Крестоносцы. Полная история - Дэн Джонс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
За усилением монголов Западная Европа наблюдала уже много лет, сначала с любопытством, затем с тревогой и, наконец, в совершеннейшей панике. В 1220–1221 годах, во время Пятого крестового похода, до легата Пелагия через его связи в Дамьетте дошел искаженный слух о восточном государе по имени «царь Давид», огнем и мечом покорявшем Персию. Пелагий оптимистично предположил, что этот царь Давид может иметь какое-то отношение к давним и очень популярным пророчествам о некоем пресвитере Иоанне, христианском властителе с Востока, о котором еще во времена Второго крестового похода рассказывали, будто он правит невероятно богатым царством в Индии и только и мечтает отправиться в дальние страны, чтобы вместе с другими христианами сражаться против неверных[738].
Увы, легат обманулся, пытаясь выдать желаемое за действительное. На самом деле он услыхал самые первые, дошедшие до Западной Европы сообщения о завоеваниях Чингисхана, который в 1207 году объединил под своей властью кочевые племена Монголии и принялся наносить удары направо и налево, захватив Западное Ся, а также Манчжурию и Северный Китай, входившие в государство Цзинь, а потом ворвался в Центральную Азию, неутомимо продвигаясь в сторону Кавказских гор. Монгольские полководцы командовали многонациональной, многоконфессиональной ордой из десятков тысяч превосходных конников, вооруженных луками, копьями и топорами, способных многие месяцы проводить в седле и ночевать под открытым небом. Монгольские армии были хорошо обучены, их возглавляли умелые командиры, знавшие толк не только в осадах и полевых сражениях, но и в психологической войне, терроризме и геноциде. Монголы брали города, требуя от противника безоговорочного подчинения и истребляя целые народы при первом намеке на сопротивление. При этом в религиозных вопросах они были на удивление толерантны, не ограничивали свободу вероисповедания на покоренных территориях и частенько сами обращались в местные религии уже через несколько лет после переселения — редкий проблеск просвещенного либерализма в мире монголов. Незадолго до смерти Чингисхан четко изложил свою философию войны, отдавая распоряжения относительно судьбы жителей города, бросившего ему вызов: «Убейте храбрых, смелых, мужественных и лучших… и пусть солдаты возьмут себе столько обычных [людей], сколько смогут захватить»[739]. Такой категоричный подход — повиновение или смерть, — как правило, оказывался очень действенным. К 1227 году, когда умер Чингисхан, вид монгольских всадников, одетых в длинные, удобные, отороченные мехом кафтаны, сыромятные кожи и кожаные ботинки, вселял ужас в народы Азии. Христианский мир тоже начинал содрогаться.
В 1230-е годы монголы настойчиво продвигались на запад: под командованием сына Чингисхана Угэдэя они пронеслись по Грузии (куда первый раз вторглись в 1223 году), на севере углубились в русские княжества и в декабре 1240 года овладели Киевом. К этому времени западные державы уже хорошо понимали, с кем имеют дело, и о завоеваниях монголов было известно даже в Шотландии[740]. Император Священной Римской империи Фридрих Гогенштауфен, потрясенный успехами монголов, но при этом, как и следовало ожидать, заинтересованный ими как явлением природы, через несколько месяцев после битвы при Легнице описывал их так: «Дикие, необузданные и не ведающие законов человечности… сами же люди они маленькие и невысокого роста… но коренастые, плотные и крепкие, решительные, сильные и отважные… у них большие лица и грозный вид, и издают они ужасные крики, приятные их сердцам»[741]. В том же году заклятый враг Фридриха папа Григорий IX писал священнослужителям всего Запада, предупреждая об экзистенциальной опасности, какую представляют монголы. «Опьяняя свои мечи кровью всех, кого могут схватить, — писал папа, — они желают напасть на чешское и германское королевства [т. е. германские княжества], обратить в пустыню всю христианскую землю и погубить нашу веру»{154}[742]. Григорий уполномочил проповедников предлагать статус крестоносца всем, кто встанет на защиту этих земель от варваров.
Решение Григория в 1241 году объявить крестовый поход против монголов было логичным, поскольку, вопреки бредням о пресвитере Иоанне, направление движения монголов грозило привести их в самое сердце римско-католического мира. Но крестоносцы в те годы были нарасхват. Во времена монгольского нашествия по материковой Европе и Средиземноморью гремело как минимум полдюжины других крестовых походов, конкурировавших за внимание, людей и ресурсы.
В Испании молодой король Арагона Хайме I (сын несчастного Педро II Арагонского, павшего от руки Симона де Монфора в одной из битв Альбигойских войн) возглавлял решительную кампанию против разномастных эмиров рушащегося государства Альмохадов. В 1229–1231 годах он отвоевал у мусульманского правителя Балеарских островов Абу Яхьи Майорку, атаковав остров с моря при поддержке кораблей и крестоносцев из Генуи, Пизы, Марселя и других мест. После этого Хайме остановил свой взор на Валенсии. В то же время другие христианские государи полуострова — и среди них король Кастилии Фердинанд III — с каждым новым военным сезоном все дальше продвигались на юг, покоряя города и территории, в том числе бывшую столицу Омейядов Кордову, которая пала в 1236 году. Одновременно велись крестовые походы против еретиков в Боснии, катаров во Франции, язычников в Пруссии и Ливонии, а также против турок, угрожавших Латинской империи в Константинополе. Фридрих Гогенштауфен, западный монарх, самым очевидным образом подходивший для того, чтобы возглавить сопротивление монголам, меньше всех хотел браться за это дело, поскольку папа Григорий IX отлучил его от церкви и только в прошлом году объявил крестовым походом войну против самого Гогенштауфена. В каком-то смысле 1230-е годы продемонстрировали абсолютный успех крестоносного движения как одобренного церковью применения силы как внутри христианского мира, так и за его пределами. Но, расширяясь, движение крестоносцев становилось более локализованным и нормализованным. В 1241 году Венгрию, Польшу и земли к западу от них от ханов и их всадников апокалипсиса спас отнюдь не призыв Григория к крестоносцам