Франсуа Вийон - Жан Фавье

Десять поэтов придумывали стихи на заданную герцогом тему. Вийон в свою очередь пополнил этот список. Мы не узнаем никогда, что об этом подумал Карл Орлеанский. Узрел ли он, за этими условностями игры, необычную глубину анализа взаимоотталкивания людей? Ибо поэт вызвал к жизни образ человека, столкнувшегося со своей судьбой, а не того, перед кем возник облик любимого существа. Вийон выходит на сцену, полный целомудрия, его вымысел сдержан, поэт обращается к великодушию герцога.

От жажды умираю над ручьем.Смеюсь сквозь слезы и тружусь играя.Куда бы ни пошел, везде мой дом,Чужбина мне – страна моя родная.Я знаю все, я ничего не знаю.Мне из людей всего понятней тот,Кто лебедицу вороном зовет.Я сомневаюсь в явном, верю чуду.Нагой, как червь, пышнее всех господ,Я всеми принят, изгнан отовсюду.Я скуп и расточителен во всем.Я жду и ничего не ожидаю.Я нищ, и я кичусь своим добром.Трещит мороз – я вижу розы мая.Долина слез мне радостнее рая.Зажгут костер – и дрожь меня берет,Мне сердце отогреет только лед.Запомню шутку я и вдруг забуду,И для меня презрение – почет.Я всеми принят, изгнан отовсюду.Не вижу я, кто бродит под окном,Но звезды в небе ясно различаю.Я ночью бодр и засыпаю днем.Я по земле с опаскою ступаю.Не вехам, а туману доверяю.Глухой меня услышит и поймет.И для меня полыни горше мед.Но как понять, где правда, где причуда?И сколько истин? Потерял им счет.Я всеми принят, изгнан отовсюду.Не знаю, что длиннее – час иль год,Ручей иль море переходят вброд?Из рая я уйду, в аду побуду.Отчаянье мне веру придает.Я всеми принят, изгнан отовсюдуПристрастен я, с законами в ладу.Что знаю я еще? Мне получить бы мзду .[176]

Получил ли он свою мзду? В жалованье, сперва обещанном, потом отказали. Вещи или книги пришлось заложить ему? Или отдать в залог любовь?

Вийон вполне мог бы совершить какую-нибудь глупость. Слова последней строки каждой строфы позволяют так думать. Как бы то ни было, он не понравился.

«Милостивый принц» – обращение необычное. Строфы начинаются чаще всего словами «Принц», но определение редко. Центральная строфа тоже с подтекстом: Вийон – политик. Вероятно, он сталкивался с некоторыми недовольными придворными. Но закон одинаков для всех. Заблудший подчиняется общему правилу, моля только о том, чтобы его простили.

Как бы то ни было, Вийон уезжает. Стихотворчество в Блуа возобновляется, другие поэты развлекают двор. Другие поэты вписывают свои стихи в альбом герцога Карла, книжицу, которую принц закроет со свойственной ему элегантностью минувших дней, закроет, ибо настала минута простых слов, расставания:

Скажите мне «прощай» все вместе!

Карл Орлеанский – а вместе с ним и его поэзия – умрет 4 января 1465 года и не узнает, что в конце века его внук станет королем Франции.

Хорошо ли, плохо ли оплачиваемый, но Вийон не из тех людей, что умеют устраиваться.

«Выгнанный отовсюду», он пойдет искать лучшую долю.

Судьба бродяги, увы, чаще приводит его в тюрьму, чем к роскоши. Именно в тюрьме и застанем мы снова мэтра Франсуа: ему грозит потеря как звания, так и жизни.

Кажется, он был уже в тюрьме, когда 17 июля 1460 года молодая принцесса Мария, дочь короля Карла Орлеанского и Марии Киевской, торжественно въезжала в Орлеан. Перед ней парадным маршем прошли войска, был дан бал. Заключенные были выпущены на свободу. Вийон принадлежал к тому роду бродяг, которые, стоило свершиться радостному въезду в город маленькой принцессы, вернулись к своим обычным занятиям. Так как он чувствовал себя спасенным от веревки, он решил, что случай самый подходящий, чтобы выразить благодарность.

Я думал: мне спасенья нет,Я чуял смертное томленье,Но появились Вы на свет,И это дивное рожденьеМне даровало избавленьеОт смерти и ее тенет.

Лучшее, что он находит, – это вставить в оправу длинной и путаной похвалы принцессе стихи, внушенные не так давно угодливостью. Тремя годами раньше Вийон приветствовал рождение Марии Орлеанской: он берет это сочинение и обогащает его балладой, где в каждой строчке проглядывает ученость школяра, но где муза задыхается. Этот литературный опус – не самое сильное произведение поэта, он увязает в нем. Он цитирует Вергилия и псевдоКатона с таким же успехом, что и псалмы Давида. Карлу Орлеанскому, происходившему по прямой линии от Хлодвига, мнится даже, что он новый Цезарь; историческая ошибка тут невольна, а образ – самое меньшее – неадекватен. Что же до молодой Марии, которую ее родители ждали шестнадцать лет, она становится «манной небесной». Каждая строка перегружена подобострастием.

Не побоюсь здесь повториться:« Nova progenies celo», -Ведь таковы слова провидца, -«Jamjam demittitur alto».Из женщин древности никтоВовеки с вами не сравнитсяНи мудростью, ни красотой,Моя владычица-царица!

Вид виселицы заставил поэта забыть о всякой сдержанности. Льстец, попрошайка, он осмелел, но чувствует себя не в своей тарелке. Он делает ложный шаг в этих стихах, взятых из поэмы в честь рождения Марии, где он утешает герцогиню, так как герцог Карл ожидал мальчика – будущий Людовик XII родится в 1462 году, – а поэма сводится к резюме: если так хочет Бог, значит, все хорошо!

А те, что истины не знают,Уподобляются глупцамИ спорить с Господом дерзают,Когда желают сына вам.Но все Господь решает сам,Его решеньям нет замены,И все сие – во благо нам:Дела Господни – совершенны.

Лучшая часть поэмы состоит, вне всякого сомнения, из этих стихов, написанных, и это очевидно, перед состязанием; здесь Вийон без всякого кривлянья возносит похвалу Марии Орлеанской, сливая ее образ с традиционными образами Девы Марии. Это смешение не навязчиво, но достигает ушей только тех слушателей, для которых такой словарь обычен. Поэт дает мольбе своего детства унести себя, его вдохновение сродни вдохновению, с коим написана баллада Деве Марии, которая превратится в «Большом завещании» в балладу, посвященную старой матери поэта; он, очевидно, писал ее для самого себя в минуту тоски и отчаяния. Еще раньше, чем были затеяны ученые игры и придуманы тяжеловатые пошлые сочинения, еще прежде, чем поэт обнаружит у девочки мудрость тридцатишестилетней женщины, откроет в ней посланницу Иисуса Христа, прежде чем повторит в тяжеловесном рефрене «О добром говорить надо по-доброму», 6н пишет (и это самая большая его удача, полет вдохновения) о слиянии образов двух Марий: небесной и земной, – обе спасли его от опасности.