Яшмовая трость - Анри де Ренье

Маленькую,

Верную,

Из одного куска.

Он сел на землю против Аполлона,

Скромный, опустив глаза

Пред богом ослепительным,

Стоявшим в диске солнца с золотою лирой!

И он запел...

Сперва казалось,

Как будто ветерок шуршит в саду,

Как будто воды текут в траве иль по пескам...

Потом как будто дождь, потоки, ливень...

Потом как будто ветер или море, —

Потом он замолчал... И снова флейта

Запела ясно... Вдруг мы услыхали

Жужжанье пчел и ропот гулких сосен...

Покамест пел он, обернувшись к солнцу, —

Светило медленно закатывалось.

И Аполлон теперь стоял в тени,

Обеззолоченный и сразу ставший темным

Из светлого,

Как будто вдруг вошедший в ночь.

А Марсий между тем,

Ласкаемый последними лучами,

Алившими лицо, багрянившими шерсть,

Пел, упоенный солнцем, и казалось,

Что к флейте золотой он прижимал уста.

И слушали все Mарсия, сатира.

И, приоткрывши рты, все ждали смеха бога

И смотрели на лик божественный,

Который теперь

Казался ликом медным.

Вдруг, ясными глазами на бога глядя, Марсий

На два куска сломал об ногу флейту.

Тогда огромный вопль, звериный, долгий,

Вопль радости и гиканья, восторга, топанье ногами

Внезапно поднялись и смолкли сразу,

Потому что средь возгласов и смеха

Аполлон

Стоял один — жестокий и безмолвный

И не смеялся, всё поняв.

МАРСИЙ ГОВОРИТ:

Пусть так! Он сам хотел. Я — победитель бога.

Привет тебе, земля, так долго и так много

Меня питавшая! Леса мои! Родник

Текучих вод, где я срезал сухой тростник,

В котором трепетно смеется и рыдает

Мое дыхание — растет и ропщет, тает,

То всхлипами ручья, то шумами листвы.

Лица, над водами склонившегося, вы

Уж не увидите. Мне не следить глазами

В небесной синеве за стройными ветвями!

Накажет грозный бог сатира. Взрежет нож

Мой мягкий бурый мех, сдерет покровы кож,

Кровавя шерсть мою. Умру я. Но напрасно

Завистник царственный, соперник мой опасный,

Рукой неопытной наладивши свирель,

Мой голос отыскать захочет... А теперь

Вы тело Mapсия, дрожащее от боли,

Из кожи вынете, зане не всё равно ли,

Что я уйду с земли: мой голос не умрет,

Покамест ветр морской в стволе сосны поет!

ЖЕЛТАЯ ЛУНА

Унылый день закончился луною желтой,

Которая встает меж тонких тополей.

И в воздухе струится аромат тяжелый

Пруда, уснувшего меж мокрых камышей.

Когда под солнцем раскаленным, горько плача,

Мы в топкой глине замедляли слабый шаг,

Когда мы оставляли на песке горячем

Своих израненных ступней кровавый знак,

Когда огонь любви пылал, жесток и светел,

И после, в блеске погасавшего огня, —

Не знали мы, что сердцу будет сладок пепел,

Что на закате нашего большого дня

К нам донесется запах сладкий и тяжелый

Пруда, уснувшего меж мокрых камышей,

Что долгий день окончится луною желтой,

Которая растет меж тонких тополей.

ЧЕЛОВЕК И БОГИ

Земля еще горит следами былых богов.

Еще все боги живы в человеке, как хмель в вине —

Он тлеет, ждет, трепещет, грезит, бродит раньше,

Чем встать и выпрямиться в человеке,

Который чувствует, как в нем единым взмахом —

От горла до сознанья прянет быстрый огнь и яростное пламя.

Боги живы в человеке, и плоть его — их прах.

Их грозное молчание слышно умеющему слушать

В ветре их вещие уста.

Жив человек — и боги будут живы!

Поэтому иди, гляди, следи и слушай:

Умей увидеть факел в руке, покрытой тенью,

Смотри на воду текучую иль дремлющую,

На реку или ключ, фонтан или ручей,

Покамест в ней не станет видима Наяда или Нимфа.

Смотри так долго на дуб, сосну иль ясень,

Покамест ствол раскроется, кора не разомкнётся

Над голою Дриадой, смеющейся от радости свободы!

Если душа твоя дика, полна высоких шумов,

Ты будешь видеть в закатах солнца,

В крови дымящейся и в пурпуре горящем

Всегда пылающий костер Геракла,

Покамест в нас — расплавленной мечтой — трепещет

Справедливость, окрылявшая его могучую десницу.

И так во всем — в огне, в воде, в деревьях, в ветре,

Что дует с гор иль веет с моря —

Ты