Изабелла, или Тайны Мадридского двора. Том 2 - Георг Борн

— Маршал Серано с тысячью человек когда-то обратил в бегство четырехтысячное войско карлистов, ваше величество!

— Это было когда-то. Новаличес храбр и опытен не меньше герцога де ла Торре!

— Тогда против герцога воевал Кабрера, целый год наводивший ужас на страну.

— Перечисляя все заслуги герцога, господин маркиз, вы заставляете меня считать вас его тайным союзником.

Конха побледнел: он являлся им на самом деле, хотя и с добрым намерением избежать народной войны.

— Я по-королевски наградила его, господин маркиз, — продолжала Изабелла с холодной гордостью, — теперь же хочу наказать, как подобает королеве. Не пробуйте защищать мятежников, ваши слова будут бесполезны! Я хочу укрепиться на троне строгостью, и первый, кто почувствует это, — пленная герцогиня! Я приказываю обвинить ее в государственной измене. Не медлите исполнить мою волю. Я еще королева Испании и надеюсь остаться ею на всю жизнь.

Конха поклонился и вышел, чтобы наскоро созвать военный суд и представить ему обвинение на пленную герцогиню. Он ежеминутно ожидал из лагеря повстанцев, в котором находился его собственный брат, известия о принятии предложенных условий.

Разгневанная королева не допускала к себе никого, кроме дона Марфори. Военный суд собрался уже на следующий день. Энрика и Рамиро не предстали перед этим судилищем. Правда, им назначили адвоката, но официальные защитники не бывают особенно усердны.

Как будто назло королеве, из Каталонии пришло известие, что Жуан Прим высадился там и все города со своими гарнизонами, один за другим, сдаются ему. В самом Мадриде волнение ежечасно увеличивалось, так что королева объявила все государство на военном положении. Она еще думала сдержать мятеж чрезвычайными мерами и во всем полагалась на Новаличеса.

Двадцать восьмого сентября военный суд в ла Гранье вынес приговор по делу герцогини де ла Торре и графа Теба — смерть под секирой палача. Но оба они были отданы на милость королевы, от которой зависело окончательное решение их участи.

В тот же день Конха получил депешу из лагеря, заставившую его содрогнуться; в ней заключалось несколько весьма многозначительных слов: «Мятежники приближаются».

Конха немедленно должен был доставить эту депешу королеве в ла Гранью. Он уже не мог помешать предстоявшей битве и, торопясь к Изабелле, говорил себе с ужасом, что пушки, вероятно, уже гремят на Bee.

Революция действительно вспыхнула.

Приняв роковую депешу, королева в изнеможении опустилась на стул. Она не ожидала такого решения от Серано, надеясь, что он все-таки откажется от своих планов ради Энрики.

Ее расчет оказался неверен — Серано приближался.

— Клянусь вечным спасением, — вскричала она дрожащим голосом, — он раскается в этом, он узнает нас! Мы сдержим слово — завтра же голова герцогини де ла Торре падет под топором палача. Вот приговор, прочитайте его пленникам и позаботьтесь, чтобы они не остались без покаяния.

— Ваше величество, — сказал взволнованный Конха, — милость — лучшее достоинство короны. Еще остается надежда, что помилование удержит восставших от крайностей.

— Ни слова более, господин маркиз! Мятежники пренебрегли моими предостережениями, они идут вперед, делайте же, что вам приказано. Тело герцогини — вы нам отвечаете за это жизнью — необходимо бросить на большую дорогу, по которой пойдет предводитель мятежников Серано, — он должен почувствовать нашу руку, он должен увидеть, что мы держим свои обещания!

Конха, видя, что слова сейчас бесполезны, промолчал.

— Казнь совершится завтра вечером, на открытом месте. Мы надеемся прибыть в Мадрид к тому времени и лично удостовериться, что палач точно исполняет наши приказания. Так испанская королева наказывает изменников. Спешите, господин маркиз, ни слова более! Мы уже устали миловать.

Конха ушел с тяжелым сердцем, он должен был стать вестником смерти для Энрики и графа Теба.

Поздно вечером он прибыл в Мадрид. По улицам ходили только военные патрули, и лишь на Пуэрте дель Соль кое-где стояли граждане и вели тихие разговоры. Солдаты разгоняли их. Только монахи Санта Мадре смело разгуливали, по-видимому, ничего не опасаясь.

Великие инквизиторы уже приготовили список тех, кто сразу после победы королевских войск подлежит аресту. Это были ненавистные им свободомыслящие люди, которых они надеялись уничтожить, а найти к тому повод для отцов святого Викентия, как мы знаем, не составляло труда.

Слухи о том, что Прим и Серано успешно продвигаются вперед, быстро распространились в Мадриде, где было много сочувствующих повстанцам. Недовольство солдат росло, в казармах часто слышались возгласы: «Да здравствует Серано, да здравствует Прим!»

Офицеры, слыша эти разговоры, окончательно склонялись на сторону мятежников и тайно вооружались на случай открытого выступления. Все с крайним напряжением ожидали первого известия с юга, которое должно было стать сигналом к восстанию. В кофейнях часто видели граждан за одним столом с военными за жаркими спорами.

Известие о смертном приговоре герцогине де ла Торре также не способствовало успокоению возбужденных умов. Рассказ о том, как Энрика и граф Теба освободили изгнанных генералов, передавался из уст в уста, и вскоре имя герцогини де ла Торре стало известно всему народу и произносилось с благоговением и любовью.

Об Изабелле при этом никто не говорил. Всюду проклинали ее приближенных иезуитов, и громкие угрозы против Санта Мадре свидетельствовали о том, как верно народ умеет угадывать своих злейших врагов. Откровенно высказывались и против дона Марфори. Портреты любимца королевы рисовали на стенах, подписывали под ними его имя и каждый проходящий мимо давал волю своим чувствам. Одновременно упоминалась королева, имя которой произносилось не иначе, как с презрением, с тех пор как стало известно, что на предложение возвратиться без дона Марфори она ответила: «Я женщина, я люблю этого человека!»

Эти слова повторяли громко, изливая свои чувства, хотя и остерегались шпионов коменданта, полицейских и монахов.

Все с уверенностью победителей ждали решительного дня. Спокойствие и порядок в Мадриде были удивительные, казалось, что мадридцы готовились к большому торжеству.

Эта невозмутимость перед грозящей разразиться бурей, этот порядок, который мог служить примером для других народов в подобные минуты, и обманывали королеву с ее слугами, заставляя думать, что все совсем не так плохо.

Только двое людей в окружении королевы видели сущность вещей, предчувствовали вероятный исход дела и бежали, забрав свои капиталы. Это были королева-мать и Гонсалес Браво. Вместе со своими приверженцами они воспользовались обстоятельствами, чтобы ловить рыбу в мутной воде, и, позаботившись не только о себе, но и о своих будущих потомках, переправились за границу.