Дремучие двери. Том I - Юлия Иванова

Никакие гонения, запреты, декреты и лекции по научному атеизму не могут убить в человеке Образ Божий, тайное ведение о Замысле — «все да едины будут в Любви, Свете и Истине». Это не вопрос деклараций, анкет и даже не вопрос хождения или нехождения в Церковь, хотя церковные таинства — исповедь, причастие, миропомазание, крещение, соборная молитва и т. д. имеют огромное значение для верующих в их исцеляющую животворящую силу. Просто никакое правительство, никакая власть, земная и неземная, не говоря уже о советской власти, не могут «отлучить нас от любви Божией»…

«…скорбь или теснота, или гонение, или голод, или нагота, или опасность, или меч… Но всё сие преодолеваем силою Возлюбившего нас… Ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь…» /Рим. 8, 35,37.38/.

Человек может отречься лишь сам, сознательно, ведая, что творит. Никто не может вмешаться в отношения Творца и человека «по образу и подобию». Свет или тьма? Это вопрос судьбы в вечности, пригодности для Будущего Века, соответствия Замыслу — беззаветное служение восходящему Целому. Богочеловечеству, зреющему в историческом процессе меняющихся поколений.

«Дорога к солнцу от червя…» И кесарь, и государство, отлучив свою паству от ведения о Боге и от таинств, берут ответственность за находящихся в послушании подданных, вот и всё. Перед Небом.

Прислушивающийся к показаниям вписанного в сердце Закона совести, идущий на Зов обязательно встретится с «Неведомым Богом»… «ищите и найдёте; стучите, и отворят вам…» /Мф. 7, 7/

Внутренний компас в человеке чутко реагирует на уклонение от Пути и на приближение к Пути — тоской или высокими состояниями покоя или «радости духовной», благодати, которые не спутаешь с земной «душевностью». Такие состояния случаются часто в периоды величайших жертв и страданий, войн, длительного заключения. Лосев, например, писал, что никогда так свободно и раскованно не мыслил, как в концлагере.

Несколько армий сражаются в великой битве Добра со злом у Дверей Царствия. Дверь — Спаситель, Христос. «Я есть дверь»… Только Он может судить, кто войдёт в Царство. Армии — разные религиозные конфессии и одинокие воины, а также так называемые «атеисты», верящие в Закон Неба без веры в собственное бессмертие, в награду или наказание «там». Пригодное к жизни в Будущем Веке состояние души, свободный выбор души — пропуск в Царствие. Оно, как мне кажется, может быть дано благодатью Спасителя и невоцерковлённым по тем или иным причинам праведникам, стоящим на Пути; православным, «рождённым свыше», личной или соборной молитвой, материнской молитвой, молитвой святых, церковными таинствами… Я выбираю Путь и пытаюсь идти, и мне помогает Господь, как помогает каждому избранному. «Много званых, но мало избранных», — то есть «избравших Путь»…

Само по себе воцерковление, на мой взгляд, означает лишь, что я записался в армию Христову. Но если я при этом дезертирую и не собираюсь воевать — разве я «избравший»? Разве не приму ещё большее осуждение?

ИЗБРАННИКИ — избравшие Путь — вот что главное. Церковь в данном случае лишь лечебница, где каждый избранник, сознающий себя больным и немощным на Пути, обращается к врачующим таинствам и к Спасителю, взявшему на Себя грехи мира.

Преодолеть свою падшую природу человек может лишь чудом благодати Божией. «Без Меня не можете творить ничего». Просто личность свободной волей или избирает Путь, пытается идти, и тогда Господь невидимо становится рядом и помогает; или человек, сознавая себя погибающим, взывает ко Христу. Который ставит его на Путь и даёт силы идти.

Можно закричать, как тонущий Петр: «Господи, погибаю!» и схватить протянутую Руку… Можно идти на Зов, не ведая, чей Он… Но именно Пути, состояния сердца ждёт от нас Господь. Вечного устремления ввысь, на Зов. К прекрасному и непостижимому.

Вопрос спасения — не теоретический и не юридический — это вопрос чуда, тайны. Любви Небесной и ответной свободной любви твари к своему Творцу и Спасителю. Ожившего, растопленного сердца, побеждённого жертвенным подвигом Самого Бога.

Первая ступень, начало премудрости — страх Божий /рабы/. Вторая ступень — разумный расчёт, например, у Паскаля — «пари на Бога». Что выгоднее — верить или не верить, упование на награду в Царствии /Это — наёмники/. Третья, высшая ступень — сыновство, ответная любовь детей Неба к Творцу и Его Замыслу.

Когда же вы поймете, что всякую добрую мысль вам посылает Господь?.. И когда вы строили дома, в тайге или в пустыне, сажали сады, выращивали хлеб, лечили, учили, сеяли «разумное, доброе, вечное» или защищали противостоящее царству Мамоны отечество, то есть право всё это делать, — «работу жаркую, дела хорошие», а не гнаться за длинным рублём, высасывая кровь у ближнего, — Господь всегда был рядом с вами. Его Образ в вас. Его Дух Святой в вас.

Это прекрасно знают все, кто делал когда-либо бескорыстное благо для других. Не из расчёта, а просто по велению сердца… Прекрасно знают это особое дивное состояние души, близости Господа. Его Божественного прикосновения, когда не нужно никакой иной награды… Только бы остановилось мгновенье… Ибо сделать кому-то добро — сделать самому Спасителю.

Церковь — стык Божьего и человеческого. Божественная благодать изливается на каждого, на добрых и злых, как солнечный свет, но грех препятствует её проникновению в душу, делает её омертвелой, непроницаемой.

Церковь помогает излечить душу и тело для восприятия благодати.

Если государство препятствует человеку в его греховной жизни, оно, порой в лице самого «удерживающего» кесаря, тоже помогает расчистить почву для восприятия благодати. То есть является помощником, соратником Церкви, Замысла. Угодное Богу государство ограничивает степень падения подданных и наоборот. Тут дело в мере вмешательства в такие сферы, в средствах, в исторической обстановке… В степени причастности кесаря к Замыслу, осознания своей роли в свершении Замысла, в степени «ведомости» Творцом, немощи и одновременно силы Божьей, проявляемой в «немощи», не дающей пастырю и кесарю впасть в прелесть.

Есть мудрая молитва старцев: «Господи, дай мне силы свершить то, что я могу изменить; терпение — перенести то, что я не могу изменить, и мудрость отличать одно от другого».

Не может человек, приносящий плоды добрые, действовать от имени сатаны, какую бы веру он ни исповедывал. Не может полководец сражаться против собственной армии, ибо разделившееся в себе царство не устоит. Не может человек, искренне служа Небу, приносить злой плод.

Патриархи Сергий и Алексий Первый называли Иосифа Сталина богоданным вождём. Крупный учёный и богослов архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий), кстати, сидевший при Сталине, тоже считал его богоданным…

«Сталин сохранил Россию, показал, что она значит для мира… Поэтому я как православный христианин и русский патриот низко кланяюсь Сталину». /Священник Дмитрий Дудко/

1940 г. Принимает в Кремле участников героического дрейфа ледокола «Седов». Руководство работой пленума ЦК ВКПб. Участие в работе 6 сессии Верховного Совета СССР I созыва. Участие в работе 3 сессии Верховного Совета РСФСР I созыва. Руководство работой пленума ЦК ВКПб. Участие в работе 7 сессии верховного Совета СССР I созыва. Приём в Кремле представителей народов «Бессарабии и Северной Буковины, членов Полномочных Комиссий сеймов Литвы, Латвии и Государственной думы Эстонии.

1941 г. Руководство работой 18 Всесоюзной конференции ВКПб. Речь в Кремле на торжественном заседании, посвящённом выпуску командиров, окончивших военные академии. 6 мая — назначение председателем Совета Народных Комиссаров СССР.

Итак, в середине пятидесятых Ганя оказался в Ленинграде. Приближалась хрущёвская оттепель, время выставок, отчаянных дискуссий, разного рода фестивалей и эрозии железного занавеса. Вот в это-то отрадное для всей творческой интеллигенции, особенно студенчества, время Ганя начал замечать в себе полное отсутствие интереса к волнующим оттаивающее общество проблемам. Когда стали говорить, что вождь оказался не «великим другом и вождём», не «полётом нашей юности», а совсем наоборот, что белое оказалось чёрным, добро — злом, а правда — ложью, когда стали критиковать «порядки в вагоне», менять полки и занавески, бегать в запрещённый прежде вагон-ресторан и другие вагоны, иногда совсем туда перебираясь, срывать портреты и вешать новые, Ганя в те годы хрущёвской оттепели продолжал безучастно сидеть на прежнем месте у вагонного окна. Он видел стремительно несущееся навстречу будущее, которое тут же за спиной превращалось в прошлое. Если же сесть спиной к движению, увидишь лишь уносящееся прочь прошлое. Настоящего за окном не было. А суета в вагоне, брюзжанье, что пора бы новому проводнику нести чай, и заманчивый комфорт других вагонов, — всё это слишком казалось реальностью, чтобы быть ею. Реальностью были лишь раз и навсегда проложенные рельсы, мелькающее за окном время и не их проводник, который был сам всего лишь пассажиром в этом поезде смертников, а Машинист, — безглазый бессмертный, единственно ведающий, когда кому сходить навсегда из уютных вагонов в ночную тьму. Безглазый, потому что рельсы надёжно вели в никуда, сойти с них поезду было невозможно. Бессмертный, пока есть работа, есть, кого убивать. Бессмертный, пока идёт поезд, убийца всякой жизни, — он обрушится в никуда вместе со своим пустым поездом, как капитан, исполнивший долг до конца.