Город Брежнев - Шамиль Идиатуллин

Но говорить я ничего не стал – в говно, говорят, важно не вляпываться, но лучше бы и рядом не стоять, и тем более не разговаривать.

А они, судя по звукам, уже дальше прошли, неторопливо так. Хотя нет, не все.

– Э, пацан! Кто с тобой был? Тут две пары следов, вообще-то.

Прямо следствие ведут знатоки, подумал я с уважением, но сказал небрежно и стараясь не ускоряться:

– Сам глянь, если интересно.

– Ты мне подерзи еще.

Я вздохнул и пошел вверх. Сзади опять окликнули, но снегом не хрустели. Значит, можно не ускоряться пока. Потом они стали переговариваться между собой, мол, пошли посмотрим, да на фиг, а потом я слушать перестал.

Шапки с девками, кстати, уже не видать.

Я поднялся наверх, огляделся, нашел Саню, выслушал его вопли, объяснявшие мое исчезновение довольно обидными версиями, и сказал:

– Сань, я домой.

И показал глазами на Таньку.

Он сперва не понял, заухмылялся, потом сказал:

– Ё. Ну давай скорей. Картонку оставишь?

– Что как дурак-то, – почти обиделся я, попрощался с пацанами и поволок Таньку к ней домой.

Она была такой заиндевелой, что хрустела сгибами рукавов и почти не могла шевелить губами. И шла еле-еле. Натурально подпинывать пришлось.

Ближе к остановке, на счастье, Танька ожила, и автобус сразу подошел, почти пустой, но так мощно прогретый изнутри, что даже меня на секунду в дрожь бросило, а Таньку просто заколотило. Я усадил ее на сиденье над печкой и думал приобнять, чтобы согрелась быстрее, но постеснялся, а телогрейку она отпихивала, но я все равно накинул и подоткнул за плечами. И она нормально так согрелась. Начала говорить и смущаться по поводу потекшего носа. Я, конечно, на него внимания не обращал, знай натужно вспоминал древние анекдоты. Танька хихикала все громче и к своей остановке совсем ожила, а к дому шла уже как настоящая.

Двор был пустым, ни мамаш с младенцами, ни Ренатика с его микроконторой. Ну и слава богу. Я почему-то побаивался встреч с ним после той, последней.

– Чаю ща напейся, – сурово велел я.

– Ой, да я согрелась.

– Это кажется. Надо изнутри простуду выгонять. Малина или мед есть? Вот с ними, пропотеть чтобы. А это самое, горчичный порошок? Ну, тогда просто в ведро горячей воды налей, ноги сунь и сиди так минут десять.

– Айболит, – сказала Танька.

– Где опять? – сурово спросил я, и мы посмеялись.

Я добавил:

– Мамку попроси, ну или там отца, у них наверняка горчица в заначке, или подскажут чего. Взрослые в лекарствах шарят.

– А нет никого, – сказала Танька. – Папа во вторую, мама с ночевкой к тете Ане уехала, поздравить там, прибраться – ну, всякое, она болеет просто, сама не может.

– Ну, ты-то сама можешь, чай там, ноги сварить. Вот и вперед.

– Да я и тебя угостить могу.

– Ведром с водой?

– Не, чаем. Зайдешь? Ты чего?

Мне бы отмолчаться, да не смог:

– Знаешь, как пацаны говорят – «на палку чая».

– Фу, дурак. Как дам сейчас.

Я хихикнул сильнее и спросил:

– Честно?

– У-у-й, – сказала Танька, закатив глаза. – Ты всегда такой игривый или только от зимних видов спорта?

– Щяй хащу, – сказал я и понял вдруг, что в самом деле дико хочу пить, не чай, так любая вода сойдет, а если нет воды, сяду и снег буду, как в детстве, жевать. Но отчаянно хотелось именно чаю, свежезаваренного, чтобы пах и обжигал, и к нему холодное варенье в плошке.

Он таким и был. Танька заваривала чай не хуже мамки, а варенье у нее было земляничным, таким, что ум отъешь. Танька сказала, что земляника настоящая лесная, лично собирала, ну и папа с мамой помогали слегка, и обещала, если буду себя хорошо вести, летом тоже с собой на сборы взять.

Я кивал, соглашался и жрал – сперва просто варенье, потом с хлебом. Танька предложила суп погреть, но я отказался и приготовился сваливать. Комаровы жили небогато, даже стенки с хрусталем нет, всех достопримечательностей – ковры да эстампы с цветами на стенах. И на Новый год явно готовили не как мамка моя, все сожрали уже, раз Танькина мать мужу с дочерью на два дня супчик только оставила.

Я сказал:

– Слушай. А ты завтра ко мне приходи. У меня полный балкон салатов. Их спасать надо, а я не успеваю.

– Не люблю салаты, – сказала Танька, сморщив нос.

– Ну, на чай тогда.

– На палку? – предположила Танька серьезно.

Я поперхнулся и принялся вперемешку хохотать, кашлять и пускать чай через ноздри. Танька рухнула.

Прийти она не обещала, но велела не расслабляться и, так сказать, не выпускать палку из рук. Я взвыл: «Бли-ин, ну хватит», она сказала, что я слабак, и отправилась провожать к вешалке. Румяная такая и с чертиками в глазах.

Я попытался поцеловать ее на прощание, она опять захохотала и вытолкала за дверь. И за дверью еще хохотала.

Почему-то это меня обрадовало куда сильней, чем если бы Танька мне что-нибудь позволила.

Я шел домой и чуть ли не насвистывал от радости, несмотря на холод и наступивший уже комендантский час, из-за которого у меня, если поймают, будут дикие неприятности, обещанные лично директором каждому ученику двадцатой школы – ну и всех остальных школ, наверное. Но это если поймают.

Не поймали.

Домой я пришел в районе одиннадцати. Мамка спала, батек был в ванной, вода шумела очень громко, похрюкивая. Пахло лекарствами.

Я быстро сожрал найденную в холодильнике плошку «зимнего» салата, выпил теплого чаю, прополоскал рот, прокрался к себе, лег и вырубился.

Год начинался удивительно удачно.

2. Ответственный товарищ

– Таким образом, общий ущерб можно оценить в полтора миллиона рублей, – подытожил Федоров. Подумал и добавил: – Инвалютных.

В зале зашевелились, кто-то присвистнул. Технический повел по присутствующим бровями и сказал:

– А вы как хотели?

Федоров поспешно добавил:

– Плюс сверхурочные для тех, кто устраняет и ремонтирует.

– В смысле?

– Ну, в две-три смены же люди работали, по ночам. Лед скалывали, металл резали, трубы горелками прогревали и так далее.

– То есть зачищали то, что сами навалили, – уточнил технический.

– Почему сами? – вмешался было Кошара, но Федоров, не обращая на него внимания, твердо сказал:

– По КЗОТу положено.

– По КЗОТу, – повторил технический. – И энергетикам тоже, и участникам той исторической плавки тоже?

Вазых, кажется, скрипнул зубами и начал подниматься, чтобы крикнуть, что доплату энергослужбы технический может смело оформить себе как четырнадцатую зарплату, им этих денег ни на хер не нужно, но кто-то – Вазых не понял кто, Кошара или Петров, – придержал его за плечи и пробормотал: «Давай спокойней». Куда спокойней-то, хотел спросить Вазых и все равно встать и крикнуть, но упустил момент. Технический, потюкав кончиками длинных пальцев по лаку столешницы, сказал почти вазыховскими словами:

– Ладно, хер с ними, с рублями, про сроки скажите. На сколько отставание от плана и вообще.

Федоров нахмурился и зашел издалека:

– Работы по ликвидации аварии уже завершаются, цех расчищен, большая часть трубного хозяйства, которое пошло под замену, смонтирована и сегодня-завтра сдается в эксплуатацию. С электрикой чуть проще, под замену пошли два трансформатора, остальное хозяйство и линии УГЭ прозванивает, конечно, вроде все нормально. Но надо будет аккуратно проверять все печи и формовочные линии на предмет скрытых…

– Короче – сколько? – оборвал технический.

– Две нед… – начал Федоров, осекся под взглядом технического, огладил лысину и сказал: – Десять дней. К одиннадцатому должны запустить.

– Десять дней, – задумчиво повторил технический. – То есть к дню рождения Ильича с промпартией обновленного «сорок три-десятого» не успеваем. Кто ответит?

Федоров покосился на президиум, в котором сидели представители дирекции и горкома, подсказок явно не обнаружил, откашлялся и твердо заявил:

– В предварительном отчете комиссии будет указано на форс-мажорные обстоятельства, которые вызвали чрезвычайное происшествие. Никто не мог спрогнозировать такие морозы и такой отказ по всей теплосистеме. ТЭЦ признает…

– ТЭЦ пускай признает что угодно, они хоть и под нами, но не камазовцы. А я хочу знать, кто этот никто. Кто конкретно не смог спрогнозировать? Кто из камазовцев сделал так, что родное объединение встало на десять дней и теперь почти неизбежно срывает важнейшее стратегическое задание партии и правительства?

– Мы вредителей ищем, что ли? – угрюмо спросил Кошара.

Технический набычился, разглядывая его и набирая воздух для какого-то особенного ответа, но вдруг длинно выдохнул, шмыгнул носом и сказал:

– Ну, вообще-то, не те времена уже, чтобы на вредительство списывать. По-моему, нормальная расхлябанность. Или у вас другие данные, Иван Яковлевич? А? Есть другие данные или вы здесь, только чтобы от сути отвлекать?

Технический хлопнул по столу, давя попытку Кошары ответить, а заодно шевеление всех остальных, и вкрадчиво, так что, кажется, углы заиндевели, поинтересовался: