Все, кого мы убили. Книга 2 - Олег Алифанов

Где вброд, а где и вплавь добрались мы до главной дамбы. Прохор не издал ни слова. Я сторонился его, опасаясь безумия, да и он будто бы не стремился приблизиться. Ближе всего располагался лагерь с гробом исполина, мы седлали лошадей и двинулись на ночлег, понимая, что до полной темноты дальше не поспеем. Весьма не хотелось мне отправляться ко гробу чудовища, чей призрак мы так причудливо осязали только что. И хотя от заколоченного ящика нас отделяло шагов сто, я чувствовал себя тревожно и неуютно, когда, просохнув у огня, устраивались мы невдалеке от потревоженных сторожей. Золотой стержень я уложил в чехол и прочно приладил под одежду, так что никакие коловращения не могли разлучить нас.

Далеко за полночь, в час, когда сон особенно крепок, а зло особенно безнаказанно, меня разбудил грозный и тяжёлый грохот. Раз в жизни я уже слышал похожий звук, и теперь не мог спутать его ни с каким иным. Рёв накатывавшейся волны, большой воды, прорвавшей дамбу, опережали басовитые звуки порождённой валом тревоги. Сон слетел с меня; в попытке вырваться из палатки, я запутался, но едва очутившись на воле, увидел, как на небесные звёзды наползает громыхающее затмение, оно поднимается к зениту, и вот уже половина его слилась с ним, обрушилась мне на голову и лишила чувств.

Солнце ещё не взошло, но рассвет уже пылал розовым разноцветьем, когда очнулся я на берегу мирной лагуны. Лишь мокрый песок и лужи далеко от кромки воды говорили пытливому уму о разыгравшейся тут катастрофе. Кольцо местных жителей окружало меня не слишком тесно, но, увидев моё пробуждение, никто не поспешил на помощь, я не смог, еле шевеля губами, выпросить даже воды. Взгляды их выражали скорее злорадство, чем готовность оказать содействие. Это мог я объяснить гибелью их соплеменников, хотя явных признаков того не имелось. По всей видимости, никто не трогал меня с тех пор, как волна вынесла моё тело на берег. Мне требовалось время обдумать положение, а оно было не лучшим, потому что из круга выпускать меня, кажется, не собирались, да и то: он вдруг разомкнулся и пропустил величественного всадника, медленной поступью приближавшегося ко мне. Я предположил в нём мусселима, за которым послали жители, но меня удивило совершенное отсутствие полагающейся начальнику стражи.

Он поблагодарил собравшихся старейшин, кинув им кошелёк, и один из них сообщил, что отныне я, как пленник, поступаю в распоряжение этого человека. Медленно вывел он меня из кольца жителей, но не спустился с коня.

– С вас тысяча франков, – сообщил Карно, когда мы удалились на безопасное расстояние.

– Но это грабёж! – тяжело запротестовал я сухим языком. – Да и денег у меня нет.

– Не суетитесь. – Он протянул мне флягу. – Я уже взял их, а остальные, что нашёл в вашей хижине, верну в целости. – Я глотал в негодовании воздух, так что ему пришлось объяснить: – Наряд сей недешёв, бакшиш велик. Вы спасли меня и порылись в моём имуществе, я выручил вас и порылся в вашем.

– Вы же и наняли их, – указал я за спину. – Как бы ещё вы явились столь вовремя?

– Имеющий уши, да слышит, друг мой. Я не терял вас из вида – да и трудно это. Вы позаботились сами о том, чтобы имена ваши и этого странного озера стояли рядом, а свитки Хаима Цфата не раз упоминали Мензале. Я справедливо решил, что вы откопали золотую жилу.

Я невольно схватился за пояс, хотя и без того ощущал тяжесть своей драгоценной ноши.

– И это стало поводом изъять мои деньги?

– Вы не исполнили уговор, утаив от меня кожаную тетрадь с письменами.

– Ну, вы и негодяй! – выдохнул я, понимая, что говорит он о валунах Арачинских болот. – Я так и буду шествовать пешком, держась за ваше стремя? Слезайте немедленно!

– Я реквизировал её в целях науки, – отстранился он. – Не знаю, в каком ещё Баальбеке вы их списали, но вам эти знаки ни к чему, вам их всё одно не разгадать. Чтобы вам не топтать копыт, знайте: я ездил в то святилище Ваала, и вместо ваших письмен обнаружил следы свежих сколов. Свитки Хаима тоже не ищите, я желаю прочесть их лично. Теперь вот о чём. Земли Мегемета Али для вас отныне закрыты негодованием арабов, да и я подолью масла в огонь, так что лучше вам, друг мой, перебраться в Константинополь, ибо Махмуд Второй и его первый вассал не дружны, и доносы второго не имеют силы у первого… Смотрите, не перепутайте.

– Вам особенная моя благодарность, – съязвил я, но он ответил без улыбки:

– Мы квиты. Покойтесь с миром. Ваши друзья и ваши враги – всё одни люди. Я, например… по-дружески провожу вас до окраин Дамьята. А там брошу.

Я оплакивал Прохора, прошедшего со мной столько тревожных дорог и нелепо погибшего, когда все опасности были уже позади. Смерть его делала мои сборы чрезвычайными, желал я скорее покинуть места скорби. Я чувствовал себя отвратительно, словно совершил языческое жертвоприношение золотому тельцу, но не мог расстаться с реликвией, оправдывая себя тем, что друга не вернёшь, а наука питается жертвами, как и любовь.

Из Константинополя я тайно и с трудом вызволил часть находок и рукописей. Жизнь звала меня дальше.

20. Прозоровский

Вдохновлённый видом Отчизны, я, лишь завидев вдали Одессу, больше уж не покидал палубы. По мере того, как Южная Пальмира вставала из вод, всё больше восхищения вызывали во мне её картины, ставшие только прекраснее за годы странствий, и всё большей радостью наполнялось сердце после долгой разлуки. К вечеру стимбот «Наследник», как и предсказывало расписание, ошвартовался в Карантинной гавани. Ноздри мои жадно вбирали цветение знакомых растений, головокружительный запах которых воскрешал беззаботное детство. Обилие русской речи поразило слух, и тревоги мои отошли на тот план картины, где пишут облака и дальние горы, покуда целый месяц май я, вперемежку посещая то обеды то обедни, радовался простым удовольствиям жизни и общения с соотечественниками. «Одесский Вестник» сообщил о моих изысканиях в странах Востока, меня наперебой звали с лекциями по географии и археологии. Лучшие умы города обсуждали учреждение местного Общества Истории и Древностей, с наделением его правами всех раскопок на юге, и во всех заседаниях играл я первые партии. Получил я вскоре приглашение и от Императорской Академии Наук, и от моего славного Университета. Будущее расстилалось передо мной множеством стремительных дорог, которые волен я был выбирать, и у меня имелись в багаже и умения, и знания, и опыт. А в Петербурге ждала меня ещё одна награда – самая долгожданная и желанная из всех возможных.

Но только – ждала ли? Боялся ехать я в столицу, страшился отправиться и за благословением к князю – вдруг в последний миг откажет мне кто-либо из них? Долгая разлука с любимой – каким светом наполнятся её глаза при встрече со мной? С князем же и вовсе не сообщался я все пять лет. Не сразу, но всё же написал я к нему, не тотчас и отправил, но теперь ждал ответа. А тем временем – действий, ещё больше действий в Одессе – пусть же газеты новостями следуют впереди меня, убеждая их ещё и ещё в моих достоинствах. Здесь был я знаменитостью, хоть и местного пошиба, но знал я по судьбам Бларамберга и Стемпковского, как столица умеет снимать стружку с провинциальных героев: что ждёт меня в Петербурге – стремительная карьера или – всего-навсего место?