В царском кругу. Воспоминания фрейлин дома Романовых - Варвара Головина

Что император Николай I был прав в то время, это видно из того, что произошло после него.

Когда по смерти нашего мудрого царя повеяло слабостью и распущенностью, все вздохнули и обрадовались, воображая себе, что, сделавшись самостоятельными, мы со дня на день будем все и образованны. Дали нам и свободу мысли, и свободу действий, и свободу печати; словом, бросились на все разом, думая этим ускорить развитие России. Бешеный поток этот, которому была внезапно открыта преграда и дана полнейшая воля, понятно, вырвался из своих пределов быстро и жестоко; сгоряча он стал все ломать, все тащить за собою, и, в конце концов, что же вышло из этого всего?.. горесть изуродованных нравственно выродков, которые поставили себе задачей, под предлогом преданности отечеству, изменить весь строй России, восстановлять народ (но, слава Богу, в этом отношении народ наш велик и тверд — ничто не поколеблет его веры и преданности царю) против своего родного царя, возбуждать беспорядки и смуты, для своей собственной пользы, чтоб потом удить рыбу в мутной воде!.. И что же они сделали, эти изверги, своей мнимой, уродливой любовью к отечеству?.. Они наложили на Россию такое гнусное, зверское пятно, которое никогда ничем не смоется со страниц ее истории XIX века, уничтожив мученической смертью именно того, от которого они все получили, продолжая преследовать своими отвратительными замыслами и его потомство… Вот к чему повело до сих пор наше ускоренное образование 60-х годов!..

Император Николай был жестоко обманут своими окружающими. Это тоже один из упреков, возводимый на его память. Но если эти окружающие его, доверенные люди, несмотря на его суровость и твердую волю, не хотели исполнять то, что он повелевал, — виноват ли в этом он?..

Есть несчастная черта в нашем характере, заметная в низшем, как и в высшем, сословии: всегда быть врагом и стараться обмануть старшего себе. Эта черта находится и в старых, и в малых, и в простых, и в высокопоставленных лицах, конечно, не без исключения. За глазами старшего осуждают, обманывают, а в глазах раболепствуют и льстят. Упрекают Николая Павловича и в том, будто страх, внушаемый его суровостью, породил эти чувства и заставлял обманывать его. Нет, это несправедливо; эти две черты существуют, к сожалению, в нашей крови русской. Доказательством тому служит царствование Александра Николаевича; на что уж оно было мягко и, можно сказать, задушевно; кажется, всякий страх мог бы быть позабыт, а с ним обман и лесть. Отчего же эти два чувства не исчезли, а, быть может, еще сильнее выказывались? Оба наших незабвенных императора впали в одну и ту же ошибку. Николай I судил по своему рыцарскому, не сравнимому ни с чем благородству души окружающих его; Александр II видел во всех свою ангельскую, сердечную доброту и честность. Оба они жестоко поплатились за эту ошибку.

Несмотря на все, исполинская, могучая сила императора Александра I дала себя еще долго чувствовать после исчезновения с лица земли.

Когда исполнилось то великое событие на Руси, которое так осчастливило ее и обессмертило имя Александра II, царя-освободителя, не изумилась ли вся Европа, что этот громадный поворот на земле нашей не произвел не только революции, но даже нет малейшей смуты… Спрашивается, отчего этот переворот так мирно и спокойно произошел у нас? Оттого, что народ был еще под влиянием мудрой строгости императора Николая I. 19-го февраля 1861-го года еще не далеко ушло — влияние этого могущества еще существовало во всех слоях общества. Если строго и справедливо обсудить этот вопрос, нельзя не сказать, что Николай I — один он — подготовил эту удивительную покорность в минуту такого громадного переворота, в котором ни один народ в мире не оставался так спокоен.

Не следует заключать из всего сказанного мною выше, что я — противница императора Александра Николаевича. Напротив, я одно из тех лиц, которые были ему преданы всем своим существом. Да разве можно было его не любить и не преклоняться пред всеми великими преобразованиями, выпавшими на его долю и наполнившими его великое царствование! Сверх того, его сердечная доброта была столь привлекательна. Но, увы, его чрезмерная мягкость и уступчивость привели к тяжелым последствиям как во внутреннем положении страны, так и во внешней политике.

Если бы император Николай I был окружен такими же честными людьми, как он сам, искренне преданными своему отечеству и делу, то величественное царствование его не затмилось бы к концу тем грустным и тяжелым событием, которое его преждевременно свело в могилу. Но, увы, таких честных и благородных людей, забывающих себя ради пользы отечества, мало родится на Руси; их все ищут, ожидают, но тщетно. Мне на это скажут: «они есть, но не показываются»… Ах, Боже мой, зачем же они скрываются так долго? Можно полагать и быть уверенным, что ни один царственный вождь России не отказался бы их принять, да еще с распростертыми объятиями…

…Но я отдалилась от своей задачи и вдалась именно в то, чего хотела избегнуть.

Моя цель состоит только в том, чтобы описать домашнюю, семейную жизнь императора Николая I и доказать, какой он был мягкий и добрый человек в обыденной жизни, несмотря на всю его суровость. Мне приходится слышать такие возмутительно ложные рассказы и отвечать на такие нелепые вопросы обо всем царском семействе, что сердце обливается кровью. Наша царская семья, при жизни императора Николая Павловича и его супруги императрицы Александры Федоровны, представляла явление такого счастья и добродетели, которые я впоследствии редко встречала. Пример этой семьи послужил мне на всю жизнь.

Чтоб уяснить мою близость к императорской фамилии, мне нужно сказать несколько слов о моем собственном семействе.

Мать моя, статс-дама, баронесса Цецилия Владиславовна Фредерикс, урожденная графиня Туровская, была внучкой, по своей матери, известного прусского фельдмаршала — графа фон-Бишофсфердер, родилась 24 октября (5 ноября) 1794 года и воспитывалась с самых юных лет при прусском дворе, в семье короля Фридриха-Вильгельма III и супруги его королевы Луизы, с дочерью их принцессою Шарлоттой, впоследствии императрицей всероссийской Александрой Федоровной. Они были связаны самой нежной дружбой, которая не изменилась до их смерти.

Рождение детей в царской и нашей семьях совпадало более или менее в одно и то же время, так что старшие сестры и братья мои были ровесниками и друзьями великого князя Александра Николаевича и великих княжен Марии и Ольги Николаевн. Я же, как младшая в семействе, была подругой детства великих князей Николая и Михаила Николаевичей; с последним мы совсем одних лет; он только шестью неделями старше меня. До семи лет я была с ними неразлучна, но когда они перешли в мужские руки, меня, конечно, пришлось немного отделить от них. Помню, что я была крайне огорчена и обижена этим новым распоряжением наших матерей, не понимая, почему я не могу оставаться по-прежнему с моими двумя друзьями. Впрочем, я продолжала быть много с ними, и до сих пор наши отношения не переменились; мы по-прежнему были на дружеской, товарищеской ноге (1883 г.). Что было трогательно, это отношения царских детей к подруге их матери; они ее любили и почитали как вторую мать, и относились к ней со всеми своими радостями и горестями; а если кто из них, бывало, в детстве нашалит и подвергнется неудовольствию или выговору их родителей, они сейчас бегут к «Cecile», как они называли матушку, и не раз ей приходилось выручать кого-нибудь из них из беды. Особенно часто приходилось моей матери заступаться за Константина Николаевича; он с детства выказывал высокий ум, глубокую доброту сердца и неимоверную любознательность, но был очень плох характером, решителен и своенравен, так что к нему относились всегда строже, чем к другим его братьям и сестрам, и, не будь сказано в укор их августейшим родителям, — иногда несправедливо. Он с юных лет был, что называется, козлом отпущения за всех, и на него все обрушивалось. В детстве и юности, конечно, то были только пустяки, и тогда мать моя всегда приходила ему на помощь и восстанавливала истину, когда его напрасно обвиняли. Увы, позже он стал тоже козлом отпущения всего дурного, что случалось на Руси. Все приписывали ему, когда он был не виноват ни телом, ни душой. Есть такие несчастные люди на свете! А как Константин Николаевич страдал от этого! — причиною тому были, как и в детстве, его пылкий ум и нрав, а главное — откровенность, которая часто была облечена в грубую форму, чем он наживал себе много врагов.