Конец детства. Земной свет (романы) - Артур Кларк

Но пускай ребята разберутся сами; вряд ли у них уйдет на это слишком много времени – раскинут мозгами, и все станет ясно.

Трактор осторожно сползал с крутого склона; на горизонте уже показались решетчатые фермы телескопов. Совсем, подумал Садлер, как две фабричные трубы, одетые в леса. Несмотря на всю краткость своего пребывания на Луне, он успел проникнуться к этим огромным приборам нежностью, они стали для него – как и для любого сотрудника Обсерватории – личностями. И он вполне понимал, почему так тревожатся астрономы за свои исполинские глаза, заглядывающие в самые глубины пространства, на расстояния в сотни миллиардов световых лет.

Высокий, отвесный обрыв загородил солнце, и все вокруг погрузилось во тьму. В небе начали вспыхивать звезды – зрение Садлера автоматически адаптировалось к перемене освещенности. Он взглянул на север, краем глаза заметив, что и Уилер сделал то же самое.

Nova Draconis все еще оставалась ярчайшей звездой небосклона, однако быстро тускнела. Через несколько дней она будет примерно как Сириус, через несколько месяцев ее не различишь невооруженным глазом. Все это имело какой-то скрытый смысл, какое-то символическое значение, недоступное разуму, но наполовину угадываемое фантазией, интуицией. Наука узнает от Nova Draconis очень много, но чему научит эта звезда обычных, живущих своей повседневной жизнью людей?

Только вот этому, подумал Садлер. В небесах могут сверкать какие угодно знамения, Галактика может возжигать маячные огни взрывающихся звезд, а человек, как и прежде, будет заниматься своими делами – с полным безразличием ко всем космическим фейерверкам. У него и с планетами-то дел хватает по горло, так что звезды подождут. Все их выходки не преисполняют человека каким-то чрезмерным благоговением – всему свое время, когда-нибудь он разберется и с этим небесными светильниками.

На последнем, равнинном участке обратного пути ни спасатели, ни спасенные почти не разговаривали. Руки Уилера мелко дрожали – наступила запоздалая реакция на пережитое. Джеймисон просто сидел и смотрел на приближающуюся Обсерваторию, словно видел ее впервые. Когда трактор пересекал длинную тень десятиметрового телескопа, он повернулся к Садлеру и спросил:

– А как они там, все успели убрать?

– Вроде бы все, – откликнулся Садлер. – Я не слышал ни о каких повреждениях.

Джеймисон рассеянно кивнул, не проявляя ни особого облегчения, ни радости. Потрясающие события сегодняшнего дня просто не оставили в нем места для новых эмоций.

Как только трактор остановился в подземном гараже, Садлер распрощался со спутниками и бросился в свою клетушку составлять донесение. Собственно говоря, это выходило за рамки задания, но ведь как приятно сделать наконец хоть что-нибудь по-настоящему полезное.

Его охватило огромное спокойствие – чувство, словно страшная гроза прошла стороной, растратила всю свою яростную мощь и никогда больше не вернется. Сейчас, по завершении битвы, полностью исчезла депрессия, мучившая Садлера последние дни. Ему казалось, что и Земля, и Федерация должны были испытать одинаковое потрясение; узрев воочию, на что способны развязанные ими силы, они должны в равной степени стремиться к миру. Он даже рискнул задуматься о будущем – впервые после отъезда с Земли. Всякое, конечно, бывает, но опасность атаки на Землю казалась теперь практически нулевой. Жанетте ничто не угрожает, и скоро он снова с ней увидится. И сможет наконец рассказать, где он был все это время и чем занимался – ну какие там могут быть тайны после того, что произошло?

И все равно Садлер испытывал острую, грызущую неудовлетворенность. Он ненавидел бросать какую-нибудь работу на полпути – и вот, судя по всему, этой его миссии суждено остаться незавершенной. Так был, в конце концов, шпион среди сотрудников Обсерватории, или нет?

ГЛАВА 19

К тому моменту когда началась – чтобы тут же и завершиться – война, лайнер «Пегас» (шестьдесят человек экипажа, триста пассажиров) удалился от Земли всего на четыре суточных перехода. Маловразумительные сводки, передаваемые Землей и Федерацией, ничего не проясняли, а только усиливали вспыхнувшую на борту панику. Капитан Холстед принял решительные меры: пассажиров, опасавшихся попасть на Марсе в лагерь для военнопленных, а потому требовавших немедленного возвращения, пришлось временно изолировать. Положа руку на сердце, их было трудно винить; сквозь иллюминаторы ясно виднелся прекрасный серебряный полумесяц все еще близкой Земли, сопровождаемый вторым, меньшим по размеру и более тусклым. Даже отсюда, с расстояния в миллион километров, ослепительное пламя только что отгремевшей на Луне битвы различалось с полной, пугающей отчетливостью, что также мало способствовало укреплению морального духа.

К сожалению, законы небесной механики непреложны, вынесенный ими приговор не подлежит ни обжалованию, ни пересмотру. Да, «Пегас» едва еще отошел от Земли и находился во многих неделях пути от намеченной цели, однако он достиг уже орбитальной скорости и летел, подобно брошенному камню, управляемый всесильным тяготением Солнца, по тропе, неизбежно ведущей к Марсу. О повороте назад не могло быть и речи, такой маневр потребовал бы совершенно нереального количества отбрасываемой массы. В баках «Пегаса» оставалось вполне достаточно пыли, чтобы в конце пути уравнять его скорость со скоростью Марса, а также для не очень значительных коррекций траектории – но никак не более того. Энергии, которую могли произвести его реакторы, хватило бы и на десяток полетов, но на одной энергии, без отбрасываемой массы, много не полетаешь. Волей-неволей «Пегас» мчался к Марсу; при всей кажущейся свободе космического пространства он мог отклониться от своего пути ничуть не больше, чем следующий точно по расписанию железнодорожный поезд. Капитан Холстед не ожидал от этого рейса ничего хорошего.

Долетевший по радио призыв МЭЙДЭЙ! МЭЙДЭЙ![14] сразу же отодвинул все прочие заботы на второй план. Триста уже лет звучит это слово на море, в воздухе и в космосе; повинуясь ему, поднимаются по тревоге спасательные отряды, капитаны меняют курс и спешат на помощь своим терпящим бедствие товарищам. Но как же мало может сделать командир космического корабля; за всю историю астронавтики было всего лишь три случая успешных спасательных операций в космосе.

Это связано с двумя основными причинами, хотя пассажирские компании предпочитают говорить только об одной. Серьезные неприятности в открытом космосе – большая редкость, почти все несчастные случаи происходят при взлете или посадке. Выйдя в космос и встав на орбиту, которая без всяких усилий доведет его до цели, корабль оказывается в полной безопасности от всех бед – за исключением внутренних механических неполадок. Неполадки эти происходят сплошь да рядом, чаще всего они весьма тривиальны, а потому устраняются быстро и без излишнего шума – ну зачем же попусту тревожить пассажиров? В соответствии с законом, все космические корабли состоят из нескольких независимых отсеков; в случае необходимости любой из них может стать убежищем. Худшее, что грозит пассажирам, – это провести в тесноте и без особых удобств несколько часов, пока разъяренный капитан тяжело дышит своему главному механику в затылок.