История России с древнейших времен. Книга IV. 1584-1613 - Сергей Соловьев

Борис по характеру своему особенно дорожил медиками, потому что трепетал за свое здоровье и здоровье своего семейства, думал, что враги постоянно умышляют против его жизни и здоровья, следовательно, хотел окружить себя искусными людьми, которые могли бы противодействовать вражьим замыслам. У него было шесть иностранных медиков, которым он давал богатое содержание и подарки, почитал их, как больших князей или бояр, позволил им построить себе большую протестантскую церковь. Относительно медицинских понятий века сохранился любопытный разговор печатника Василья Щелкалова с приехавшим из Англии доктором Вильсом. Щелкалов спрашивал доктора: «Сказываешься ты доктор, а грамота у тебя Елисавет королевнина докторская и книги докторские и лечебные и зелье с тобою есть ли? И как немочи знаешь? И по чему у человека какую немочь познаешь?» Доктор отвечал: «Которые книги были со мною повезены из Английской земли для докторства, и я те книги все оставил в Любеке для проезда, сказывался в дороге торговым человеком для того, чтоб меня пропустили, а зелья не взял для проезду же, потому что нас, докторов, в Москву нигде не пропускают». Щелкалов спросил: «По чему же тебе у человека без книги какую немочь можно познать — по водам ли или по жилам?» Доктор отвечал: «Немочь в человеке всякую можно и без книг разумом знать по водам; а если будет в человеке тяжкая болезнь, то ее и по жилам можно познать: лечебная книга со мною есть, а старая книга у меня в голове».

Печатание книг продолжал при Годунове старый типографщик времен Грозного Андроник Тимофеев Невежа, а потом сын его, Иван Андроников Невежин. Последний в послесловии к Цветной триоди распространяется в похвалах Борису и, между прочим, говорит: «И о сем богодухновенных писаний трудолюбственном деле тщание велие имел и с прилежным усердием слова истины исправляя, делателей же преславного сего печатного дела преизобилне своими царскими уроки повсегда удоволяя, и дом превелик устроити повеле: в нем же трудолюбному сему книжного писания печатному делу совершатися».

Ясно высказанная правительством необходимость сближения с иностранцами для заимствования у них знаний, ясно высказанное, следовательно, убеждение в превосходстве иностранцев, у которых должно учиться, умножение числа этих иностранцев в войске, появление их в сословии торговом, почесть, которую оказывал им царь, державший медиков своих, как князей или бояр, — все это не могло не породить в некоторых русских людях желания подражать иностранцам и начать это подражание, по известному закону, со внешнего вида. Современники Борисова царствования, и свои и чужие, согласно говорят о пристрастии русских к иноземным обычаям и одеждам, о введении обычая брить бороды, причем выставляется и причина: царь очень любил иностранцев, был их потаковником. Приверженцы старины обратились к патриарху: «Отец святый! — говорили они ему, — зачем ты молчишь, видя все это?» Совесть Иова уязвлялась этими речами, как стрелами, но говорить царю против нововведений у него недоставало духа: «Видя семена лукавствия, сеемые в винограде Христовом, делатель изнемог и только, к господу богу единому взирая, ниву ту недобрую обливал слезами.»

Глава вторая

Причины Смуты. — Дело Богдана Бельского. — Доносы. — Опала Романовых. — Отношения царя к другим вельможам. — Навязанная молитва при заздравной чаше. — Голод. — Мор и разбои. — Слухи о самозванце. — Разбор мнений о самозванце. — Похождения Отрепьева. — Обличения ему из Москвы. — Меры царя и патриарха против самозванца. — Вступление Лжедимитрия в московские пределы. — Сдача Путивля. — Битва под Новгородом Северским. — Битва при Добрыничах. — Недеятельность царских воевод. — Смерть Бориса Годунова. — Присяга царю Феодору Борисовичу. — Отправление воеводы Басманова в войску. — Переход войска к самозванцу. — Возмущение Москвы против царя Феодора. — Свержение патриарха Иова. — Убиение царя Феодора и матери его.

Для многих в Московском государстве Борис и на престоле оставался таким же, каким был во время правления своего при царе Феодоре. Муж чудный и сладкоречивый продолжал устраивать в Русском государстве много достохвальных вещей, по-прежнему ненавидел мздоимство, старался искоренить разбои, воровство, корчемства, был светлодушен, милостив и нищелюбив. Ради таких строений всенародных Борис в первые годы своего царствования был всем любезен. Россия цвела всеми благами. И, несмотря на это, он пал, потому что, говорят русские современники, навел он на себя негодование чиноначальников всей Русской земли.

Годунов пал вследствие негодования чиноначальников Русской земли. Так говорят современники, иностранцы и русские, и после поверки их объяснения мы не можем не согласиться с ними. Но падением Годуновых дело не кончилось, за ним последовало страшное Смутное время, и потому надобно объяснить еще, почему Смута, произведенная меньшинством, не встретила сопротивления в большинстве, не была им затушена? Почему зло могло так приняться на русской почве в начале XVII века и принести такие страшные плоды?

У Годунова были враги, были соперники между боярами, но вступление его на престол со всеми обстоятельствами, сопровождавшими это событие, показывало ясно могущественные средства Годунова и бессилие врагов его. Явного противодействия быть не могло ни тут, ни после; у врагов Годунова не было средств вещественных; это не были правители сильных областей, в которых, пользуясь народным расположением, могли поднять знамя восстания; соперники Годунова не имели на своей стороне и средств нравственных: он был лучший между ними, по общему признанию. Средства Годунова были велики; но по характеру своему он не был в уровень своему положению, не умел признать своих средств и воспользоваться ими. «Если бы терн завистной злобы не помрачил цвет его добродетели, то мог бы древним царям уподобиться». Эти слова современника объясняют как нельзя лучше дело. Годунов не мог уподобиться древним царям, не мог явиться царем на престоле и упрочить себя и потомство свое на нем по неуменью нравственно возвыситься в уровень своему высокому положению. Восходя на престол, он не мог освободиться от боярских отношений, от боярских чувств, продолжал питать завистную злобу к своим старым соперникам, был способен унизиться до зависти, то есть до признания в других равных или больших прав на престол, чем какие он имел сам; неуверенность в собственном достоинстве, в собственных правах, собственных средствах не могла дать ему необходимого в его положении спокойного величия и развила в нем эту мелкую, болезненную подозрительность, заставившую его осквернить царство доносами неслыханными; не имея доверия, уважения к самому себе, он не мог доверять никому. Подозрительностью, завистною злобою он раздражил родовитых людей, в которых видел врагов своих, то отдалял их от себя по какому-нибудь доносу, то опять приближал, преследуя, однако, людей, сносившихся с ними; но раздражая врагов, он в то же время своим мелкодушием, подозрительностью, боязливостью уничтожал в них уважение к себе, обнаруживал пред ними свою слабую сторону, указывал средство действовать против себя, действовать испугом, отнимавшим у него дух, решительность.

Таким образом, в характере человека, воссевшего на престоле Рюриковичей, заключалась возможность начала Смуты, но продолжение ее и сильное развитие условливались другими обстоятельствами: болезнь прикинулась и сильно развилась в общественном теле, потому что тело это заключало в себе много дурных соков. Давно уже мы имели случай замечать неудовлетворительное состояние народной нравственности в Московском государстве. Мы видели причины тому в борьбе, сопровождавшей появление и утверждение нового порядка вещей, собрание земли. Борьба между князьями за волости сменилась борьбою государей московских с основанными на старине притязаниями князей служебных и дружины вообще. Борьба эта достигла до ужасных размеров в царствование Грозного. Водворилась страшная привычка не уважать жизни, чести, имущества ближнего; сокрушение прав слабого пред сильным при отсутствии просвещения, боязни общественного суда, боязни суда других народов, в общество которых еще не входили, ставило человека в безотрадное положение, делало его жертвою случайностей, заставляло сообразоваться с этими случайностями, но эта привычка сообразоваться со случайностями, разумеется, не могла способствовать развитию твердости гражданской, уважения к собственному достоинству, уменья выбирать средства для целей. Преклонение пред случайностию не могло вести к сознанию постоянного, основного, к сознанию отношений человека к обществу, обязанности служения обществу, требующего подчинения частных стремлений и выгод общественным. Внутреннее, духовное отношение человека к обществу было слабо; все держалось только формами, внешнею силою, и, где эта внешняя сила отсутствовала, там человек сильный забывал всякую связь с обществом и позволял себе все на счет слабого. Во внешнем отношении земля была собрана, государство сплочено, но сознание о внутренней, нравственной связи человека с обществом было крайне слабо; в нравственном отношении и в начале XVII века русский человек продолжал жить особе, как физически жили отдельные роды в IX веке. Следствием преобладания внешней связи и внутренней, нравственной особности были те грустные явления народной жизни, о которых одинаково свидетельствуют и свои, и чужие, прежде всего эта страшная недоверчивость друг к другу: понятно, что когда всякий преследовал только свои интересы, нисколько не принимая в соображение интересов ближнего, которого при всяком удобном случае старался сделать слугою, жертвою своих интересов, то доверенность существовать не могла. Страшно было состояние того общества, члены которого при виде корысти порывали все, самые нежные, самые священные связи! Страшно было состояние того общества, в котором лучшие люди советовали щадить интересы ближнего, вести себя по-христиански с целию приобрести выгоды материальные, как советовал знаменитый Сильвестр своему сыну. И любопытно видеть, как подобные советы обнаруживали свое действие в поведении Годунова, который стремился к вещам достохвальным, был светлодушен, милостив, нищелюбив для достижения своих честолюбивых видов, для того, чтоб прослыть везде благотворителем. Любопытно видеть, как в характере Бориса и в отношениях к нему общества отразился господствующий недуг времени: Борис был болен страшною недоверчивостию, подозревал всех, боязливо прислушивался к каждому слову, к каждому движению, но и общество не осталось у него в долгу: каждый шаг его был заподозрен, ни в чем ему не верили; если он осквернил общество доносами, то и общество явилось в отношении к нему страшным доносчиком, страшным клеветником; он, по уверению современного ему общества, отравил царскую дочь, самого царя, сестру свою царицу Александру, жениха своей дочери, сжег Москву, навел на нее хана! Царь и народ играли друг с другом в страшную игру.