Марина Цветаева. Письма. 1928-1932 - Марина Ивановна Цветаева

2, Avenue Jeanne d'Arc

20-го марта 1931 г.

От всей души спасибо, дорогая Анна Антоновна! Уже внесено. Если бы Вы знали какая гора с плеч! Все сделаю, чтобы вернуть Вам, ибо именно у Вас не хочется взять, именно Вам хочется дать. Потому что я Вас люблю.

Весна моя начинается грустно: неожиданно в гостях узнала от приезжего из Москвы, что Борис Пастернак разошелся с женой — потому что любит другую [1368]. А другая замужем, и т. д. Боюсь за Бориса. В России мор на поэтов, — за́ десять лет целый список! [1369] Катастрофа неизбежна: во-первых муж, во-вторых у Б<ориса> жена и сын [1370], в-третьих — красива (Б<орис> будет ревновать), в-четвертых и в-главных — Б<орис> на счастливую любовь неспособен. Для него любить — значит мучиться.

Летом 26-го года, прочтя где-то мою Поэму Конца [1371], Б<орис> безумно рванулся ко мне, хотел приехать — я отвела: не хотела всеобщей катастрофы. (Годы жила мечтой, что увижусь.) Теперь — пусто. Мне не к кому в Россию. Жена, сын — чту. Но новая любовь — отстраняюсь. Поймите меня правильно, дорогая Анна Антоновна: не ревность. Но — раз без меня обошлись! У меня к Б<орису> было такое чувство, что: буду умирать — его позову. Потому что чувствовала его, несмотря на семью, совершенно одиноким: моим. Теперь мое место замещено: только женщина ведь может предпочесть брата — любви! Для мужчины — в те часы, когда любит — любовь — все. Б<орис> любит ту совершенно так же как в 1926 г. — заочно — меня. Я Б<орису> написала: «Если бы это случилось пять лет назад… — но у меня своя пятилетка!» Острой боли не чувствую. Пустота…

_____

Обрываю. Надо в город. Горячо и верно люблю Вас, упорно надеюсь на встречу, с Вами я была бы счастлива. Может быть — все-таки увидимся?

Спасибо за все. Пишите опять домой.

                             М.

С чешским иждивением пока — ничего. Получила только за январь. Нынче 20-ое марта.

Впервые — Письма к Анне Тесковой, 1969. С. 90–91 (с купюрами). СС-6. С. 393–394. Печ. полностью по кн.: Письма к Анне Тесковой, 2008. С. 147–148.

23-31. Р.Н. Ломоносовой

               Дорогая Раиса Николаевна!

Простите, что не поблагодарила сразу — все дни уходили на спешную правку и переписку поэмы Перекоп, о которой и будет все следующее письмо — на днях. (То есть: печатать или нет?)

Большое письмо от Бориса, — и о нем напишу. В общих чертах — все равно. Радоваться за него — рано. Я написала ему большое письмо, которое так и не отослала.

Еще раз — от души спасибо. Живу в смуте — из-за дилеммы (поэмы) Перекоп.

До скорого большого письма. Обнимаю Вас

                             МЦ.

Meudon (S. et О.)

2, Av<enue> Jeanne d'Arc,

22-го м<арта 1931 г.>

Впервые — Минувшее. С. 260–261. СС-7. С. 335. Печ. по СС-7.

24-31. С.Н. Андрониковой-Гальперн

Meudon (S. et О.)

2, Av<enue> Jeanne d'Arc

26-го марта 1931 г.

               Дорогая Саломея!

Большая, большая просьба: не подарили ли Вы бы мне 80 фр<анков> на башмаки, мои совсем отслужили: одни отказались чинить, а другие, к<отор>ые ношу три года, так разносились, что спадают с ног, так что ходить не в чем. А в Самаритэне как раз продаются Semelle Uskide [1372], такие же, какие я проносила 3 года, не чиня подошвы. 80 фр<анков>. Но их безнадежно — нет.

Вы бы этим подарком меня спасли.

— Очень хорошо у Вас было в прошлый раз — м<ожет> б<ыть> впадение в детство с Аней Калин? Кстати, дома она была Нюта, у нас, из протеста, Аня [1373].

До свидания, надеюсь скорого. Мур твердо ждет приглашения. Свободен все дни кроме четверга (Закон Божий!)

                             МЦ.

Впервые — СС-7. С. 136. Печ. по СС-7.

25-31. Р.Н. Ломоносовой

Meudon (S. et О.)

2, Avenue Jeanne d'Arc

31-го марта 1931 г.

Дорогая Раиса Николаевна! Попытка настоящего письма, хотя с головой, разбитой суетою бытового дня. Не взыщите, у меня как у немцев — лучшая голова — утренняя.

Во-первых — Ваша болезнь. Сердце — лютая вещь и — надежная вещь. Лютая — при малейшем перебое — земля из-под ног: состояние землетрясения, с той разницей, что оно — внутри. Надежная ибо держит больше чем обещает и может больше чем может. Я сердце (орган) люблю как можно любить человека: с восхищением и с благодарностью. Сердце — герой.

А Сиротинин [1374] врал, т. е. не учел чудесности органа. Здесь врач знает меньше чем поэт.

У меня, например, сердце — шалое. Могу — галопом — полверсты в гору и не могу — полное обмирание, до дурноты — при первом повороте автомобиля. На местной, очень веселой карусели, с отделяющимся постепенно сиденьем, чуть не умерла. Не могу лифта (всегда пешком). Воображение? Нет. Не воображают же другие! И не воображаю же в поезде.