Народные русские сказки А. Н. Афанасьева в трех томах. Том 2 - Александр Афанасьев

Скричал Незнайко богатырским голосом, сосвистал молодецким посвистом — звери на цепях заревели, соловьи в садах запели, ужи-змеи зашипели. Такова была поездка Незнайкина! Ехал он мимо дворца государева, мимо крыльца красного, говорил: «Здравствуй, великий государь, со всей свитой царскою!» Перескочил через те стены белокаменные, через те башни наугольные да во чисто́ поле, где стояла сила-армия и конная гвардия; скричал: «Здравствуйте, ребята! Где ваши начальники?» Увидал да во чистом поле храброго борца, сильного богатыря: на добре коне разъезжает, как орел воспархивает, силу-армию устрашивает; закричал Незнайко зычным голосом, аки трубою громкою, и начали они в одно место съезжатися, подняли палицы железные в пятьдесят пудов.

И как съехались — словно горы скатилися, палицами ударились — палицы поломалися, одни чивья в руках их осталися. Расскочились еще надвое далеким-далеко да по чистому полю, добрых коней обворачивали, в одно место съезжалися; копьями ткнулися — их копья до рук погнулися, а лат проколоть не смогли; срацынский богатырь во седле пошатнулся. Еще расскочилися да по чистому полю; как в третий раз съехались — ударились мечами вострыми, и вышиб Незнайко срацынского рыцаря из седла на сыру землю; во глазах ему свет сменился[394], изо рта, из носу кровь потекла! Соскочил Незнайко да со своего коня, прижал богатыря да к сырой земле, выхватил из кармана чинбалишшо[395] — булатный нож в полтора пуда, распорол у срацынского рыцаря платье его цветное, вскрыл его груди белые, досмотрел его сердце ретивое, пролил его кровь горячую, выпустил его силу богатырскую; отрубил потом ему буйну голову, подымал на то копье долгомерное и скричал по-богатырскому: «Ай вы, други мои милые! Выезжайте, зятья, из дубровы да забирайте войска — все живы, здоровы».

Потом обворачивал Незнайко своего доброго коня; его конь как ясен сокол летит, до земли не дотыкается; скоро подъезжает он к городу. Государь, и вся свита, и жена его, Незнайкина, — все с балкона бегут, навстречу спешат; а Незнайко лицо свое закрывает: «Пусть-де никто меня не признает!» Говорит ему государь таково слово: «Храбрый молодой рыцарь! Коих ты родов, какого отца-матери, и кто тебя из каких городов послал в помочь нам? Чем тебя дарить — не знаю, чем наградить — не ведаю; милости просим к нам во дворец!» Отвечал на то добрый мо́лодец: «Не ваш хлеб кушаю, не вас и слушаю!» Уезжал за город в зелену дуброву, расседлал своего коня, отпускал на волю; сымал с себя латы булатные, кольчуги железные, прибирал доспехи богатырские в свое место до времени, сам домой пошел. Как пришел в свою хату — в старое платье снарядился, на печку спать повалился.

Прибежала его жена молодая, говорила таково слово: «Ах, муж ты мой Незнаюшко! Ничего ты не знаешь, не ведаешь. Выезжал из дубровы молодой боец, кричал зычным голосом — аж гражда́не все убоялися; перескочил через те стены белокаменные, через те башни наугольные, да во чисто́ поле, где стояла сила-армия и конная гвардия, — едва устранилися! Затрубил он в трубу громкую; услыхал то срацынский рыцарь, скоро своего коня обворачивал. Стали они во единое место съезжаться, словно тучи грозные скататься; съехались, палицами ударились — их палицы поломалися, только чивья в руках оставалися; во второй раз съехались, копьями ткнулися — их копья до рук погнулися; в третий раз еще съехались, мечами сразилися, и упал срацынский рыцарь на сырую землю, а молодой боец выпрянул из своего седла, наскочил ему на груди на богатырские, вспорол у него тело белое, досмотрел у него сердце ретивое, снял со плеч голову буйную, поднял на то копье долгомерное и уезжал во чисто́ поле». — «Ах ты, глупая женщина! Не видала ты на миру людей, в темном лесе зверей; этакие ли богатыри на белом свете водятся!»

Тем временем царские зятья из лесов, из дубровы воздымалися, в чистом поле собиралися, забирали свою силу-армию и конную гвардию и погнали в город; в городе звоны зазвонили, в полках в барабаны забили, в трубы заиграли и песни запели. Государь на радостях скоро им ворота отпирает, силу-армию в город запускает, во всех трактирах и кабаках солдат вином угощает, а на весь честно́й народ задает великий пир. Целые шесть недель пировали, все у царя да напивалися, все у него да наедалися, все в городе были и пьяны и веселы; только малый зять его Незнайко мало здоров с таковых ударов: никто про то дело не ведает, сколько плечи его вынесли! Говорит он жене своей: «Жена моя милая, отцу своему постылая! Поди-тка, попроси у царя чашу зелена вина выпить да свиной окорок на закуску».

Пошла царевна к отцу, подходила к нему близко, поклонялась низко, смотрела прямо, говорила смело: «Государь ты мой батюшка! Прошу твоей милости — дай мужу моему, а твоему зятю, Незнайку-дураку, чашу зелена вина выпить да свиной окорок на закуску». Отвечал ей царь: «Под лежачий камень и вода нейдет! Вот твой муж, а наш зять, когда было скучно-печально, так он — всем людям на посмех — в деревню убежал; а теперь, как мы победили, назад воротился да на печку повалился. Кабы, дочь моя милая, вышла ты за такого мо́лодца, что на брань выезжал да вражью силу побивал, и нам бы любо и тебе не подло[396] было! Ну, так и быть: как со стола понесут, тогда и вам остаточки подадут». Говорила на то царевна: «Не всем таковым быть, как твои старшие зятья, что в боевое время в заповедных лесах пролежали, а теперь на пир прибежали — пьют да веселятся! А нам с мужем после их блюдолизничать — статошное ль дело?»

Еще пир не скончался, а курьер уже догнал во срацынское королевство; скоро к сильным богатырям приезжал, скорее того несчастие объявлял: «Наезжал-де молодой боец, убил брата вашего, на́ поле трупло его валяется, горячая кровь проливается, сила-армия и конная гвардия вся в плен ушла». Тут братья-богатыри рассердилися, скорёхонько на коней садилися, накладывали на себя латы булатные, кольчуги железные, прибирали оружие военное: мечи-кладенцы, боевые палицы, сабли вострые, копья долгомерные, и отправлялись во путь, во дорогу; наперед себя посылали к царю посланника с таковым письмом: «Отдай-де того мо́лодца, что пролил кровь нашего брата; ежели не отдашь, то всю силу твою мечом побьем, стольный город на огонь пустим, народ в плен возьмем, а тебя самого при старости горькой смерти предадим». Приезжает посланник в царский дворец и подает то письмо государю; царь взял, распечатал и как стал читать — его резвые ножки подломилися, его белые ручки подрогнули, ясные очи смотреть не могут — катятся слезы горючие...

Здумал царь, велел послать во все стороны курьеров, собирать думных людей, генералов и начальных офицеров; от малого до великого начал выспрашивать: кто из них ведает про того мо́лодца, что срацынского рыцаря на бою победил? Никто не знает, не ведает; большие чины за средних хоронятся, средние за малых прячутся, а от малых ответу нет. Так ни с чем и отпустил царь посланника. Подступили срацынские богатыри[397], начали города-села разбивать, огню предавать. Незнайко на печке лежит, его ретивое сердце кипит; говорит он жене таковую речь: «Жена моя милая, у отца постылая! Пойдем со мной в деревню, здесь жить тесно стало». Отвечает царевна: «Я в деревню нейду, лучше здесь помру!» Сошел Незнайко с печки, воздохнул тяжело: «Прощай, — говорит, — жена моя милая! Коли отца твоего побьют, и тебе живой не остаться». Брал на плечи деревенское платье, на голову шляпу, в руки батог[398], вышел — сам осматривается: не увидал бы кто. Заприметил его царь с балкона — богоданный батюшка: «Что это за дурак такой! Убежать хочет, а того не ведает: коли что случится, всех найдут...» Старшие зятья возле стоят, думают — как бы честь свою показать: «Государь наш батюшка! Собирай-ка силу-армию и конную гвардию; мы тебе в беде помога!»

Начал царь силу собирать, полки устраивать; зятья свои рати прибавили и пошли на брань. Напустились срацынские богатыри на те передовые полки, страшно мечами бьют, вдвое конями мнут; потекла кровь ручьями, раздались стоны раненых. Незнайко услыхал, на помочь поспешал, пришел на высокий холм и скричал богатырским голосом, молодецким посвистом. На тот его крик бежит из чиста́ поля добрый конь, бежит-спотыкается. «Ах ты, волчья сыть, травяной мешок! Что бежишь-спотыкаешься? Аль несчастье слышишь?» Отвечает добрый конь: «Будет кровь на обоих — на коне и на хозяине!» Накладывал Незнайко на своего коня узду тесмянную, потники, войлоки, седельце немецкое, подтягивал двенадцать подпруг, тринадцатую нагрудную: подпруги все были белошелковые — того шелку чистого, пряжицы были красного золота — того золота аравицкого, спенки были булатные — того булата заморского, и то не для басы добра мо́лодца, а для крепости богатырския, потому — шелк не рвется, булат не гнется, красное золото не ржавеет. Снарядил коня, начал себя снаряжать: накладывал платье рыцарское, латы булатные, в руки брал железный щит, боевую палицу, к ногам прицеплял копье крепкое, долгомерное, на бедре саблю вострую, позади себя меч-кладенец.