Естественный отбор - Александр Звягинцев

— Вечная память священнослужителю Мирославу и воину Олександру, безвинно убиенным рабам Божьим…

Все последующие дни честная компания разъезжала по Москве. Лопа недоумевал, почему за ними нет привычной уже слежки и вообще почему они еще на свободе. Казаки отправляли на Дон самолетом партию какого-то груза, и Лопа решил с ними отправить осиротевшего Баксика, но сам пока намеревался задержаться в Москве с десятком самых забубенных станичников.

— Нас, что ли, с Засечным пасти? — недовольно спросил Скиф.

— Вас не вас… — уклонился от ответа Лопа. — А ты телевизор-то давно смотрел?

По всем каналам с утра до ночи показывали, оказывается, старые журналистские материалы Ольги, интервью с ее матерью и Мучником. Представители правоохранительных органов с экрана на всю страну торжественно клялись, что через несколько дней будут переданы в руки правосудия похитители девочки и убийцы двух священнослужителей из Почайска, имена которых уже известны.

— Понял, Скиф, сколько тебе дней оставили на размышления? Столько же, сколько ты Симе, — давил Лопа. — Петля затягивается.

— Когда снова будет оказия на Дон? — неожиданно спросил Скиф.

— Послезавтра, а что?

— Посмотрим, чем эта катавасия с Симой закончится, и махнем на наш Дон Иванович.

— Не успеешь, — покачал головой казак. — Через день-два будет разыгран показательный спектакль — расстрел международного преступника Скифа в какой-нибудь подворотне, как оказавшего сопротивление властям при аресте. Семен, ты хочешь лежать в подворотне рядом с ним? — повернулся Лопа к Засечному.

Семен в ответ только, как кот, поводил головой из стороны в сторону и злобно заурчал.

У Лопы было в Сальске двое мальчишек и хозяйство. В конце концов Засечному удалось уломать его лететь домой. Проводив Лопу, он, подавляя вздох, сказал:

— Вот и еще одно полезное дело сделали…

— Ты, как юный пионер, наверное, все полезные дела в тетрадке отмечаешь? — пошутил Скиф. — Какое такое полезное дело мы сделали?

— Вернули мужика семье, — ответил Семен и покосился на спутниковый телефон — память о деде Вороне. — Позвоним, что ли, Чугуеву, послушаем базар?

Чугуев в трубку телефона с ходу стал рвать и метать громы из-за того, что Скиф с друзьями пьет по-черному у Ворона, а они сбились с ног, разыскивая его дочь.

— Какие успехи, дорогой товарищ? — слегка заплетающимся языком спросил Скиф.

— Круг замкнулся! — орал Чугуев. — След похитителей отыскался на Украине. Скоро их возьмем, и они не уйдут от возмездия.

— Где ты их собираешься брать?

— След привел в одну из воинских частей под Одессой…

— Мастера вы лепить горбатого, — пьяно засмеялся Скиф.

— Зря ты так, Скиф, — обиделся Чугуев. — Между прочим, нами уже взят Серафим Мучник и допрошен… в качестве свидетеля.

ГЛАВА 44

— Что тебе, майор? — не поднимаясь из-за стола, спросил Инквизитор появившегося в двери кабинета Кулемзу.

— Разрешите доложить текучку, товарищ генерал.

— Давай, но самое главное.

— Раскрутка дела тверского вице-губернатора по факту взяток дала положительные результаты…

— Оставь материалы, посмотрю, — перебил Инквизитор майора. — Что нового по делу журналистки Коробовой?

— Пока рано говорить что-либо…

— Рано — не говори. Что с похищением дочери?

Кулемза протянул пачку фотографий. На них были запечатлены в заброшенной ракетной шахте съеденные кислотой трупы двух людей и собаки, три трупа посреди зала пульта управления, мертвая обнаженная женщина и мертвый Тото Походин.

— Это — сын Фармазона, — показал Кулемза.

— Похож… А девочка?

— Исчезла бесследно. Ищут…

— Откуда фотографии?

— Негласно… От украинских коллег. Они сообщают, что раньше в шахте, вероятно, побывала какая-то вооруженная группа. Прилетели на вертолете. Наверное, люди Питона. Они и забрали девочку, товарищ генерал.

— Возможно, — неопределенно откликнулся Инквизитор.

— И что совсем непонятно: из головы Походина-младшего торчала заточка старого лагерного исполнения…

— Что еще сообщают украинские коллеги… негласно?

— Ничего особенного… Разве что их «наружка» засекла в Борисполе Кастрата. Садился на самолет до Москвы…

— Мучника допросили?

— Так точно, товарищ генерал. В ответах путается, несмотря на две свои судимости. Даже отрицает, что, — Кулемза показал на фотографию, — вот эти два — Хряк и Бабахла — его телохранители. Ну а подкупленные им журналисты, как водится, стеной на его защиту. Мол, произвол в духе тридцать седьмого года… Дали послушать Мучнику его «беседу» с сыном Фармазона в его же домашней сауне… Думали, задрожит, как студень, а он внаглую все отрицает. Фальсификация, мол, требую независимой экспертизы и свидетелей. А где я ему возьму свидетелей?..

— Свидетелей не возьмешь, — усмехнулся Инквизитор. — Так как поступим с ним, Кулемза?

— Оснований для его задержания у нас выше крыши… Покрутим, повертим, что-нибудь да выкрутим…

— Значит, говоришь, Кастрат в Москве? — переспросил вдруг Дьяков.

— Надо думать…

Инквизитор отошел к окну и, не поворачиваясь, тихо сказал:

— Отпусти Мучника, Кулемза.

У того даже рот от удивления открылся.

— Дайте хотя бы добро «хвост» к нему приладить!.. — воскликнул он.

— Отпусти его с богом, майор. Конклюдентность, брат Кулемза, конклюдентность… И ничего другого нам с тобой пока не остается, — почему-то вздохнул Инквизитор и показал рукой на дверь.

Кулемза знал, что непродуманных слов его шеф никогда вслух не произносит. Конклюдентность — это что-то вроде молчаливого согласия, вспомнил майор, но при чем оно здесь, пока не понимал. Ему и в голову не пришло, что Инквизитор гораздо больше, чем он, осведомлен о бойне под Белокоровичами. Дьяков, например, знал, что девочки в летавшем на ракетную шахту вертолете при возвращении его на базу не было. А два дня назад на Стрыйском кладбище Львова ночью были тайно захоронены три человека, доставленные в город тем вертолетом… Один из них — который год находящийся во всероссийском розыске террорист-подрывник Иван Гураев — зарезан страшным ударом ножа снизу, через бронежилет. Такой удар когда-то ставили в некоторых подразделениях ВДВ разведчикам-индивидуалам. Список этих лиц уже лежал в столе Инквизитора.

Фамилия одного была, как и у похищенной девочки, родной внучки его смертного врага Виктора Коробова. Раскрыть ее Инквизитор не считал для себя возможным. «В конце концов, — размышлял он, — этот человек реализовал Богом данное право на защиту своего дитя. Он и его друзья вступили в открытый бой с Империей и одержали пусть небольшую пока, но — победу. Она будет мстить им, а ты, Егор, по нынешним временам даже прикрыть их не можешь», — вздохнул он.

Оперативные данные позволяли Дьякову сделать вывод, что Империя в последнее время резко активизировала свою деятельность. Через подставные фирмы и корпорации она успешно прибирает к рукам средства массовой информации и наиболее жизнеспособные отрасли больной экономики страны. Хищническая приватизация собственности и порожденная ею преступность, просчеты и эгоизм новых «хозяев жизни» объективно работают на Империю. Они создают ей условия захвата власти.

«Что принесут «Коробов и компания» России? — не раз задавал себе вопрос Инквизитор, анализируя оперативные материалы. — Цинизм по отношению к морали и к самой человеческой жизни. Их преступные методы борьбы за власть позволяют увидеть контуры их будущего режима. И не исключено, что режимы Гитлера и Сталина покажутся лишь цветочками перед тем, что готовят они ошельмованному и временно потерявшему веру в свои созидательные силы народу».

— Конклюдентность, — повторил загадочное слово Инквизитор и задумчиво произнес вслух, барабаня пальцами по стеклу: — «В потомстве перевоплотясь в своем, мы времени пощечину даем…»

Инквизитор с юных лет обожал поэзию Серебряного века. Особенно Бальмонта, Гумилева и Хлебникова.

Дьяков всю жизнь вставал в шесть утра: без будильника и независимо от того, когда накануне ложился спать. Наскоро выпивал чашку горячего кофе и шел в сквер перед домом выгуливать своего любимца бладхаунда. Дождь ли, слякоть, мороз трескучий, а порядок такой он никогда не менял.

Так было и в это утро. Рамзай был псом воспитанным и, зная свою устрашающую внешность, никогда ни к собакам, ни к прохожим не приставал. Поэтому Инквизитор еще у дверей подъезда спускал его с поводка, и тот важно шествовал в сквер перед домом. И на этот раз, отстегивая заевший почему-то карабин, он с досадой подумал: «Какой балбес ржавой «девяткой» загородил единственный проход в сквер?.. Придется теперь лезть через металлический забор да еще преодолевать по колено сугроб за ним…» Карабин, как назло, не отстегивался, и ему пришлось снять поводок через голову пса вместе с ошейником. Пока он, стоя у подъезда, наматывал снятый поводок на руку, Рамзай подбежал к забору за ржавой «девяткой» и поднял заднюю лапу. Тем временем к подъезду подкатил «Москвич» вневедомственной охраны с двумя молодыми милиционерами. Притормозив у «девятки», он перекрыл от Дьякова справляющую нужду собаку.