Плач к небесам - Энн Райс

Не произнеся ни слова.

Алессандро мало изменился. Даже тонкая сеточка морщин, покрывавшая его кожу, осталась прежней – похожей на вуаль, сквозь которую проступало неподвластное времени сияние.

На нем был серый шерстяной халат. Каштановые волосы свободно спускались на плечи. И каждое движение его изящных рук заключало в себе множество невысказанных и мучительных впечатлений.

– Я так благодарен тебе за то, что ты пришел, – сказал Алессандро. – Катрина взяла с меня клятву, что я не буду приближаться к тебе.

Тонио кивнул в знак понимания. Бог знает сколько раз говорил он Катрине, что не будет встречаться ни с одним венецианцем.

– Я пришел к тебе с определенной целью, – ответил Тонио, и ему показалось, что произнес это кто-то другой. А сам он был в это время заперт где-то внутри и молча задавал такие вопросы: «Что ты видишь, когда смотришь на меня? Ты видишь эти длинные руки, это тело почти гротескного роста? Ты видишь…» – Он не мог продолжать.

Алессандро смотрел на него с самым почтительным вниманием.

– Меня привела сюда не только любовь, – начал объяснять Тонио. – Хотя и одной любви было бы достаточно. А еще того, что я должен знать, как ты живешь. Я мог бы пережить потерю всего этого, так никогда и не повидавшись с тобой. Я должен был принять это. Потому что тогда я избавил бы себя от такой огромной боли.

Алессандро кивнул.

– Что же теперь? – спросил он покорно. – Скажи мне. Что я могу рассказать тебе? Что я могу сделать?

– Ты должен никогда и никому не говорить, что я спрашивал тебя об этом, но скажи бравос моего брата Карло – это те же самые люди, что сослужили ему службу, когда я в последний раз был в Венеции?

Алессандро немного помолчал. А потом ответил:

– Те люди исчезли, как только ты уехал. Государственные инквизиторы повсюду их искали. А сейчас у него на службе состоят другие люди, не менее опасные…

Тонио кивнул. Лицо его ничего не выражало.

Все было просто, очень просто, как он и надеялся. Они сбежали, чтобы спасти свою шкуру. Италия поглотила их. И может быть, где-нибудь, когда-нибудь он наткнется на них и воспользуется возможностью, если таковая представится. Но ему не было до них дела. Было бы невероятно, чтобы Карло не нашел способа заставить их замолчать навеки.

Так что теперь его ждал один только Карло.

– О чем еще рассказать тебе? – спросил Алессандро.

После паузы Тонио попросил:

– О моей матери. Катрина написала мне, что она была больна.

– Она и теперь больна, Тонио, очень больна, – ответил Алессандро. – Двое детей за три года, а совсем недавно – потеря еще одного.

Тонио вздохнул и покачал головой.

– Твой брат несдержан и неуправляем в этом, как и во всем остальном. Но это старая болезнь, Тонио. – Голос Алессандро упал до шепота. – Больше, чем что-либо другое. Ты знаешь ее природу.

Тонио отвел глаза в сторону, слегка наклонив голову.

И после долгого молчания спросил:

– Но разве он не сделал ее счастливой? – В его тоне послышалось тихое отчаяние.

– На какое-то время. И такой же счастливой ее мог сделать любой, – ответил Алессандро, не сводя глаз с Тонио. Он словно изучал его и, казалось, пытался понять, что стоит за этим вопросом. – Она плачет по тебе, Тонио, – прибавил он потом. – И никогда не переставала плакать. А когда она узнала, что ты будешь выступать в Риме, желание увидеть тебя превратилось для нее в наваждение. Одно из моих официальных поручений заключается в том, чтобы привезти ей ноты оперы и самый подробный отчет о том, как все происходило.

Я должен буду рассказать ей все, что смог запомнить. – На его губах мелькнула улыбка. – Она любит тебя, Тонио, – сказал он. А потом, понизив голос так, что его едва можно было услышать, закончил: – Ее положение совершенно невыносимо.

Тонио выслушал эти слова молча, не глядя на Алессандро. Но когда он заговорил, голос его был напряженным и неестественным.

– А мой брат? Он верен ей?

– Такое впечатление, что он хочет получить от жизни так много, словно в нем живет не один, а четверо мужчин, – ответил Алессандро. Его лицо стало более суровым. – В общественной жизни он преуспевает, но мало кто восхищается его поведением в частной жизни, и все из-за его ненасытных желаний.

– А она знает?

– Не думаю, – покачал головой Алессандро. – Он очень внимателен к ней. Но ему не хватает ни женщин, ни выпивки, ни азартных игр…

– А что это за женщины? – произнес Тонио равнодушным тоном, однако коснулся руки Алессандро, подчеркивая важность своего вопроса. – Расскажи мне о них. Какого они типа?

Алессандро был явно озадачен этим вопросом. Прежде он не задумывался об этом.

– Всех типов, – пожал он плечами. – Лучшие куртизанки, конечно. Скучающие жены. И даже порой девицы, если они особенно хороши собой и при этом продажны. Думаю, что для него имеет значение только то, чтобы они были хорошенькими и чтобы это не могло вызвать скандала.

Он внимательно смотрел на Тонио, очевидно пытаясь определить, насколько тому все это важно.

– Но он всегда ведет себя мудро и осмотрительно. А для твоей матери он – солнце и луна, ведь ее мир так мал. Но он не может дать ей то единственное, что ей нужно, – ее сына Тонио.

Теперь он стал задумчивым и печальным.

– Она все еще любит Карло, – прошептал Тонио.

– Да, – подтвердил Алессандро. – Но когда у нее была хоть малейшая собственная воля? Знаешь, за эти последние месяцы она несколько раз порывалась пешком уйти из дома к тебе, и ушла бы, если бы ее не остановили.

Тонио замотал головой. И неожиданно задергался, начал суетливо жестикулировать, словно уже не мог все это выдерживать, не хотел давать волю слезам и при этом ничего не мог с собой поделать. Потом откинулся на спинку стула и выпил вино, которое предложил ему Алессандро.

Когда он наконец поднял покрасневшие глаза, они выглядели пустыми и очень усталыми. Он с отчаянием махнул рукой.

Увидев это, Алессандро порывисто схватил его за плечо.

– Послушай меня, – сказал он. – Его слишком хорошо охраняют! Днем и ночью, в доме и на улице за ним неотступно следуют четверо бравос.

Тонио кивнул, с горечью скривив губы:

– Я знаю.

– Тонио, любого, кого ты пошлешь против него, ждет провал. К тому же это могло бы лишь еще больше напугать его. А в Венеции и без того уже слишком много говорят о тебе. И после сегодняшнего представления говорить будут еще больше. Не трать время, Тонио, и уезжай из Италии.

Тонио снова горько улыбнулся.

– Так ты никогда в это не верил? – мягко спросил он.

На лице Алессандро проступила такая ярость, что на мгновение он перестал походить на самого себя. Он поморщился, а потом его губы растянулись в презрительной усмешке. Тоном, полным мрачной иронии, он спросил:

– Ну как ты можешь о таком спрашивать? – А потом, придвинувшись к Тонио, добавил: – Если бы я мог, я бы убил его сам.

– Нет, – прошептал Тонио, покачав головой. – Оставь его мне, Алессандро.

Певец откинулся на спинку стула. Заглянул в свой стакан, слегка взболтнул вино и выпил. А потом сказал:

– И все же потерпи, Тонио, потерпи! И, ради бога, будь осторожен. Не позволь ему отнять у тебя жизнь. Он и так у тебя слишком многое отнял.

Тонио снова улыбнулся, взял его за руку и мягко пожал, успокаивая.

– Я буду рядом, – пообещал Алессандро, – когда бы тебе ни понадобился.

Они надолго замолчали, но молчание это было таким легким и ненапряженным, словно они были столь давними друзьями, что им не обязательно было разговаривать. Тонио, казалось, забылся в воспоминаниях.

Постепенно лицо его прояснилось и стало мягче, и здоровый блеск вновь появился в глазах.

– А теперь, – сказал он, – я хочу узнать, как сам-то ты поживаешь? Ты все еще поешь в соборе Сан-Марко? И скажи еще: прошлой ночью гордился ли ты своим учеником?

Прошел еще час, прежде чем Тонио собрался уходить. Слезы снова навернулись на глаза, и он постарался, чтобы прощание было как можно более коротким.

Но когда их с Алессандро глаза встретились в последний раз, Тонио вдруг вспомнил все, что раньше думал об этом столь любимом им человеке, вспомнил наивное чувство превосходства, с которым он, мальчишка, считал, что Алессандро – это нечто меньшее, чем мужчина, и все страдания, что накопились поверх тех старых представлений. Все это разом нахлынуло на Тонио, когда он уже стоял в дверях.

И он вдруг понял всю меру того, что осталось невысказанным между ними, а именно: что они теперь – существа одной породы, но ни один из них ни за что на свете никогда не обмолвится об этом.

– Мы еще встретимся, – прошептал Тонио, боясь, что голос выдаст его.

И, будучи совершенно неуверенным в том, что сейчас сказал, он обнял друга и на миг прижал его к себе, а потом повернулся и поспешил прочь.

А время уже приближалось к полудню. Тонио обязательно надо было поспать, но он не мог. Пройдя мимо дворца кардинала так, будто не узнал его ворот, он оказался наконец в одной из многочисленных римских церквей, в которых он еще не бывал. Церковь была полна теней, запаха ладана, света сотен свечей.