Золотое колечко на границе тьмы - Владислав Крапивин

Во-вторых, Мария Дмитриевна никого не спрашивала, а дала нам самостоятельную работу, которую ухитрилась проверить у всех тут же, в конце урока. Работа оказалась легкая, и я получил четверку с минусом (минус – за помарки).

В-третьих, на русском языке раздали тетради со вчерашним диктантом и оказалось, что у меня пятерка.

А самое главное – объявили, что “немец” – наш грозный Вильгельм Яковлевич Цвиккер – заболел и шестого урока не будет. Значит, их нынче всего четыре!

Потому что пятый – рисование, а это вовсе даже и не урок, а сплошная радость!

В учителе рисования Александре Павловиче Митинском души не чаяли все поколения школьников. Даже довоенные. Мне об этом рассказывали Сергей и Людмила.

Полный, высокий, лысоватый, с круглым добродушным лицом, он казался нам воплощением радости. И всепрощения. Не помню, чтобы он кому-то поставил двойку, повысил голос или выставил из класса развеселившееся сверх меры чадо. А надо сказать, на уроках Александра Павловича мы не блистали дисциплиной. Были там постоянный смех и болтовня.

Впрочем, и рисовали охотно. Умел Александр Павлович даже скучное срисовывание кувшинов и гипсовых фигур подать как дело весьма азартное. А еще больше нравилось нам, когда он предлагал:

– Сегодня рисуйте что хотите, развивайте воображение.

Мои рисунки Александр Павлович весьма одобрял – особенно фрегаты и бриги с полными парусами и хитрой путаницей такелажа…

Шуточки наши, подчас весьма вольные, сносил с несокрушимым терпением, разговаривал как с равными и, случалось, на переменах угощал помидорами из собственного огорода.

Был Александр Павлович Митинский известным в Тюмени художником, устраивал свои выставки. А на уроках не раз, посмеиваясь, говорил:

– Вот выберу время, возьмусь за большое полотно. Напишу портрет девочки-отличницы на фоне цветущих яблонь. Будет называться “Весна нашей жизни”. Отвезу в Москву. Тогда уж точно заработаю Сталинскую премию.

– Зачем девчонку рисовать! – возмущались мы. – Лучше пацана! Вы же в мужской школе работаете!

– Ха! Пацана! Да кто же мне даст премию за таких пиратов! Посмотрите на себя!

– Не-е! Мы хорошие!

Александр Павлович не спорил: конечно, хорошие. Но для премии этого мало. Требованиям, которые предлагает живописным полотнам метод социалистического реализма, мы все равно не соответствуем.

– Знаете, что такое социалистический реализм?

– Не-е! Мы еще не проходили!

– Это когда мальчик, умытый, причесанный, с пятерочным дневником под мышкой, смотрит в светлую даль. А вы куда смотрите?

– На вас, Александр Палыч!

– Ну, это ничего, это тоже можно. Но лучше смотрите на вазу. Вы ведь ее рисуете, а не меня.

В тот день, о котором я пишу, Александр Павлович снова разрешил нам рисовать что душа пожелает (еще одна удача!), а сам начал показывать свои акварели. Главным образом пейзажи.

– …А вот это я написал совсем недавно. Недалеко от дома, на Ямской улице. Зимний вечер, новолуние. Видели когда-нибудь такой месяц?

Над заснеженными крышами еще не совсем растаял закат. А высоко в сиреневом небе висел пепельный круг, опоясанный тонким и очень ярким полумесяцем.

Конечно, мы такое видели! По крайней мере, я видел! Не раз! Серый, слегка проступающий в морозном небе диск – это темная Луна. А месяц – ее вызолоченный солнцем край!

И опять коснулась меня зимняя лунная сказка – пахнущая сугробами и волшебством.

…А потом было продолжение сказки наяву. Когда я шел домой, вечернее, уже угасшее небо совсем очистилось от облаков. Кусался морозец, загорались звезды и светил над черным кружевом тополем т о т с а м ы й месяц – опоясавший пепельно-серую круглую луну. И стало мне так хорошо, что даже домой идти расхотелось. Шагать бы так и шагать по вечерней улице, пока впереди не увидишь какое-нибудь чудо…

Чуда я не увидел, но под скрип валенок легко, словно сами собой, сложились стихи:

Словно лук волшебный,

Тонок и упруг,

Опоясал месяц

Темный лунный круг…

Сперва были эти четыре строчки. А уж после, в феврале, когда я опять увидел такой месяц, придумалось окончание:

Под усталым снегом

Спит еще земля,

Но весны начало

Чуют тополя.

Потому что и в самом деле угадывалось в воздухе дыхание близкого марта.

…Летом девяносто первого года я с младшим сыном Алешкой на несколько дней приехал в Тюмень – повидать друзей, побродить по знакомым местам.

Однажды мы оказались на берегу Андреевского озера, в гостях у морского скаутского отряда. Ребята попросили в соседнем яхт-клубе большую яхту типа “Солинг” – для нашей прогулки по озеру. С нами пошли на яхте молодой начальник парусной базы Юра и его жена Марина.

Алешка – человек в парусном деле опытный, яхтенный рулевой – завладел румпелем, а мы втроем болтали о том, о сем, вспоминали общих знакомых.

– Вы в какой школе учились? – спросила Марина.

– В разных. А начиная с пятого класса – в двадцать пятой, на Первомайской.

– Тогда вы, может быть, знали учителя рисования Митинского!

– Александра Павловича? Да Боже ж ты мой! Кто же его не знал? У него и мои брат с сестрой учились! И с отцом моим они были приятели!

– А я– его внучка.

Ну что тут скажешь! В самом деле “тесен мир”.

Александра Павловича давно уже не было в живых. Мы вздохнули, вспомнив замечательного учителя и замечательного деда. Я рассказал, как в пятьдесят шестом году, перед самым окончанием школы, я помогал Александру Павловичу развешивать в областном музее работы для выставки. Вернее, мы втроем помогали – я и мои друзья Валерка и Юрий…

– Особенно много у Александра Павловича было миниатюр. Он их называл открытками. Яркие такие, глаза разбегались.

Внучка Марина задумчиво кивала. Громко журчала кильватерная струя. Ветер подналег на парус, и Алешка от руля напомнил нам, матросам, что надо не зевать, а откренивать яхту…

…Осенью от Марины и Юры пришло письмо. В нем оказались две, “открытки” – акварельные миниатюры Александра Павловича Митинского. Одна – совсем давняя, двадцать четвертого года. На ней сказочный русский городок. Вторая написана в пятьдесят шестом. Зимнее село Ивлево… Я их застеклил в одной общей рамке и повесил рядом с камином, где стоят глиняный Пограничник, мраморный кролик, старинное зеркальце и фотографии отца с его родителями.

На акварели с заснеженным селом Ивлевом уютно светятся окошки. Очень хочется написать, что над крышами висит знакомый месяц. Но правда есть правда: месяца там нет. Видимо, еще не взошел.