Не убоюсь я зла - Роберт Хайнлайн

— Ерунда, Юнис! Наш мужчина не женится на нас… чего же вы от меня хотите? Я не отдаюсь мужчинам, которых я не уважаю, а мне надо многое наверстывать. Мне почти девяносто пять лет, я беременна, здорова и не могу причинить кому-либо ни физической боли, ни моральной… задеть мужскую гордость или что-нибудь такое. Почему бы мне не стать Бесштанной Смит?

— Сдается мне, дама слишком много протестует. Босс, ваше религиозное воспитание снова лезет на поверхность. Конечно же, секс не является грехом… но вы по-настоящему не убеждены в этом.

— Убежден, и всегда был в этом убежден. Я достаточно виляла хвостом, чтобы вы чувствовали себя счастливой. Что вы ко мне придираетесь?

— Любимый мой босс, вы продемонстрировали к этому огромный талант. И я наслаждалась каждым таким мгновением. Надеюсь, что и вы тоже.

— Вы знаете, что это так. Мне это так нравилось, что я боялась потерять рассудок. Вернее, осмотрительность. Юнис, я никогда не мог и подумать, что женщиной быть настолько приятней. Это чувствуешь всем телом.)

Зал теперь был заполнен; освещение сменилось, и началось эстрадное представление двух комиков. Джоанна слушала, старалась сделать вид, что ее это веселит, и старалась по-настоящему развеселить себя, вспоминая какие-нибудь остроты. Во всей этой рутине было лишь одно изменение: «пошлый» сюжет, использовавшийся во времена ее (его) юности в таких сценах, исчез. Главным в нем был шок, достигаемый нарушением табу; когда же табу не стало, не стало и того «пошлого» сюжета. Юмор был сексуальным: секс навсегда остался наиболее комичной темой на этой усталой планете. Но стало труднее создать настоящую комедию, чем когда-то. В те времена достаточно было шокировать.

Но она зааплодировала комикам, когда они закончили. Свет на мгновение погас, и эстрада превратилась в фермерский дворик. Джоанна поймала себя на мысли, что ее больше заинтриговала техническая сторона этого чудо-превращения, чем действие.

Фермерский дворик использовался для какой-то очень старой (может быть, самой старой) сексуальной истории, и в костюмах, и в декорациях царили старые символы: Фермер, Дочка Фермера и Городской Повеса со своими стодолларовыми купюрами. Это была пантомима, сопровождаемая тематической оркестровой музыкой.

Джоанна прошептала Джейку:

— Если она деревенская девушка, то я — Адольф Гитлер.

— Что вы знаете о фермах, моя дорогая?

— Достаточно для городского мальчика. В детстве я почти каждое лето проводил на ферме. Когда учился в средней школе и колледже, помогал собирать урожай — хороший заработок плюс иногда — какая-нибудь деревенская девушка. Я всегда в глубине души был крестьянином, хотел получить самую большую кучу навоза в долине… и получил ее, только она оказалась наличными. Джейк… не могли бы мы купить какую-нибудь покинутую ферму? Какое-нибудь простое местечко, с подъемным мостиком, окруженное рвом с водой, со своей собственной электростанцией и с автономным водоснабжением? И убраться из этого издыхающего города?

— Как скажете, дорогая. Устали от всего этого? Хотите уйти?

— Только не во время представления, дорогой.

(— Мне интересно, как он будет это делать.

— И мне тоже!)

К ее удивлению, артисты сделали это по-настоящему. Деньги превратили Деревенскую Девушку из обиженной в застенчивую, затем в согласную, а под конец — в активную. На месте действия стоял стог сена. Актер и актриса сделали все возможное, чтобы публика увидела, что они не притворяются, а делают это на самом деле. Винифред покраснела до пояса и пялилась во все глаза.

Концовка особенно понравилась Джоанне-Иоганну. Когда их движения стали яростными и оркестр взялся вторить их громким визгам и вздохам, появился (как и ожидалось) Фермер с вилами. Но сено загорелось, вероятно, от фрикций, и Фермер, отбросив вилы, схватил бутылку сельтерской, которая стояла тут же, на свободном столике, и начал поливать Дочку и Городского Повесу, пытаясь остудить сперва очевидный источник пожара.

Джоанна решила, что это заслуживает аплодисментов. Винифред неуверенно присоединилась к ней, но захлопала во всю силу, когда увидела, что Роберто тоже зааплодировал. Джейк тоже начал хлопать, но его прервали.

— Что случилось, Рокфор?

Джоанна удивленно обернулась. Автоохранник Джейка выглядел очень расстроенным.

— Мистер Саломон, мне надо с вами поговорить.

— Говорите.

— Хм… — Рокфор проговорил все так тихо, чтобы слышал только Джейк, но Джоанна все поняла по движению его губ. — Этого бешеного идиота Чарли убили.

— О Боже! Где? Как?

— Только что. В зале для телохранителей. Совершенно трезвого. Там с этим строго, телохранителям пить не дают. Мы играли в карты, а Чарли все время подначивал Полака. Без всякого повода. Я сказал ему, чтобы он перестал, но он меня не послушал. Полак разозлился, но не хотел устраивать свару. Но Чарли продолжал его донимать и… Полак сломал ему шею раньше, чем я успел разнять их, босс … Мы сейчас в Покинутой зоне. Может, просто сбросить его где-нибудь?

— Ни в коем случае. Я должен буду заявить о его смерти, а тело должно быть отправлено в морг. Черт возьми, Роки, я же взял его из тюрьмы под свое поручительство.

— Да, но вы вполне могли ничего об этом не знать. Он мог просто исчезнуть, испариться.

— Замолчите. — Саломон повернулся к Джоанне. — Моя дорогая, мне очень жаль.

— Джейк, мне не следовало просить вас везти меня в Покинутую зону.

— Это здесь ни при чем. Чарли был прирожденным убийцей. Рокфор, позовите метрдотеля. Нет, проводите меня к управляющему. Друзья… Боб, Вини… оставайтесь здесь, пожалуйста, мне надо кое-что уладить.

— Я почти все слышал, — сказал Гарсиа. — Возьмите меня с собой, Джейк. Я могу дать медицинское заключение о смерти. Лучше всего сделать это сразу.

— Хм… а кто останется с девушками?

Джоанна дотронулась до руки Джейка.

— Джейк, мы с Вини в безопасности — здесь много охраны. Я думаю, мы пойдем в туалетную, поправим косметику. Пожалуй, нам с Вини уже пора туда сходить. Пойдем, Вини?

Вечеринка закончилась, но дома они оказались только через два часа, слишком много было формальностей. С юридической стороны никаких сложностей не возникло, поскольку доктор Гарсиа дал заключение о смерти, а управляющий, мистер Саломон и Рокфор письменно засвидетельствовали, что смерть произошла в Покинутой зоне от рук неизвестной или неизвестных сторон… на самом деле неизвестной, поскольку игральный зал был пуст, там лежал один только труп. Не было смысла расследовать, кто убил; это случилось в Покинутой зоне и de facto не считалось преступлением, не было это преступлением с точки зрения справедливости. Никто не плакал, даже Рокфор недолюбливал своего напарника, он просто уважал его за сноровку и меткую стрельбу. Доктору Гарсиа Джейк пожаловался, что ему не следовало бы пытаться адаптировать к обществу закоренелого убийцу, но не получил сочувствия, поскольку Гарсиа был убежден, что таких подонков следует уничтожать, как только установлена их личность.