Джин Грин – Неприкасаемый. Карьера агента ЦРУ № 014 - Гривадий Горпожакс

По лицу ползали мухи. Он видел, как они взлетали, радужно переливаясь в последних лучах солнца, но не чувствовал, как они садились и ползали по лицу. Он попытался помахать рукой, чтобы отогнать этих проклятых мух, но рука не поднялась, не шевельнулась.

Мухи ползали по глазам. Он попытался закрыть глаза, моргнуть и не мог этого сделать.

«Я Джин Грин», – сказал он себе и сразу вспомнил все, что произошло: дуэль с Чаком и тигровую западню.

Но что случилось потом? Почему он лежит и не может шевельнуться, не может отогнать этих докучливых мух? Может быть, и он попал в тигровую западню – партизанскую ловушку?

Он попробовал скосить глаза влево и вправо, чтобы увидеть, где он лежит. Глаза не двигались.

Наверное, Чак выстрелил ему в спину. Но почему тогда он не чувствует никакой боли?

Может быть, у Чака оказался один из этих игольчатых духовых пистолетов, стреляющих крошечными пустотелыми иголками с ядом, вызывающим нервный паралич?

Паралич! Да, он парализован. Временно? Навсегда? Он не мог этого знать. Может быть, через минуту, полчаса, час остановится сердце и он умрет?

Над зарослями, опутанными лианами, синела солнечная лазурь. Хоть бы облачко пробежало. Ничто в мире не двигалось. Только эти проклятые мухи…

Но нет! Вон мелькнуло что-то в деревьях. Легкий шум, шелест. С невысокой пальмы на него с любопытством смотрел большой гиббон. Вот замелькали в поле зрения и другие гиббоны. И все они смотрели на него круглыми глазами.

Джин вспомнил, как он охотился с вьетнамцами на гиббонов. Старый охотник из племени таи, почти совсем голый, в одной набедренной повязке, достал бамбуковую стрелу с остро заточенным концом и тремя перьями. Он просунул стрелу в кусок белой тряпицы и обмакнул конец в коричневую пасту. Тетива самодельного лука дзенькнула, как гитарная струна, и стрела вонзилась гиббону в живот. Обезьяна в изумлении уставилась на перья и белую тряпку и стала заталкивать и перья и тряпку в рану.

– Все обезьяны, – объяснил переводчик-вьетнамец, – реагируют одинаково на белую тряпку. Еще почти не чувствуя боли, они воображают, что тряпка выскочила у них из живота, и обязательно стараются затолкать тряпку обратно. Это делается для того, чтобы обезьяна не умчалась в джунгли, пока не подействует яд.

Через три минуты обезьяна свалилась с дерева. Охотники вернулись в свою деревню, сварили обезьянье мясо и настойчиво угощали им Джина. Джин попробовал приторно-сладкое мясо и отодвинул чашу. Он объяснил через переводчика, что никак не может заставить себя съесть собственного предка, что для него это то же каннибальство. Таи были очень удивлены, что американцы считают себя потомками обезьян.

Гиббоны, скользнув вниз по лианам, подбирались, осмелев, все ближе к Джину. Один стал хватать блестящие патроны из подсумка, другой потянул за пуговицу куртки, третий ухватился за погон.

Внезапно обезьяны испуганно заверещали и кинулись на деревья, скрылись в чаще.

Опять одно только небо да деревья. Скоро падет ночь, зажгутся звезды, тучами налетят москиты.

И какой дьявол занес его за двенадцать тысяч миль от дома, по другую сторону Млечного Пути, южнее тропика Рака?!

В поле зрения торчала верхушка низкорослого кустарника с розовыми цветочками. Он познакомился с этими цветочками еще в колледже, на лекции по фармакологии. Раувольфия серпентина – так называется по-латыни это растение. Каждая веточка его ценится буквально на вес золота. Из этих скромных цветков добрые человеческие руки добывают алкалоиды и делают такие нужные человеку лекарства, как серпазил и резерпин. Ими лечатся гипертоники. Ими лечилась, снижала себе давление мать Джина. Сколько раз покупал ей Джин таблетки серпазила в драг-сторах Манхэттена!..

Но к этим же цветочкам раувольфии серпентины протягиваются недобрые руки, добывая из них страшный, не оставляющий следов яд – один из основных ядов ЦРУ. Слабой дозой этого яда можно вызвать у жертвы временный паралич. Как у Марка Рубинчика. А сильной дозой можно резко снизить кровяное давление и спровоцировать мгновенный инфаркт. Так были убиты Рэд, и Одноглазый, и многие более достойные люди, чем они.

Быть может, эти розовые цветочки – последнее что видит в жизни Джин Грин…

Без обезьян совсем одиноко. Чего они испугались? В поле зрения Джина медленно и плавно появилась морда тигра. Сердце Джина сжалось. В Брагге их обучали, как драться с тиграми, но что мог сделать парализованный человек!

Под гладкой блестящей шерстью тигра играли тугие плечевые мускулы. Грозный хищник настороженно обнюхал его трепещущими ноздрями, лизнул окровавленную руку.

Но вдруг зверь вскинул голову, навострил уши. Джин ничего не услышал, а тигр, сверкнув желтым кошачьим глазом, попятился, исчез.

На переносицу сел москит. Джин не почувствовал ядовитого укуса.

Минут через пять послышались голоса.

– А я тебе говорю, что выстрел и разрыв гранаты прозвучали именно здесь!

– Верно! Я засек это место по компасу. Азимут двести семьдесят градусов.

– Стоп! Вот капитан! Иисусе! Он попал в тигровую западню!

– Ты смотри, как мухи его облепили! Готов?

– Послушаю сердце.

– Осторожно, Бастер! Возьми лучше зеркальце. А вы, ребята, оцепите весь этот участок! Ви-Си еще могут околачиваться тут.

– Капитан жив! Зеркальце запотело.

– Ну, долго он не протянет. Погляди-ка на эти фиолетовые пятна! Здорово его продырявило! Настоящий шиш-кебаб!

– Не трепись! Снимай его с кольев! Осторожней!

– Вот Грин! Берди, сюда!

Джин увидел над собой их лица. Берди с перевязанной головой, Бастер, Тэкс…

– Бедняга! – глядя прямо в глаза Джина, сказал Бастер. – И зачем он пошел с Чаком в джунгли! Это ему не Сентрал-парк!

– Хороший был парень, – проговорил кто-то.

– Он был моим единственным другом, – сказал Берди и заплакал. Слезы так и полились по его почерневшему от солнца нескладному лицу.

– Но куда же его трахнуло? – спросил, обшаривая тело Джина острым взглядом, Бастер. Он нагнулся. – Не эта же рана на руке его прикончила. А ну-ка повернем командира!

Когда ребята переворачивали его, Джин увидел, как двое «зеленых беретов» несли окровавленное тело Чака. Голова Чака запрокинулась и моталась из стороны в сторону. Лицо его было обезображено застывшей гримасой боли.

– Вот она! – сказал Бастер. – Пуля или осколок угодили прямо в позвоночник. А это верная смерть.

– Ну что ж, – сказал со вздохом Берди, вытирая глаза. – Потащили Джина…

Внутри Джина рос, распирая все его существо, немой, исступленный крик. Но губы его оставались неподвижны. Ни один мускул не дрогнул на каменном лице

Его несли, и он по-прежнему не чувствовал боли, ничего не чувствовал, словно разом стал бестелесным и бесплотным. Все омертвело в нем, только мозг, охваченный паникой, лихорадочно работал.

Берди тащил его за плечи, Бастер – за ноги.

– Ну и тяжел же он! – сказал силач Бастер, обливаясь потом. – А знаешь, Берди, я вижу свое отражение в зрачках Грина.

– Это плохая примета, Бастер, – ответил Берди. – Эй, кто-нибудь, закройте Джину глаза!

Протянулась чья-то рука, чьи-то шершавые пальцы прикрыли ему веки. Теперь он видел лишь огненно-алый свет сквозь веки. Для Джина это был удар, невыносимый удар.

Что будет с ним теперь?! Лучше не думать, лучше не думать, отдохнуть от выматывающего душу страха!..

Джин начал считать шаги Берди. До ворот шестьсот ярдов. Тридцать, тридцать один, тридцать два.

Когда его внесли в ворота, кругом послышались голоса на английском и вьетнамском. Его обступили со всех сторон. Померк огненно-алый свет – кто-то заслонил собой закатное солнце. День кончался. Быть может, последний день его жизни.

Ему вдруг пришло в голову, что наверняка многих, очень многих людей на этом свете похоронили заживо, похоронили по ошибке. Мельком вспомнился жуткий рассказ Эдгара По о заживо погребенной…

– Эй, Мэт! – заглушая многоголосый говор, крикнул Берди радисту. – Срочно вызови вертолет или самолет У-10 за Джином и Чаком. А ну расступитесь, положим Джина в медпункте!

Через несколько минут Джин услышал голос Майка, сержанта-фельдшера:

– Иисусе! Какое несчастье! Положите его на носилки, вот сюда, рядом с капитаном! Вот и остались мы без командира.

Сейчас фельдшер подойдет к нему, пощупает по профессиональной привычке пульс и убедится, что он жив.

– Хороший был командир! – печально сказал фельдшер. – Не сравнить с этим Чаком. Да, перебит второй поясничный позвонок. Фу ты! Ну и измучился же я сегодня! Пойду к раненым.

Дверь захлопнулась, и стало совсем тихо. Слышалось только трудное дыхание Чака. Сквозь веки угадывалась зажженная электрическая лампочка над головой. Время остановилось.