Фарсаны - Cемен Слепынин

— Для веса. Чтобы тяжелее было, — с усмешкой пояснил Юджин и кивнул в сторону своих попутчиков. — Это они придумали. Вот эти изверги.

Почему “изверги”, Саня узнал по пути к реке.

— В лаборатории Солнца я работаю художником, — говорил Юджин. — Мое участие в экспедиции необязательно. Но меня нарочно взяли и заставили нести самые большие тяжести. Для моей же пользы, сказали они, чтобы воспитать у меня твердый характер и выбить лень. Ну разве я похож на лентяя?

Саня внимательно посмотрел на своего попутчика и будто увидел перед собой старшего брата. Почти такой же крутой лоб, крепкий подбородок, твердые, мужественные черты лица. Вот только какая-то изнеженность в глубине глаз…

— Так похож я на лентяя или нет? — допытывался Юджин.

— Не знаю, — замялся Саня.

— Эх ты, — Юджин потрепал мальчика по плечу и со вздохом добавил: — И ты, Брут!

Саня рассмеялся. Его развеселила не только шутка. Его радовало, что может вести разговор на равных. Он знает, кто такой Брут! Он знает многое из того, что знают его новые знакомые..

На гору Юджин и Саня поднялись, уже подружившись. Весело переговариваясь, поставили котел с водой на землю. Потом огляделись, не понимая, почему их встретили хмурым молчанием.

— Напрасно старались, — послышался чей-то голос.

— Почему? — спросил Юджин.

— Посмотрите вот на этого растяпу, — Анна-Луиза сурово кивнула в сторону рыжеволосого парня.

Тот сидел перед кучей сухого хвороста и держал в руках два камня. Виновато опустив голову, он внимательно и грустно рассматривал их.

— А что он натворил?

— Потерял где-то пульсатор. Теперь нечем разжечь костер. Не будет у нас горячего супа. Вообще ничего не будет.

— С голоду будем грызть сырую картошку, — невесело пошутил кто-то.

Юджин смекнул, что дело, видать, не в пульсаторе, что вся эта сцена разыграна специально для Сана. С какой целью? Об этом Юджин тоже начал догадываться.

— Ребята! — воскликнул он. — А что будем делать с раззявой?

— Бить, — послышался мрачный голос.

— Предложение толковое, — согласился Юджин. — Но смотрите! Он, кажется, сам пытается исправить свою оплошность.

Рыжеволосый сунул в хворост сухих листьев и начал старательно бить камнем о камень, пытаясь, видимо, высечь искру.

К нему подскочил Саня и весело закричал:

— Не получится! Не получится! Разве так надо?

Мальчик взял из рук парня камень, осмотрел его и отбросил в сторону. Забраковал он и второй камень.

— Не все ли равно, какие камни, — буркнул рыжеволосый.

— Молчал бы уж, — зашикали на него ребята, внимательно наблюдавшие за Саней.

А тот посмотрел вокруг и нашел камень, которым пользовался еще вчера.

— Медный колчедан, — определил кто-то не очень уверенным голосом.

Саня отыскал второй камень и присел к куче хвороста. Рыжеволосый, неохотно уступая место, ворчал:

— Ничего не выйдет…

Но его оттеснили в сторону. Саня несильно стукнул камень о камень. Веером брызнули искры и впились в сухой мох. Вот он слегка задымился, потом скакнули мелкие язычки пламени. Мальчик осторожно сунул туда желтые хвоинки. Молодые люди, боясь дохнуть на робкий огонек, помогали подкладывать сухие листья, тонкие былинки. Минуты через две уже пылал большой костер.

Сотрудники “Гелиоса”, способные зажечь искусственное солнце, радовались первобытному огню, как дети.

— Молодец, Саня! Выручил! Качать Саню! Качать!

Радость мальчика перехлестнула через край: он оказался нужен людям! Да еще как нужен! Если бы его попросили сейчас ради общего блага прыгнуть в огонь, он сделал бы это не раздумывая.

Как знать, быть может, именно в эти минуты окончательно установились душевные связи с новыми для мальчика людьми, произошла та “психологическая состыковка” с эпохой, которой так долго добивались воспитатели в “Хроносе”, а Иван Яснов дома. Мальчик почувствовал себя не воспитанником, не опекаемым приемышем, а по-настоящему равным… И даже имя у него теперь чуточку другое: Сан превратился в Саню, в Александра.

Обед прошел очень весело. Рыжеволосый парень, переживавший свою неудачу, нерешительно топтался поодаль. Наконец ему разрешили присесть к костру и отведать супа. К радости Сани, рыжеволосый к концу обеда был прощен окончательно.

После еды молодые люди располагались на отдых. Некоторые сели перед экраном видеоприемника послушать музыку и последние известия. Анна-Луиза с подругой тихонько запели. Юджин Вест хотел было вздремнуть в тени под кустом, но его с хохотом вытащили оттуда.

— Не позволим! Мы будем отдыхать, а ты работай!

Юджин недовольно пожал плечами и шепнул Сане:

— Говорил же тебе. Изверги!

Саня сочувственно улыбнулся. А Юджин, вздохнув, вытащил из кармана куртки небольшой кубик, который стал развертываться в походный этюдник. К таким фокусам гравитехники Саня давно привык. Они уже не производили на него впечатления. Дальше он был вообще разочарован: оказывается, рисовали здесь не какими-нибудь цветными лучами, а обыкновенной кисточкой. Но сам этюдник ему понравился. Под синтетическим полотном, заменившим старинный холст, тянулась многоцветная клавиатура. Нажмешь зеленую клавишу — и внизу, в углублении, всплывает зеленая краска, слева — такая же зеленая, но объемная. А справа появляется совсем уж удивительная краска — слегка светящаяся.

Саня внимательно следил, как художник накладывал на холст краски. Скалы и деревья у него получились как живые, и даже красивее настоящих. Но вот эта красивость, видимо, смущала Юджина. Он хмурился, исправлял отдельные детали и наконец проговорил:

— Не то.

Юджин нажал на кнопку, и краски, как дождевые потоки на стеклах окна, заструились и поползли вниз. Холст очистился.

— Хочешь попробовать?

Саня, боясь опозориться, заколебался, хотя руки его так и тянулись к кисточке. Она напоминала ему расщепленную палочку, которой он пользовался когда-то давным-давно.

— Для начала одной краской, хотя бы контуры, — уговаривал Юджин.

Саня закрыл глаза, вспоминая свой рисунок на камне, который остался в далеком прошлом на берегу Большой реки. И тут возникла в его воображении наездница Зина.

Он взял кисточку. Руки и пальцы, не натруженные грубой работой, оказались, к радости Сани, еще более ловкими, чем прежде. Они ничего не забыли! Уверенно и быстро мальчик восстановил на полотне свой давний любимый рисунок.

Сотрудники “Гелиоса” столпились за Саниной спиной.

— Вот это да! — прошептал кто-то. — Не лошадь, а ветер.