизма, но посреди этого общего характера всех вокальных нумеров в этой роли есть одна ария – знаменитое адажио „Casta diva”, прямо противоположная другим, с характером чисто лирическим. Это соприсутствие противоположного элемента было постоянным камнем преткновения для всех певиц, бравших на себя исполнение этой громадной роли или части ее. На нашей памяти пели эту партию сполна г-жи Виардо, Борси и Гейнефеттер и часть ее г-жа Фреццолини. О г-же Виардо не говорим, потому что у нас ее Норма была первым опытом; г-жа Борси никогда не знала ровного пения, которое необходимо для удовлетворительного исполнения