Warhammer: Битвы в Мире Фэнтези. Омнибус. Том 2 - Гэв Торп

Самой горючей частью изгороди были верхние ветки, однако для более сильного пожара, следовало развести огонь поближе к земле, так что Томас поставил перед собой цель собрать внизу как можно больше сухостоя.

Карабканье кверху изгороди было процессом, который стоило проводить как можно более медленно и осторожно, но даже так совсем избежать царапин было невозможно. После четырёх рейсов верх и вниз, и примерно получаса работы, Томас имел кучу растопки, которая была ему по пояс и почти вровень со старым воробьиным гнездом.

Тогда он сделал паузу и присел, посасывая глубокий порез на руке, от острого, словно дверной гвоздь, шипа. Другой рукой он вытащил овчинный мешочек, в котором хранился кремень Люка, и положил его на ковёр из шипов и листьев, укрывший землю у основания ограды из кустов роз.

Некоторые действия, некоторые расстояния кажутся намного, намного больше, чем есть на самом деле, когда их предстоит пройти именно вам, Таковым было и крошечное падение, которое совершила искра до сушняка, когда Томас ударил сталью о серый камень. В своё время — каждый вечер, пока ему не стукнуло пятнадцать — он разводил множество костров, но ещё никогда они не были столь же жаркими.

Сначала ему показалось, что искра не смогла зацепиться — часть топлива покрывала роса, а другая часть уже очень давно валялась в земле — но всё-таки огонь разгорелся. Томас подкармливал его до той точки, когда он уже сам мог о себе позаботиться, задабривая пламя небольшими ветками и сухой травой из гнезда. Последним, несколько поэтическим движением он выдернул свой собственный волос и бросил в пламя, глядя, как он вьётся и сворачивается в клубок, едкий запах потерялся в сладком аромате горящего розового куста. На обратном пути, продираясь сквозь палисадник, уже полный дыма, от которого слезились глаза, Томас получил ещё несколько царапин и ссадин на руки и щёки. Заключительной частью плана было просто бежать, пригнувшись и быстро шевеля ногами, а затем забраться на холм и наблюдать за дальнейшим разворотом драмы.

Томас начал свой бег, отчаянный и упорный, к дереву, где оставил Люка. Неожиданно он услышал, как кто-то зовёт его по имени. Голос Люка, но не спереди, а сзади. Томас обернулся, споткнулся и упал, перекатился и вскочил на ноги. Впервые оглянувшись назад, он был поражён, как быстро проявились плоды его трудов. Огонь резво продвигался вверх, и стена пламени достигала пятнадцати футов, облизывая уже вершину живой изгороди. Распустившиеся розы огненным дождём упали на землю, когда верхние ветви согнулись, щёлкнули и рухнули в голодное пламя. Затем Томас увидел Люка.

Часто случается что-то совершенно незначительное, но совершенно непредсказуемое, что разрушает великий план (или даже не очень великий), и Томас с ужасом увидел, что Люк стоит так близко к огню, как только может, и зовёт: «Томас!»

Томас колебался. Сержанты, из тех, что уже проснулись, могли с минуты на минуту явиться на пожар и увидеть Люка. Он побежал обратно, чувствуя, как горит земля у него под ногами, и ощущая сильный жар огня. Он не осмеливался позвать Люка по имени, опасаясь, что его могли услышать наймиты маркиза. С тем, что Люк звал его по имени, уже ничего нельзя было поделать, но и позволить, чтобы спалили их обоих, тоже было нельзя.

Младший парнишка почти ослеп от огня и не видел Томаса, пока тот не подобрался к нему почти вплотную. Добравшись до своего младшего товарища и выкашливая дым, который с каждым вдохом заползал в лёгкие, Томас посмотрел в сторону усадебных ворот. Два сержанта выбежали из дома и, сняв пояса, размахивали ими в воздухе, разгоняя дым, чтобы иметь возможность получше оценить размеры пожара.

Томас врезался Люку в спину, и они вдвоём упали на землю. Дважды перекатившись, Люк последовал за Томасом и убрался за угол изгороди. Там они поднялись и со всех ног бросились к относительной безопасности деревьев, росших позади усадьбы. Добравшись дотуда, они рухнули на землю, и Томас, тяжело дыша, вытер чёрные слёзы.

Люк лежал в папоротнике и смотрел на Томаса.

— Прости. Я испугался. В саду были люди. Я хотел тебя предупредить.

Пока Люк говорил, Томас не смотрел на него: всё его внимание было направлено на огонь, который уже пожрал весь восточный угол и добрался почти до ворот. Он прикусил губу и ничего не ответил.

Над воротами была тонкая арка из ветвей изгороди и терновника, длиной где-то футов двадцать. Огонь извивался на одном её конце, пока сержант пытался сбить его мечом. Работы было слишком много, а жар слишком велик, так что, к тому времени, когда ему удалось выполнить задуманное, было уже поздно — огонь прошёл по всей арке и перекинулся на другую сторону. Изгородь была обречена.

Томас увидел достаточно, так что взял Люка за руку, чтобы увести.

— Люк, ты назвал моё имя, — с удивлением услышал он свой упрёк.

Когда они, наконец, расстались, новость уже успела облететь всю деревню. Дым стоял столбом. Томас присоединился к непрерывному потоку зрителей, которые осторожно шли к поместью, чтобы поглядеть на пожар. Так что к тому моменту, когда розовый куст-изгородь рухнул вовнутрь кучей углей и золы, рядом собралось большинство жителей Монтрей. В какой-то момент огонь угрожал даже самой усадьбе, но нескольким молодым сержантам удалось сдержать пламя, залив его вёдрами воды из ручья. Наступил полдень, серый и унылый, представление закончилось, и начались разговоры.

Томас смешался с толпой и с удовлетворением прислушивался к слухам, пока те всё разрастались. Некоторые говорили, что это были приезжие, другие — что одна из многочисленных любовниц Жильбера, третья басня порождала врагов из прошлого маркиза. Томас присоединялся к некоторым разговором, с энтузиазмом поддерживая толки, причём не особо важно — какие. Он испытал облегчение от того, что ни из чьих уст не прозвучало его имя.

Когда начали разгонять толпу, Томас развернулся, собираясь смыться — и уткнулся прямо в кожаный фартук, который его отец носил от рассвета до заката, и на работе, и вне её. Он не знал, сколько Пьерро стоял там, его лицо отсвечивало золотым в отблеске догоравшей изгороди. Имя Томаса было на губах его отца, а его рука тяжело легла на плечо сына.

— Томас, пошли со мной. Немедленно.

Отец оттащил Томаса подальше от толпы, которая уже почти разошлась, а затем они пошли обратно к кузнице. Томас не чувствовал страха от того, что должно было произойти. У него были более серьёзные проблемы, чем привычное уже наказание, и, кроме того, то, что он сделал этим утром, закалило его до точки, в которой удары кожаного ремня отца были не сильнее, чем лёгким пучком травы. Пьерро опустил шкуру, служившую дверью в кузницу, и обернулся. Томас склонил голову и опустил руки вдоль бёдер. Он ждал, что его отец снимет ремень и выдаст положенное наказание. Вместо этого Пьерро посмотрел на сына, долго и внимательно. Томас нашёл в себе силы встретиться с ним взглядом, но ростки тревоги зашевелились в его желудке. Никогда раньше отец не смотрел на него так.