Там, где нас нет. Время Оно. Кого за смертью посылать - Михаил Успенский

Богатырь вскинул голову. Выше деревьев, выворачивая их с корнями и разбрасывая по сторонам, шел мутный кривой столб с воронковидным навершием, словно огромная скособоченная бледная поганка решила прогуляться, творя свою поганкину волю. От столба даже издали несло жаром.

– Видишь, в какой он нынче силе? – просипел водяник. – Засуха будет, он уже с неба всю воду выпил, теперь земной добирает… Уводи коня, коня сбереги хоть у себя на дворе в колодце… Конь ему на четверть глоточка…

Вот уже хлопнулась в озеро, размахивая широкими корнями, первая сосна.

Столб пошел вдоль берега, примеряясь, как ловчей зайти на середину Гремучего Вира.

Убежать очень хотелось, причем как можно дальше. Жихарь закрыл глаза и стал мысленно считать пальцы на руках и ногах у себя и у других, воображаемых людей. Считал, покуда не вспомнил, что это за беда идет и как с ней предписано бороться в ученых книгах. По книгам–то выходило довольно просто, а по жизни…

Меч здесь не годился.

Озерное зеркало затянуло рябью, раздался отвратительный звук всасываемой влаги…

Жихарь выхватил засапожный нож – старый, надежный, заговоренный – и с полного размаха метнул его в середину столба.

Раздался постыдный визг, и столб сгинул, рухнув в озеро потоками украденной было воды, а вместе с водой в озеро пал некий человек и начал быстро–быстро загребать одной рукой к берегу.

Сразу же, словно ниоткуда, налетели облака и пошел дождь.

– Ну, теперь–то уж нам точно конец, – пообещал Мутило. – Это же Зубатый Опивец, из главных планетников…

Планетники, несмотря на громкое имя, никакого отношения к занебесным делам не имеют. Они обретаются в тучах и устраивают на земле погоду. Или непогоду – смотря по настроению. Ссориться с ними ни один человек в здравом уме не будет, а будет выпрашивать солнышка либо дождя. Просить, конечно, принято богов – того же Перуна, Ярилу или ветреного Стрибога. Но всякий жалобщик и ходатай знает, что не главные начальники вершат дела, а их приказчики да управители. То же самое и с погодой…

Выходят планетники из заложных мертвецов, которые еще при жизни решили доспеть себе такую беспокойную участь и договорились на этот счет в Нави, принеся кровавую жертву…

Зубатый Опивец выбрался на берег, даже не взглянув на протянутую Жихарем руку. Рожа у него была желтая, редкобородая, глаза как два рыбьих пузыря, а по числу зубов в широкой пасти он явно стремился догнать самого Мироеда. В левом плече планетника была рана – из прорехи в длинной рубахе сочилась какая–то малоприятная жидкость, заменяющая умрунам кровь.

– Ага, – прошептал Жихарь. – Я давно заметил, что самые страшные чудовища – это которые с человеческим лицом…

Опивец пустил из пасти долгую водяную струю.

– Земной порядок, значит, нарушаем, – сказал он. – Срываем горы и создаем моря… Понятно…

– Ну ты, – сказал Мутило. – Не вяжись к человеку. Это я за свое озеро вступился…

– Нет, – сказал богатырь. – Я на этой земле князь. За все с меня ответ.

– Кня–язь, – насмешливо протянул планетник. – От меня императоры плачут и дочерьми откупаются, а тут кня–язь…

– Давай перевяжу, – предложил Жихарь. – Сам посуди, как тебя было не остановить – высосал бы озеро… Высушил ручьи…

– Кто бы говорил! – возмутился планетник. – Для меня вода – что для тебя зелено вино: сосу и тем пьян бываю. А не приходило тебе в дурную твою голову, что в вине тоже малые человечки алкалоиды живут, и в утробу к тебе лезут без всякой радости? А? Вот так же и вы для меня. Буду жаловаться Перуну, он тебя ужо громом–то шарахнет…

– Ну, Перун–то, положим, тебе на засуху полномочий не давал, – заметил Мутило.

– А ты почем знаешь? – взвился планетник Опивец. – Мне, может, кто поглавней Перуна… – и, как бы спохватившись, захлопнул с лязгом зубастую пасть.

– Ась? – снова приложил лапу к ушной дырке Мутило. – Поглавней Перуна? Кто же он такой будет?

– Это я так… к слову. Какую бы мне с человечка виру взять за урон здоровью?

– Меч возьми, – хмуро сказал Жихарь. Он–то ожидал честного боя, а тут всякие разговоры да жалобы… Но рассеки он планетника мечом – все его собратья оскорбятся и выморят Многоборье жарой либо водой… – Или меня головой возьми, – тряхнул он кудрями.

– Водяного коня прими, – предложил Мутило. – Давай людей сюда не впутывать.

Все равно я его на ярмарку вел продавать…

– Больно нужен мне твой конь, – проворчал Опивец. – Больно нужен мне твой князь… У него и дочки еще малолетние… На ярмарку собрались, говорите?

– На ярмарку, – хором ответили князь и водяник, подобно провинившимся мальчишкам.

– Велено мне… Тьфу ты, – поправился планетник, – решил я так: пожертвуешь мне от чистого сердца самую бесполезную покупку, тогда тебя и прощу…

Может быть… Не будешь другой раз в пьяном виде за нож хвататься! Кто на руку резок, тот вдовец будет…

Несмотря на недавний раздор с женой, оставаться вдовцом молодому князю никак не хотелось.

– Да я… – сказал Жихарь. – Да я тебе – хоть что! Пряников там, платков пестрых… Княжье слово даю!

– Невелика цена княжьему слову, сам знаешь, князья первые вероломны, – ухмыльнулся Опивец. – Ты мне лучше богатырское слово дай – так надежнее!

– Даю и богатырское! – махнул рукой Жихарь. – Самая бесполезная покупка – твоя! Куда ее тебе представить?

– А хоть сюда же, – сказал планетник. – Я сам за ней приду в свое время.

Он шлепнул по Жихаревой ладони горячей рукой, отряхнулся, как собака, и зашагал прямо в лес, не разбирая дороги.

– Эй, ты куда? – окликнул Опивца водяник. Все–таки они были родня, как ни крути.

– С Боровым есть разговор! – крикнул планетник, не оборачиваясь. – Он, сказывают, про меня обидную песню сложил…

– За меня еще добавь! – крикнул вслед Мутило. – А то завел обычай – оскорбительные песни слагать, – пояснил он Жихарю. – Даже про Морского царя! Да и своего собственного Лешего ни во что ставит этот Боровой! Один он хороший!

Богатырь стоял в оцепенении.

– Дешево я отделался… – сказал он наконец.

– Как–то даже слишком дешево, – задумался Мутило. – Тут какой–то подвох…

Надо же – самую бесполезную покупку! С каких щей он так нынче раздобрился, человек его задери?

– Знаешь что? – сказал хитрый Жихарь. – Как приедем на Полелюеву Ярмарку, ты мне напомни, чтобы я первым делом самый черствый печатный пряник купил.

Пущай подавится на здоровье!

А потом снова взглянул на коня Налима – и позабыл про все на свете.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Хлеб – всему голова.

Сопровождавшие Жихаря дружинники, числом трое, без всякого удовольствия услышали, что князь в них более на сегодня не нуждается, поскольку собрался по важному и секретному державному делу на ярмарку. Им предстояло нынче объясняться с княгинею, а от нее, как от всякой женщины в тягости, можно было ожидать чего угодно. Смертью, конечно, не казнит, но зато такого наслушаешься – и обыденных слов, и тех, что она в своих книжках вычитала…

Дружинники поворчали, приняли алый плащ и позолоченный шлем и неспешно потопали по лесной тропе, ведущей на дорогу.

Ехать на водяном коне, если он покорился седоку, не в пример приятней, чем на обычном, даже и без седла. Ведь у водяного коня нет никакой хребтины, спина мягкая, сулящая седалищу всадника большое облегчение. Словно бы несет тебя речная стремнина…

– Так мы и вправду до вечера не доберемся, – рассердился Мутило, пристроившийся за княжеской спиной и вцепившийся лапами в широкий кожаный пояс Жихаря. – Тоже мне богатырь! Трюх–трюх, трюх–трюх… Не на водовозной кляче едешь! Смелее надо! Отчего шпоры–то не надел? Тогда каблуками его изо всей силы! Не бойся, не поранишь!

– Не начал бы конь ликовать, – сказал Жихарь. – Дело незнакомое… Да и лес тут густой, влепит он нас в дерево за милую душу… Тебе–то что – ты только рожу об мою кольчугу поцарапаешь, а мне каково придется?

– Как мы о своем княжьем здоровьице–то печемся! – сказал Мутило и пребольно, даже сквозь кольчугу, ущипнул богатыря. – Давай тогда я сяду вперед, а ты, главное, кафтан мне не порви – новый покупать будешь!

Этого Жихарь никак уж не мог стерпеть. Он свистнул отчаянным степным посвистом, развел, сколько мог, ноги, и изо всех сил ударил коня Налима по бокам.

Налим заржал – хотя ржание было не конское, а скорее человеческое, – и пошел борзо, как и полагается водяному коню. При этом он ухитрялся миновать все сосновые стволы, изгибался совершенно немыслимым образом, и богатырь почувствовал себя как в какой–то многоколенной трубе, подхваченный бурным потоком. Временами конь резко склонялся вбок, отчего седоки едва не бороздили локтями землю. Жихарь намотал уздечку на правую руку, впился пальцами левой во влажную гриву и мечтал только о том, чтобы не упасть.