Сыны Каина: история серийных убийц от каменного века до наших дней - Питер Вронский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Без сомнений, наши отцы и деды были «хорошими парнями» и воевали «на стороне добра». Вторую мировую войну называют последней «хорошей войной», и это не просто клише, так как тогда мы ясно понимали, насколько зол и отвратителен наш враг и каким поистине благородным делом является его уничтожение. Это не исторический миф. Но сегодня мы забываем, что Вторая мировая война была войной на уничтожение, в отличие от локальных войн, вызванных политикой «сдерживания», которые мы вели позже – в Корее, Вьетнаме, Персидском заливе, – и даже от войны с терроризмом.
Во Второй мировой войне наш враг был настолько злобным и мощным, что нас призывали не просто уничтожать его армии, а еще бомбить и сжигать чужие города вместе с мирными жителями, включая женщин и детей, пока их правительство не рухнет или не сдастся добровольно. Впоследствии же от того благородства и смелости, о которых нам говорят, не осталось и следа. В отличие от войн в Корее, Вьетнаме, Ираке и Афганистане, во время Второй мировой мы не давали никаких обещаний «принести демократию» во вражеские земли, а просто пытались максимально быстро ликвидировать как можно больше их солдат, пока они безоговорочно не сдадутся на милость победителя. И точка.
Оставив на месте Германии дымящиеся руины и сбросив две ядерные бомбы на Японию, в 1945 году мы одержали полную победу в той ужасной войне. Но когда после Второй мировой войны мы сразу же окунулись в атмосферу параноидального страха нового конфликта с Россией, у нас не было времени на сохранение мира, на то, чтобы перевести дух и подумать о настоящей природе войны, которая только завершилась, и о том, что она отняла у наших солдат. На родине мы приветствовали вернувшихся ветеранов парадами и награждали медалями как героев, которые совсем недавно сражались за демократию, что так и было; но мы ни разу не задались вопросом о том, что же именно поручили им сделать – а что, если вскоре им придется повторить все то же самое в новой войне, уже против СССР?
Нам говорили, что мы воевали так, как должны сражаться благородные рыцари-освободители. Но многие вернувшиеся с поля боя ветераны знали, что все происходило совсем иначе. Никакого благородства в этой бойне не было, и многие мужчины прибыли домой, испытывая после того, что видели и пережили, глубокую тревогу. В списках диагнозов значился лишь изнурительный военный невроз – никакого ПТСР (посттравматического стрессового расстройства, или синдрома «флешбэков»): о нем заговорили уже после Вьетнама. В 1945 году никто не говорил о безобразных сторонах войны на уничтожение. Бравурная пропаганда военного времени в духе патриотических агиток «За что мы сражаемся», «Незаменимых» и «Песков Иводзимы» не умолкала и после победы. Вернувшихся солдат похлопали по спине, наградили медалями, почествовали парадами, сообщили им, что свой долг они выполнили, сунули под нос Закон о правах военнослужащих, а потом отправили домой, в тягостную тишину, мириться со своей травмой и жить с ней один на один. Этим было даже не поделиться с родными и близкими. Никто не захотел бы слушать… По крайней мере, всю правду. Наши травмированные ветераны Второй мировой оказались запертыми в ловушке молчания, как доисторическое насекомое в капле янтаря, да так и законсервировались в роли «величайшего поколения, которое когда-либо порождало общество» (само это выражение впервые употребил в 1998 году журналист Том Брокау в книге под тем же названием – «Величайшее поколение»){411}.
Послевоенные садистские пытки в «сальных» журналах и дешевые романы в жанре настоящего детектива: «…очень странное занятие»
Первый ключ к разгадке вопроса, что же такое дурное было привезено домой с войны и встроилось в diabolus in cultura, появляется на страницах популярных мужских журналов, предназначенных для вернувшихся ветеранов и их маленьких сыновей, взросление которых пришлось на послевоенные годы. Если когда-либо и существовало ощутимое миметическое принуждение – популярный культурный феномен, пропагандирующий охоту на женщин, изнасилования, пытки, каннибализм, увечья и убийства, – то это было как раз оно: страницы детективных и приключенческих мужских журналов, ежемесячные тиражи которых переваливали за миллион экземпляров и которые открыто продавались в газетных киосках и в супермаркетах по всей стране с конца 1940-х до конца 1970-х, прямо-таки пестрели восхвалением вышеперечисленных непотребств. И это было отвратительно. Откуда же, из какого темного и гадкого уголка их подсознания все это вдруг полезло?
Наскальные рисунки, мифы, народные предания, сказки, байки и литература часто отражают подспудные, невысказанные желания, глубинные и неосознанные страхи и предметы ненависти общества, а также его падения и успехи. В скудном мирке послевоенной массовой культуры Америки, ограниченном тремя телевизионными каналами и голливудскими фильмами, без кабельного и спутникового телевидения, без видеоплееров, игр, DVD и интернета, многие вернувшиеся с войны мужчины, сидя дома вместе с внуками и сыновьями, для развлечения читали популярные журналы, комиксы и книги в мягкой обложке. Кроме фильмов, радиопередач и – чуть позже – телевидения, чтение подобного рода литературы оставалось единственным времяпрепровождением.
Мальчиков из поколения Теда Банди и Джона Уэйна Гейси и их отцов занимали и увлекали десятки ежемесячных дешевых приключенческих журналов «для настоящих мужиков»: Argosy («Караван»), Saga («Сага»), True («Истина»), Stag («Самец»), Male («Для мужчин»), Man’s Adventure («Мужские приключения»), True Adventure («Настоящие приключения»), Man’s Action («Мужской поступок»), True Men («Настоящие мужчины»), Man’s Story («Истории для мужчин»), Action for Men («Мужские занятия»), See for Men («Глазами мужчины»), Real Men («Настоящие мужчины»), Man’s Exploits («Мужские подвиги»), New Man («Новый мужчина»), Men Today («Мужчины сегодня»), Rugged Men («Суровые мужчины»), Man to Man («Как
