Нагие и мёртвые - Норман Мейлер

Какой-то человек маленького роста похлопывает его по плечу.

— Господин майор, пойдемте вместе домой.

Он медленно плетется за итальянцем, почти не представляя себе, куда и зачем они идут В каком-то переулке маленький итальянец и его подручные набрасываются на него, выгребают все содержимое карманов, а самого оставляют на улице. Он просыпается от ярких лучей солнца в пропахшем отбросами переулке Рима. Ему удается добраться до гостиницы, не обратив на себя особого внимания. В номере он раздевается, принимает душ и до конца дня лежит в постели. У него такое чувство, будто его разрывают на части.

— Должен признаться, ваше преосвященство, я долгие годы восхищаюсь политикой католической церкви. Ваше величие — в широте ваших идей.

Кардинал склоняет голову.

— Я рад предоставить вам аудиенцию, сын мой. Вы проделали большую работу. Я слышал о вашей деятельности против антихриста в Париже.

— Я трудился для блага своей страны. (Каммингс нисколько не смущается произнося эти слова.)

— Это благое дело.

— Я знаю, ваше преосвященство… В последнее время я чувствую какое то беспокойство…

— Возможно, вы готовитесь к важной перемене.

— Так мне иногда кажется… Я всегда восхищаюсь политикой вашей церкви.

Он идет через огромный двор Ватикана, долго смотрит на собор святого Петра. Служба, на которой он только что присутствовал, растрогала его.

"Может быть, мне нужно переменить веру".

На борту лайнера по пути домой он с удовольствием читает в газете, купленной на судне, что компания "Ливей кэмикл" начала переговоры с фирмой "Братья Саллевуазье".

— Хорошо возвращаться домой. Надоели и любители лягушек, и итальяшки, — говорит ему один из офицеров миссии.

— Да.

— Эта Италия — отсталая страна, хотя говорят, что Муссолини сделал много для нее. И все же ничего не изменилось. Католические страны, видимо, всегда будут отсталыми.

— Вероятно.

Несколько минут его мысль работает четко. То, что произошло в переулке в Риме, — сигнал опасности, и он должен быть осторожен в будущем. Такое не должно повториться. "Скоро я буду полковником. Я не могу допустить, чтобы такое повторилось".

Каммингс тяжело вздыхает:

— Я многое узнал.

— И я тоже.

Каммингс смотрит на воду, потом медленно переводит взгляд вверх, к горизонту. Подполковник… полковник… бригадный генерал… генерал-майор… генерал-лейтенант… полный генерал?

"Если скоро начнется война, все будет в порядке".

А потом… Политика еще важнее. После войны…

Но ему пока не следует определять своей политической позиции.

В истории возможно столько крупных поворотов. Но главным путем к власти в Америке всегда будет антикоммунизм.

"Нужно держать ухо востро", — решает Каммингс.

Раннее утро. Уборная в кустах в конце лагеря. Брезента на крыше нет. У боковых стенок вкопаны шесты, на которых висит по рулону туалетной бумаги, прикрытой от дождя пустыми консервными банками.

Галлахер. В такое паршивое утро хочется даже, чтобы тебя зацепила пуля.

Уилсон. Беда в том, что нельзя знать заранее, куда она попадет.

Стэнли. Если бы можно было, я в армии не задержался бы.

Галлахер. Все равно. Нет на теле такого места, где бы рана, пусть даже стоящая миллион долларов, не принесла бы боль.

Стэнли. Иногда мне кажется, что я согласился бы потерять ногу и на этом кончить.

Уилсон. Если потеряешь ногу, беда будет в том, что когда пойдешь к какой-нибудь красотке и неожиданно появится ее муж, то как же сумеешь убежать? (Смех.)

Мартинес. Тогда, может быть, лучше остаться без руки?

Стэнли. Нет, это еще хуже. Я никогда на это не пошел бы. Кто же тебе даст работу, если ты без руки или, не приведи господи, без двух?

Галлахер. Ха-ха! Тебя будет содержать правительство.

Мартинес. Надо получить рану, но так, чтобы не умереть, — вот в чем вся загвоздка. Нужна только рана, а ведь тебя может и убить. Это как повезет.

Стэнли. Вот именно. (Пауза.) Для такого, как Риджес, получить рану, стоящую миллион долларов, значило бы остаться без головы.

(Смех.)

Галлахер. Что касается Рота и Гольдстейна, то, даже если бы они получили рану в голову, разницы бы никто не заметил.

Стэнли. Да перестаньте вы об этом. Меня дрожь продирает.

Галлахер. Судьба на стороне армии. Нельзя рассчитывать, что отделаешься легким ранением.

Стэнли. Я готов на ранение ноги в любое время. Подписался бы под таким делом хоть сейчас.

Мартинес. И я. Это не так уж трудно сделать. Толио прострелили локоть, и он был таков.

Уилсон. Вот это да. Скажу вам, друзья, я даже забыл, как выглядит это дерьмо — Толио. Но я никогда не забуду, что ему удалось демобилизоваться из-за ранения в локоть.

(Они продолжают разговор.)

Часть 3. Ловушка и призрак.

1

Взвод Крофта отправился в разведку во второй половине следующего дня. За несколько часов до наступления темноты люди заняли свои места в десантном катере. Он быстро обогнул полуостров и направился к западной оконечности Анопопея. Волнение на море было довольно сильным. Хотя рулевой вел катер в миле от берега, судно сильно качало, через носовую сходню то и дело захлестывали волны, по палубе перекатывалась вода. Катер был небольшой, похожий на те, на которых они высаживались при вторжении. Он был плохо оснащен для такого плавания, в котором предстояло обойти почти половину острова. Солдаты разместились на койках, укрылись плащ-палатками и приготовились к неприятному путешествию.

Лейтенант Хирн немного постоял у рулевой рубки на корме, глядя вниз, в трюм, где разместились солдаты взвода. Он был немного утомлен; всего через час или два после того, как Даллесон сообщил ему о назначении в разведывательный взвод, ему передали приказание отбыть для выполнения задания. Остаток дня ушел на проверку обмундирования и вооружения людей, получение продуктов, изучение карт и распоряжений, отданных Даллесоном. Он действовал автоматически, умело, скрыв на время свое удивление и радость в связи с переводом из штаба Каммингса.

Он закурил сигарету и снова бросил взгляд на людей, заполнивших квадратное помещение трюма. Тринадцать человек вместе с их оружием, вещевыми мешками, патронными лентами и ящиками втиснулись в помещение длиной тридцать футов и шириной восемь футов. На дне трюма были расставлены армейские койки. Утром Хирн попытался получить десантную баржу с встроенными по бортам койками, но это оказалось невозможным. Теперь койки заполнили почти все пространство в трюме. Солдаты сидели ни них поджав ноги, чтобы уберечься от перекатывающейся по палубе воды. Укрывшись плащ-палатками, солдаты вздрагивали каждый раз, когда на них летели брызги от волн, разбивавшихся о носовую сходню.

Хирн всматривался в лица людей. Он поставил перед собой задачу сразу запомнить фамилии подчиненных. Это, конечно, не означало знания самих подчиненных, но необходимость составить хотя бы представление о характере каждого из них была. Он иногда разговаривал с некоторыми из них, шутил, но этого было недостаточно, и он понял, что не обладает большими способностями к такому общению. Он мог бы добиться большего путем наблюдения. Единственный недостаток этого метода заключался в том, что процесс наблюдения был медленным, а утром предстояло высадиться и начать выполнять задачи разведки. А в этом деле знать людей было необходимо.

Наблюдая за лицами солдат, Хирн испытывал внутреннюю неловкость. Вот так же, с чувством готовности к схватке, легкой вины и стыда, он проходил мимо трущоб, чувствуя на себе враждебные взгляды людей. Конечно, ему было трудно не отвести глаз, когда кто-нибудь из подчиненных останавливал свой взгляд на нем. У большинства были грубые лица, взгляд пустой, чуть холодный и далекий. Вместе они казались неприступными и твердыми, как будто лишенными всех излишков веса и чувств. Кожа на лицах загрубела, стала жесткой, на руках и ногах было много следов от царапин и укусов в джунглях. Почти все перед выходом побрились, по лица были какие-то помятые, обмундирование непригнанным.

Хирн взглянул на Крофта, одетого в чистую рабочую форму. Тот сидел на койке и точил нож на точильном камне, который он достал из кармана. Крофта Хирн знал, пожалуй, лучше других, точнее говоря, он провел с ним некоторое время утром, обсуждая поставленную взводу задачу. Фактически же он не знал о Крофте ничего. Крофт слушал его, кивал головой, поплевывал в сторону и, если необходимо, отвечал короткими отрывистыми фразами, как будто бормоча что-то себе под нос. Крофт, несомненно, хорошо руководил взводом, он был решителен и умен, и Хирну вполне резонно казалось, что тот относится к нему с неприязнью. Хирн понимал, что их взаимоотношения будут трудными, поскольку Крофт знал больше его, и если он, Хирн, будет неосторожен, это поймет скоро и весь взвод. Почти с восхищением Хирн наблюдал, как Крофт точит свой нож. Тот работал, что-то нашептывая, глядя на лезвие ножа, которое водил по точильному камню. Было что-то застывшее в его лице, в складках сжатых губ, сосредоточенность во взгляде. "Крофт действительно крепкий орешек", — подумал Хирн.