Властелины Рима. Биографии римских императоров от Адриана до Диоклетиана - Антология

XV. (1) В душе Диоклетиана всегда жила жажда императорской власти, и об этом знали Максимиан и мой дед, которому он сам рассказал об этих словах друидессы. (2) Затем, заняв высокое положение, он стал смеяться над этим и перестал об этом говорить. Тем не менее на охоте он всегда, когда представлялась возможность, сам убивал кабанов. (3) Наконец, когда императорскую власть получил Аврелиан, затем Проб, затем Тацит, затем и Кар, Диоклетиан сказал: "Кабанов всегда убиваю я, а лакомым куском пользуется другой". (4) Известен и широко распространен рассказ о том, как, убив префекта претория Апра, он сказал: "Наконецто я убил назначенного роком кабана!". (5) Все тот же дед мой рассказывал, будто сам Диоклетиан сказал, что у него не было никакой другой причины убивать Апра собственной рукой, кроме желания осуществить предсказание друидессы и сделать прочной свою власть. (6) Ведь он не захотел бы с первых дней своей власти прослыть столь жестоким, если бы необходимость не заставила его прибегнуть к этому безжалостному убийству. (7) Итак, рассказано о Каре, рассказано также о Нумериане; остается у нас еще Карин.

XVI. (1) Это был человек, обесславленный в большей степени, чем ктолибо другой, прелюбодей, часто развращавший молодежь (стыдно говорить о том, что пишет в своем сочинении Онезим), да и сам дурно пользовавшийся свойствами своего пола. (2) Когда отец, назначив его управлять Галлиями, Италией, Иллириком и Африкой и наделив его властью Цезаря, но с правом делать все, что делают Августы, оставил его, он запятнал себя неслыханными пороками и покрыл невероятным позором. (3) Лучших друзей он сослал, а всех самых скверных людей выделял и держал при себе; префектом Рима он сделал одного из своих привратников[1508] — ничего хуже этого человека нельзя ни представить себе, ни назвать. (4) Префекта претория, который был у него, он убил. (5) На его место он назначил Матрониана, старого сводника, одного из письмоводителей, который был всегда его поверенным и помощником его блуда и разврата. Против воли отца Карин стал консулом.[1509] (6) Сенату он писал высокомерные письма. Римской черни, словно римскому народу, он обещал достояние сенаторов. (7) Он вступил в брак и развелся последовательно с девятью женами;[1510] большинство их от отверг, когда он были беременными. Дворец он наполнил мимами, блудницами, пантомимами, певцами и сводниками. (8) Ему настолько скучно было составлять заключения, что он посадил писать их какогото грязного бездельника, с которым он всегда забавлялся в полдень и часто бранил, что тот очень хорошо подделывает его руку.

XVII. (1) Он носил драгоценные камни на башмаках,[1511] у него не было ни одной застежки без драгоценных камней, его перевязи часто бывали богато украшены драгоценными камнями. Словом, многие называли его царем Иллирика. (2) Он никогда не выходил навстречу префектам и консулам. Зато он оказывал очень большое уважение людям бесчестным и всегда приглашал их на свои пиры. (3) Часто у него на пирах подавалось по сто фунтов птичьего мяса, сто фунтов рыбы и тысяча фунтов всякого другого мяса. Вина лилось у него очень много. Он утопал в море фруктов и дынь. Столовые и спальни он устилал медиоланскими розами. (4) Он принимал такие холодные ванны, какие обыкновенно бывают в помещениях под резервуаром для холодной воды, если в нем всегда держат снег. (5) Однажды он прибыл в зимнее время в какоето место, где вода в источниках была очень теплой, как это обычно по естественным причинам бывает зимой; выкупавшись в ней в водоеме, он, говорят, сказал прислуживавшим при купании: "Вы приготовили мне женскую воду", и это его слово приобрело наибольшую славу. (6) Отец его слышал о том, что он делает, и восклицал: "Это не мой сын!". Наконец, он решил поставить на его место Констанция, который впоследствии стал Цезарем, а в то время управлял в качестве наместника Далмацией, в те времена не было лучшего человека. Карина же, как говорит Онезим, он решил убить.[1512] (7) Было бы очень долго рассказывать об излишествах, которым предавался Карин. Кто хочет узнать все подробности, пусть прочтет также Фульвия Асприана, который с нудной обстоятельностью излагает все его дела.

XVIII. (1) Узнав о том, что его отец убит молнией, а брат умерщвлен рукой тестя, что Диоклетиан провозглашен Августом, он предался еще большим порокам и преступлениям, словно смерть его близких освободила его от узды, налагаемой семейными привязанностями. (2) Однако он проявил силу духа, добиваясь для себя императорской власти. В самом деле, он дал ряд сражений Диоклетиану, но в последней битве, которая происходила под Маргом, он был побежден и пал. (3) Таков был конец трех государей — Кара, Нумериана и Карина. После них боги дали нам государями Диоклетиана и Максимиана, присоединив к столь великим мужам Галерия и Констанция,[1513] из которых один был рожден для того, чтобы смыть пятно позора, полученное нами вследствие пленения Валериана, а другой — чтобы вернуть Галлии под власть римских законов. (4) Эти четверо государей всего мира — храбрые, мудрые, милостивые, очень благородные, одинаково мыслившие о государстве, относившиеся с чрезвычайным почтением к римскому сенату, умеренные, друзья народа, совершенно безупречные, почтенные, набожные, — такие государи, каких мы всегда себе просили. (5) Их жизнь описал в отдельных книгах Клавдий Евстений, бывший секретарем у Диоклетиана. Я сказал об этом для того, чтобы никто не требовал от меня столь большого дела, тем более что даже о жизни здравствующих государей нельзя рассказать, не вызывая осуждения.

XIX. (1) Правление Кара, Карина и Нумериана было особенно замечательно тем, что они дали римскому народу игры, дополненные невиданными зрелищами;[1514] мы видели изображения последних по всему портику конюшен на Палатине.[1515] (2) Кар выпустил и канатного плясуна, который в своих котурнах как бы носился по воздуху,[1516] и стенохода, который бегал по стене, раздразнив медведя, и медведей, дававших мимическое представление, также сто трубачей, которьхе играли все сразу, сто горнистов, сто флейтистоваккомпаниаторов и сто солистов, тысячу пантомимов и гимнастов, кроме того, театральную машину, от пламени которой сгорела сцена, последнюю Диоклетиан отстроил потом более роскошно. (3) Кроме того, он отовсюду собрал мимов. Он показал и сарматские игры[1517] — ничего не может быть приятнее их. Показал он и миф о Циклопе. Греческим искусникам, гимнастам, актерам и музыкантам было подарено золото и серебро, была подарена и шелковая одежда.

XX. (1) Насколько все это нравится народу, не знаю, но в глазах хороших государей все это не имеет никакого значения. (2) Передают одно высказывание Диоклетиана: когда один из служащих расходной кассы, восхваляя зрелища, устроенные Каром, сказал, что эти государи приобрели расположение народа благодаря театральным представлениям и цирковым играм, Диоклетиан заметил: "Значит, над Каром здорово смеялись, когда он был императором". (3) В сущности, когда сам Диоклетиан, созвав все племена, давал игры, то щедрость его была очень расчетливой: он говорил при этом, что игры должны быть чистыми, когда зрителем является цензор. (4) Пусть это место прочтет Юний Мессала, которого я осмеливаюсь открыто осуждать. Свое состояние он отдал актерам, отняв его у наследников, тунику матери отдал мимистке, а плащ отца — миму, и правильно, если бы еще пурпурный золоченый греческий плащ его бабки носил, как платье со шлейфом, трагический актер. (5) Еще и сейчас на греческом плаще, окрашенном фиолетовым и тирским пурпуром, которым, как военной добычей, унесенной из знатнейшего дома, гордится какойто флейтист, можно прочитать имя жены Мессалы. Что сказать о полотняных одеждах, привезенных из Египта? О привезенных из Тира и Сидона тонких до прозрачности сверкающих пурпуром одеждах, которые знамениты своими трудоемкими, подобными пуху, золотыми вышивками? (6) Раздарены плотные плащи, привезенные из страны атрабатов, раздарены канузийские, африканские плотные плащи — богатство, прежде невиданное на сцене.

XXI. (1) Все это я написал в своем сочинении с целью вызвать у тех, кто в будущем будет устраивать игры, чувство стыда, чтобы они не лишали своих законных наследников их прав на наследственное имущество и не раздавали его мимам и фиглярам. (2) Прими, мой друг, этот мой дар, который, как я не раз говорил, я выпустил в свет не как образец красноречия, а ради удовлетворения любопытства. Главной моей целью было, чтобы красноречивому человеку, который пожелал бы изложить деяния государей, не пришлось разыскивать материал и чтобы мои книжки стали слугами его красноречия. (3) Тебя же прошу: будь доволен и стой на том, что мы хотели написать лучше, нежели сумели это сделать.

Послесловие

Эта книга охватывает полтора века истории Римской империи — со 117 по 284 г. н. э. На это время приходятся две очень непохожие друг на друга эпохи в истории великого государства, простиравшегося от Рейна и Дуная до Сахары и от Атлантического океана до Евфрата. Первая из них — это так называемый "золотой век" империи, время правления династии Антонинов (117–180 гг. — Адриан, Антонин Пий, Марк Аврелий), период мирного сотрудничества императоров и сенатской знати, спокойствия в провинциях, затишья на границах. Вторая падает на так называемый "кризис III века" (от Максимина до Нумериана, 235–284 гг.). Она — полный контраст: императоры ставленники солдатчины, каждая армия выдвигает своего узурпатора, между ними ведутся непрерывные гражданские войны, провинции разорены, с севера вторгаются германцы, с востока — персы. Между этими эпохами лежит как бы переходный период — правление династии Северов: Септимий, Каракалл, Гелиогабал, Александр (193–235 гг.), — гражданских войн еще нет, но империя уже стиснута военным кулаком. Останавливается повествование на пороге новой эпохи временного укрепления империи — когда императорам Диоклетиану (284–305 гг.) и Константу (306–337 гг.) удалось восстановить относительное единство державы еще на столетие.