Реквием по любви. Грехи отцов - Людмила Сладкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Борзый усилил хватку, с трудом контролируя гнев, струящийся по венам.
— И мы остановим! — процедил сквозь зубы, не узнавая собственного голоса. — Обязательно остановим! Но… сами. Без твоей помощи. Без твоего участия.
— Да как же вы его без меня найде…
— Я все сказал, Паша! Я все сказал!
— Ты, верно, забыл, — глухо усмехнулся Соколовский, — что у него Лиза!
— Посмотри на меня внимательнее! — тяжело дыша, огрызнулся Борзый. — Реально думаешь, что я способен ТАКОЕ забыть?
— А простить? — не унимался Пашка. — Простить ты способен? Если с Рыжей что-нибудь случится по вине МОЕГО отца, ты простишь МНЕ мое молчание? Мое бездействие? Или обвинишь, как… после смерти Егора?
Делая над собой неимоверное усилие, Дмитрий разжал руки. Горечь прошлых ошибок и разочарований затопила нутро. Проявилась оскоминой на языке. Стиснув ладонями плечи друга, он обессиленно пробормотал:
— Случись нечто подобное, Соколик, и винить тебя будет уже… некому!
— Дим…
— А за Егора прости! Не прав я был. Несправедлив с тобой. И… раскаиваюсь.
Будто не веря услышанному, Пашка отстранился. Изумленно нахмурился.
Борзый же холодно усмехнулся, подтверждая все вышесказанное:
— Да брось! Мы ведь оба знаем, кто на самом деле ту кашу тогда заварил! И на чьей совести жизнь друга… тоже знаем! Только вслух не говорим. Неудивительно. Свои собственные ошибки признавать… чертовски сложно!
— Не соглашусь! — задумчиво отозвался Сокол секунду спустя. — Каждый сам в ответе за свою судьбу. Нас никто силком туда не тащил. Сами поперлись!
— Хорош меня лечить! — передернул плечами Дмитрий, прекрасно понимая, что тот просто успокаивает его. — Предпочитаю смотреть правде в глаза.
На сей раз Пашка смиренно кивнул, пробормотав еле слышно:
— Как и я!
Похомов вперился в него тяжелым взглядом:
— Раз так, включай мозги! Одно дело, если мы найдем Шмеля своими силами и спросим с него за все содеянное. И совсем другое… если выйдем на твоего отца по твоей наводке! Ты сам-то потом как жить с этим будешь?
Соколовский растянул губы в некоем подобии улыбки и неопределенно пожал плечами. А после, с трудом вытолкнув воздух из легких, признался:
— Да уж, с главой рода нам не повезло. Отец – страшный человек. Жестокий. Беспринципный. Когда вспоминаю наше с Викой детство, регулярные побои и бесконечные слезы матери, возникает жгучее желание свернуть ему шею. Я никогда не понимал этого. Как можно к чужим людям относиться лучше, чем к своей собственной семье? Взять даже нашу соседку, Павлину Михайловну? Эта старуха слышала от него больше добрых слов, чем все мы вместе взятые! Порой мне кажется, что я люто ненавижу его. Но как только ярость стихает, с ужасом понимаю, что всецело ненавидеть отца не выходит, как бы сильно ни хотелось. Даже сейчас, когда знаю всю правду… не могу!
Дмитрий ободряюще похлопал Пашку по плечу, клятвенно заверяя:
— От тебя этого и не требуют! Все прекрасно понимают, каково тебе сейчас!
— Спасибо, брат! — тот с готовностью повторил его жест. — Спасибо!
— Прорвемся, Паш! Будет трудно, но прорвемся!
Они одновременно отстранились друг от друга. Борзый даже попытался улыбнуться. Однако резко нахмурился, припомнив кое-что из монолога Соколовского. Сердце дико трепыхнулось в груди. Кровь ускорила бег по венам. С трудом осознавая, почему заострил внимание именно на этой детали, он уточнил до жути сиплым голосом:
— Как, говоришь, зовут вашу соседку? Павлина Михайловна?
Сокол недоуменно почесал подбородок:
— Ну да. Так я и сказал.
Ощущая себя пьяным от переизбытка эмоций, Похомов задышал чаще.
Сквозь него в ту секунду словно двести двадцать вольт пропустили.
В голове против воли стала складываться логическая цепочка. Вполне очевидная и единственно возможная. От собственных догадок стало дурно.
— Павлина – женская версия имени… Павел! — пробубнил он себе под нос. — Он назвал своего первенца в ее честь! Шмель назвал тебя… в ее честь!
— В чью честь? — растерялся Пашка. — В честь этой старой грымзы?
Борзый зловеще рассмеялся, будучи не в состоянии более себя контролировать. Его лихорадило от напряжения. Пот выступил на висках.
Он гоготал, точно одержимый, и все никак не мог успокоиться.
— Серьезно не понимаешь? — прохрипел, едва обрел способность говорить. — Та, кого ты всю жизнь считал своей соседкой… на самом деле – твоя бабка! Она и есть мать Шмеля! И… родная сестра Пескаря! Та самая, которую он так тщательно прячет от врагов с тех самых пор, когда занял место настоящего Гарика. Гениально! Чтоб мне сдохнуть, это гениально!
Сокол скептически фыркнул:
— Ты бредишь, что ли? Родители отца умерли еще до моего рождения!
— Да неужели? — усомнился Дмитрий. — Ты хоть раз был у них на могиле?
Пашка заторможенно покачал головой, явно начиная сомневаться.
Сомневаться в том, в чем Похомов был теперь абсолютно уверен.
— Хочешь верь, хочешь нет, — подытожил он, сверля друга безумным взглядом, — но эта старуха – мать твоего отца! Родная и горячо любимая! Все остальное – часть маскировки. Легенда. Она всю жизнь была рядом с вами. Буквально на соседнем участке. Я только сейчас это понял, но… у вас даже внешний забор общий! А внутреннего, разделяющего ваши дворы, почти нет. Так… кованая хрень не выше метра, увитая плющом. Ее дом – его крепость. Его тайное убежище. Место, где никто и никогда не додумается его искать. Все это время он был в соседнем, сука, доме! Об этом ты хотел нам сказать?
Соколовский ошеломленно покачал головой:
— Нет. Я просто… при обыске у нас… присутствовал. Нашел бумаги на покупку какой-то подозрительно дешевой недвижимости. Пробил адрес. Оказалось, отец недавно купил дачный участок. У черта на куличиках. Причем в почти развалившемся кооперативе. Вот я и подумал…
Борзый остановил его жестом:
— Нет! Лиза в городе. Она в городе! Совсем рядом. Теперь я это… чувствую!
Развернувшись лицом к старшим, он почти торжественно объявил:
— Собирай людей, Борис Андреевич! Если я прав, то у нас появится главный рычаг давления на Гарика. Убьем одним выстрелом сразу трех зайцев. Лизу вернем. А заодно возьмем под контроль и сестру Пескаря, и
